— Ах, Боже мой! — воскликнул король. — Вы сжигаете мое письмо кардиналу?!
— Да, государь… Но вот вам перо, чернила и бумага… Напишите ему новое письмо.
— И что, по-вашему, я должен ему написать?
— Что вы назначаете его племянника на должность первого дворянина королевских покоев.
Лицо короля просветлело.
— Но что скажет госпожа де Ла Тремуй? Что скажут коллеги покойного герцога??
— Я не знаю, что они скажут; однако на то, что они скажут, вы ответите, что моя сестра и я держали сторону герцога Люксембургского, но вы, в доказательство вашей королевской власти, отказали в ходатайстве нам, моей сестре и мне, наравне с прочими; ну а мы, чтобы придать вес вашим словам, будем…
— Что вы будете?..
— … будем на вас сердиться.
— Вы будете на меня сердиться?
— О, всего один день, разумеется. Вот перо, чернила и бумага: пишите, государь.
— О! — воскликнул король, бросаясь к ногам г-жи де Майи. — Вы восхитительная женщина!
И он написал письмо, но не кардиналу, а его племяннику; в этом письме он объявлял ему о пожаловании его в звание дворянина королевских покоев и о предоставлении ему права требовать от своего преемника сумму в четыреста тысяч ливров.
На другое утро, получив это письмо, г-н де Флёри, который не ожидал ничего подобного, помчался в Исси к своему дяде, показал ему письмо короля и попросил его отправиться к его величеству, чтобы выразить ему признательность. Но кардинал, который в тех случаях, когда какая-нибудь королевская милость выпадала его семье, непременно старался делать вид, будто его к этому принуждают, ограничился тем, что ответил своему племяннику:
— Я запрещаю вам говорить что-либо об этом деле до тех пор, пока я не увижусь с королем и не отменю приказа о вашем назначении.
— Но я уже лично ответил королю, чтобы поблагодарить его, — промолвил герцог де Флёри.
— … и дать свое согласие?! — воскликнул кардинал тоном отчаяния, обманувшим даже его племянника.
— Да, разумеется, чтобы дать согласие, — подтвердил герцог. — Я проявил бы крайнюю неблагодарность, отказавшись от милости, которой домогались столько особ.
— Что ж! — с глубоким вздохом произнес кардинал. — Отныне я не в ладах со всеми принцами.
И он воздел глаза и руки к небу, потребовав при этом подать ему карету, чтобы вернуться в Париж.
Увидев г-на де Флёри, Людовик XV рассказал ему о том, что произошло; но поскольку, по своему малодушию, король не хотел, чтобы все выглядело так, будто ему пришлось уступить под угрозой кардинала удалиться от дел, он сказал старому министру, что его племянник обязан своим назначением исключительно настояниям г-жи де Майи и г-жи де Вентимий.
Кардинал сделал вид, что донельзя признателен обеим сестрам, но на самом деле он был глубоко оскорблен при мысли о том, насколько же снизилось его собственное влияние, что ему пришлось прибегнуть к содействию двух любовниц короля, чтобы добиться придворной должности для своего племянника.
Ну а теперь изложим факты, никак не истолковывая их.
Назначение герцога де Флёри состоялось в июне 1741 года.
Восьмого августа того же года у г-жи де Вентимий началась лихорадка.
Госпожа де Вентимий была на девятом месяце беременности.
Поскольку королю нужно было вернуться в Париж, он оставил г-жу де Вентимий в Шуази с ее сестрой, г-жой де Майи, и несколькими дамами, составлявшими их обычное окружение.
В то время существовал обычай, а лучше сказать, закон, запрещавший мужьям сопровождать своих жен, когда король привозил их в Шуази. Странно, конечно, но это так.
Правда, за неимением г-на де Вентимия компанию этим дамам составляли находившиеся там г-н де Грамон, г-н де Куаньи, г-н д’Айен и два брата Мёз, которые входили в ближайшее окружение короля.
Госпоже де Вентимий дважды пускали кровь.
Эта болезнь, казалось, сделала короля еще более влюбленным в г-жу де Вентимий: накануне родов он расположился в ее комнате и оставался там до двух часов ночи.
В девять часов утра г-жа де Вентимий родила красивого и крепкого мальчика, которого король взял на руки, а потом положил на подушку из темно-красного бархата.
Расцеловав ребенка и придя от него в восторг, король приказал крестить его малым крещением под именем Луи, которое впоследствии товарищи мальчика переделали в Полу-Луи.
Король был настолько счастлив, что пожелал обедать прямо в спальне г-жи де Вентимий. К обеду были приглашены герцог д’Айен, герцог де Вильруа и тот из братьев Мёз, что был ближайшим наперсником короля.
Вечером король принимал в покоях г-жи де Вентимий не только архиепископа Парижского, но и г-на де Вентимия и его отца.
Господину де Вентимию было позволено увидеть жену и ребенка.
Госпожа де Вентимий разрешилась от бремени столь благополучно, что через час после родов казалась совершенно выздоровевшей; однако 9 сентября, хотя ничто не предвещало такого страшного развития событий, она внезапно ощутила настолько сильные боли в животе, что стала громко призывать к себе даже не врача, а исповедника.
Король, со своей стороны, тотчас послал в Париж за своими врачами Сенаком и Сильвой.
Но ни тот ни другой не приехали вовремя: г-жа де Вентимий умерла на руках исповедника, не успев причаститься; у священника едва хватило времени на то, отпустить ей грехи.
Во время этой беседы со священником, продолжавшейся около получаса, г-жа де Вентимий попросила его передать г-же де Майи свою последнюю волю. Он тотчас поспешил исполнить это последнее желание умирающей, но, едва войдя в покои г-жи де Майи, рухнул мертвым, не успев произнести ни одного слова.
Известие о кончине г-жи де Вентимий настолько сильно подействовало на Людовика XV, что он лег в постель, велев никого не пускать к нему. Королева просила разрешения войти к нему в спальню, но этот запрет, распространявшийся даже на нее, был снят только для графа де Ноайля.
Что же касается г-жи де Майи, то она, вся в слезах и полураздетая, покинула свою комнату и бросилась на постель маршальши д'Эстре.
Запершись у себя, король отдал за это время только один приказ: сделать портрет мертвой г-жи де Вентимий.
В городе тотчас же поползли слухи об отравлении, сделавшиеся вскоре настолько упорными, что король приказал вскрыть тело умершей.
Однако, согласно протоколу вскрытия, никаких признаков отравления обнаружено не было; тем не менее, поскольку тело умершей, хотя смерть наступила всего лишь четыре часа тому назад, распространяло страшное зловоние, его поместили в каретный сарай, где оно в течение трех часов было предоставлено любопытству прохожих.
Все было странным в судьбе этой женщины, которая еще накануне, украшенная цветами, кружевами и бриллиантами, вызывала зависть у всего двора: и ее смерть, и вскрытие ее тела, и выставление его на всеобщее обозрение.
Король был совершенно раздавлен; г-жа де Майи, имевшая очень доброе сердце и всей душой любившая сестру, во всеуслышание молила Бога вернуть ее обратно; чтобы утешить г-жу де Майи, к ней поспешила приехать одна из ее сестер, самая младшая из всех, г-жа де Лораге.
Госпожа де Майи, полагавшая, что она может удержать подле себя короля лишь с помощью г-жи де Вентимий, боялась, чтобы эта смерть может отдалить его от нее. Но этого не произошло; напротив, король обратил на нее все свою нежность, предоставил Мёзу покои под своими покоями, но с условием, что Мёз будет распоряжаться там лишь передней и обеденным залом, а все остальные комнаты будут, на самом деле, в распоряжении г-жи де Майи.
Через неделю г-жа де Майи поселилась в этих покоях вместе со своей сестрой, г-жой де Лораге, и теперь только от короля зависело замечать или не замечать, что бедная г-жа де Вентимий умерла.
Однако король, развлекшись на минуту, так и не смог изгнать из своей головы память об этой ужасной беде.
VIII
Смерть герцогини Мазарини. — Госпожа де Ла Турнель и г-жа де Флавакур. — Их изгнание из дворца Мазарини. — Решительность г-жи де Флавакур. — Портшез. — Герцог де Жевр. — Король предоставляет покои г-же де Флавакур. — Все ищут г-жу де Ла Турнель. — Госпожа де Флавакур отвергает ухаживания короля. — Любовная связь г-на д'Аженуа и г-жи де Ла Турнель. — Герцог де Ришелье поощряет склонность короля к маркизе. — Интрига против г-на д'Аженуа. — Госпожа де Ла Турнель уступает натиску. — Опала г-жи де Майи. — Проповедь отца Ренара. — Смирение г-жи де Майи. — Последние минуты кардинала де Флёри.
