Впрочем, все это немного развлекало бедного короля, умиравшего со скуки. Одна из бед Людовика XIII с его неполноценным душевным складом состояла в том, что он постоянно скучал. Вот почему не было такой дурац­кой выдумки, которой он ни испробовал, чтобы раз­влечься; король обучился всякого рода ремеслам, помимо тех, что касаются охоты: он умел делать кожаные пушки, изготавливать силки и сети, чеканить монету. Он был хорошим кулинаром, в надлежащее время варил варенья, выращивал зеленый горошек и посылал продавать его на рынке; наконец, он стал учиться шпиговать.

Все то время, пока король был охвачен этой причудой, можно было наблюдать, как в дворцовые покои является придворный повар Жорж с серебряными шпиговальными иглами и превосходными кусками телячьей корейки.

Как-то раз члены королевского совета попросили доложить королю, что все они в сборе.

— Сегодня совещания не будет, — сообщил придверник, — его величество шпигует.

Он отлично брил, не хуже самого лучшего брадобрея. Однажды ему пришла в голову мысль сбрить всем своим офицерам бороду, оставив у них на подбородке лишь маленький клочок волос, и потому такое украшение лица стало называться королевским.

Об этой причуде короля сочинили песенку, которая называлась так:

«Песня про то, как король самолично брил бороды всем своим офицерам и придворным или приказывал брить их в своем присутствии, не оставляя им ничего, кроме пучка волос под нижней губой».

Вот эта песенка; как можно убедиться, она не такая уж злая:

— О борода моя, о горе!

Кто сбрил тебя, сказать изволь?

— Людовик, наш король:

Он бросил вкруг себя орлиный взор

И весь обезбородил двор.

— Ла Форс, а ну-ка покажитесь:

Сбрить бороду вам тоже след.

— Нет, государь, о нет!

Солдаты ваши, точно от огня,

Сбегут от безбородого меня.

Оставим клинышек-бородку

Кузену Ришелье, друзья,

Нам сбрить ее никак нельзя:

Где, к черту, смельчака такого я возьму,

Что с бритвой подойдет к нему?^[64]

Мы привели эту песенку не ради самой песенки, а как вещественное доказательство.

Выше уже говорилось, что Людовик XIII был довольно хорошим музыкантом и даже композитором. Когда умер кардинал, король, испытывая потребность сочинить в связи с этим событием мелодию, взял за основу написан­ное по этому случаю рондо, которое начиналось сло­вами:

Он наконец от нас ушел, убрался восвояси ...

Автором рондо был Мирон, чиновник Счетной палаты.

Последним ремеслом короля стало изготовление окон­ных рам; пристрастие к такого рода занятиям он питал с самой юности, ибо, рассказывая о событиях, относя­щихся к 1618 году, Бассомпьер говорит:

«В то время король, который был еще очень юн, развле­кал себя множеством занятий, свойственных его возрасту: он рисовал, пел, делал из перьевых трубочек модели фонта­нов Сен-Жермена, мастерил небольшие охотничьи снасти и играл на барабане, что ему чрезвычайно удавалось».

Ему сочинили эпитафию, заканчивавшуюся словами:

Имел лакейских добродетелей он тьму,

Но королевских Бог, увы, не дал ему.

«Тем не менее, — говорит Таллеман де Рео, — в нем находили одну королевскую добродетель, если только при­творство является добродетелью. Накануне ареста герцога Вандомского и его брата он всячески обласкал их, а на дру­гой день поинтересовался у г-на де Лианкура:

— Могли вы когда-нибудь вообразить такое?

— Нет, государь, я не мог вообразить этого: вы слишком хорошо играли свою роль».

Карл IX на другой день после Варфоломеевской ночи тоже спрашивал свою мать: «Ну и как по-вашему, суда­рыня, удалась мне моя маленькая роль?»

Но, несмотря на все эти развлечения, которые приду­мывал себе король, он все равно продолжал скучать. Когда же скука его становилась особенно сильной, он избирал того, к кому испытывал в это время наибольшую симпатию, брал его за руку и говорил:

— Встанем у окна, сударь, и поскучаем вместе.

Король и тогда скучал, но немного меньше, поскольку кто-то разделял с ним скуку.

Ну а теперь, хотите знать, что стало с врагами карди­нала спустя год после заговора Шале?

Шале, как мы видели, был казнен; маршал д'Орнано умер в донжоне Венсенского замка; великий приор и его брат пребывали там же в заключении; г-жа де Шеврёз была сослана в Лотарингию; граф Суассонский укрылся в Италии, и, наконец, герцог Анжуйский женился и в качестве свадебного подарка получил от короля земель­ных владений на миллион; его жена принесла ему четы­реста тысяч ливров годового дохода, и вследствие этого брачного союза он стал носить титулы принца Домба и Ла-Рош-сюр-Йона, герцога Орлеанского, Шартрского, Монпансье и Шательро, графа Блуа и сеньора Монтаржи. Однако все эти титулы были вписаны в брачный кон­тракт кровью Шале!

Что же касается принца Генриха де Конде, то его лет за пять до этого заключили в Венсенский замок, и он так никогда и не оправился от этого поражения. Правда, за три года своего заключения он сблизился со своей женой, и следствием этого сближения стало появление на свет двух детей: Анны Женевьевы де Бурбон, ставшей позднее известной под именем герцогини де Лонгвиль, и Луи II де Бурбона, именовавшегося впоследствии Великим Конде.

Так что никто из них не вызывал уже опасений у кар­динала; но, пока он принижал внутренних врагов, возвы­сился внешний враг: этим врагом был герцог Бекингем.

Бекингем, счастливый влюбленный, покинул Фран­цию, не утратив надежды стать счастливым любовником; он сохранил связь с г-жой де Шеврёз, и через нее ему было известно, что он по-прежнему занимает главное место в сердце Анны Австрийской.

И потому он через посредство короля Карла I беспре­рывно добивался разрешения отправиться в Париж послом; однако Людовик XIII, а вернее, кардинал, отка­зывал в этом разрешении с тем же упорством, с каким его просили.

В свое время Бекингем сказал королеве: «Если я не смогу вернуться во Францию другом, я вернусь сюда вра­гом и увижу вас снова, даже если для этого мне придется перевернуть вверх дном весь мир!»

Для Бекингема настало время исполнить свое обеща­ние; предлогом для него послужила Ла-Рошель.

Но, перед тем как принять такое крайнее решение, он исчерпал все другие средства.

Во-первых, он породил дрязги между Карлом I и Ген­риеттой Французской, подобные тем, какие Ришелье порождал между Людовиком XIII и Анной Австрий­ской.

Затем в один прекрасный день он приказал отослать обратно всю французскую свиту королевы, подобно тому как однажды Людовик XIII отослал обратно всю испан­скую свиту инфанты, и сделано это было столь грубо, что со своими соотечественниками Генриетте Французской пришлось попрощаться с высоты того самого окна Уайт­холла, через которое двадцать два года спустя вышел Карл I, чтобы подняться на эшафот.

Оскорбление было тяжким; Испания предложила при­соединиться в случае войны к Франции; однако Ришелье счел произошедшее чересчур мелким поводом для того, чтобы два королевства вступили в ссору. И потому он ограничился тем, что 27 сентября 1626 года отправил в Лондон маршала де Бассомпьера, дабы на основе взаим­ной договоренности добиться удовлетворения за нане­сенную королеве обиду.

Посольство кое-как примирило супругов, не сумев, однако, устранить рознь в делах любви и политики.

Маршал привез обратно в Англию исповедника коро­левы. Вначале его хотели отправить назад во Францию; однако Бассомпьер проявил твердость и сумел не только восстановить в правах исповедника и викария дворцовой часовни королевы, но еще и вынудил английскую сто­рону принять французского епископа и десятерых фран­цузских священников из немонашествующего духовен­ства. Кроме того, было оговорено число слуг, которых Генриетта Французская могла набирать из своей страны.