Христос воскрес, наместник смещен!

Возликуем: за мерзость свою поплатится он. Сигизмунд ж нас утешит и даст нам закон, Кирие элейсон, кирие элейсон!

Несколько дней спустя герцог Сигизмунд прибыл лично. Он застал Петера фон Хагенбаха взятым под стражу.

Герцог собрал суд присяжных из шестнадцати рыца­рей, которых должны были предоставить восемь городов: Страсбург, Кольмар, Шлеттштадт, Фрайбург-им-Брайсгау, Брайзах, Базель, Берн и Золотурн.

Судьи единодушно приговорили Петера фон Хагенбаха к смертной казни.

Он попросил о единственной милости — чтобы ему отсекли голову.

Совершить эту казнь вызвались восемь заплечных мастеров: это были палачи из тех городов, что прислали судей. Как наиболее опытный, был выбран палач из Кольмара.

Бывший губернатор, предварительно лишенный рыцарского достоинства, был препровожден к месту казни двумя монахами-францисканцами. Дело происхо­дило ночью, и мрачное шествие освещали факелы; за процессией следовала огромная толпа.

Эшафот был воздвигнут на лугу рядом с городскими воротами.

Петер фон Хагенбах твердым шагом поднялся по сту­пеням, а затем подал знак, что он желает говорить.

Все смолкли.

— Все, кто меня слушает, — произнес он, — будьте свидетелями, что я не страшусь смерти, хотя давно ее ждал, правда не такого рода, и надеялся встретить ее с оружием в руках. И сожалею я не о своей собственной жизни, а о всей той крови, какая прольется из-за моей смерти, ибо подумайте о том, что монсеньор Бургунд­ский не оставит этот день неотмщенным. Молю Господа простить меня за то, что я заслужил подобный приговор или еще более жестокий. Вы все, чьим управителем я был в течение четырех лет, простите меня за то, что было сделано мною из-за недостатка мудрости или по злобе; помните лишь, что я был человеком, и простите меня.

После этого он заявил, что оставляет брайзахской церкви свою золотую цепь и шестнадцать своих лошадей, с минуту побеседовал с исповедником, а потом положил голову на плаху.

Тотчас же в руках палача сверкнул меч, и голова, отде­ленная от тела, скатилась на помост.

Голова эта по праву принадлежал тому, кто ее отсек, то есть палачу из Кольмара, который привез ее в качестве трофея своим согражданам. Ее еще и теперь можно уви­деть в Кольмаре: это голова мужчины лет сорока—сорока пяти, с рыжими волосами и стиснутыми зубами, настоя­щая голова проклятого, сохранившего несгибаемость даже после смерти.

XIX. АНГЛИЙСКИЙ ГЕРОЛЬД

Как и предвидел Хагенбах, герцог Карл пришел в ярость: он лишился одновременно преданного человека и богатой провинции.

Герцог заключил с Эдуардом IV договор, по которому он отдавал ему Францию, довольствуясь сам лишь Неве­ром, Шампанью и городами на Сомме.

Карл подписал этот договор 25 июля 1474 года.

Затем, 30 июля, он отправился к своим войскам, кото­рые уже с 19-го числа осаждали городок Нойс.

Нойс входил в состав Кёльнского архиепископства. Архиепископ Роберт Баварский, находясь в ссоре со своим капитулом, отверг юрисдикцию императора и избрал главнокомандующим своей армией и своим покровителем герцога Бургундского. Карл отправил в город приказ с требованием полного подчинения, однако его герольда оскорбили, его герб проволокли по грязи, а местные сеньоры, будучи одновременно и канониками, избрали архиепископом брата ландграфа, Германа Гес­сенского, того самого, кого позднее назовут Германом Миролюбивым.

Пятнадцатого июля новый архиепископ поспешно отправился в Нойс. Он продержался там целый год, с июля 1474 по июль 1475 года.

Небо для герцога Бургундского стало хмуриться; сча­стье, казалось, покинуло его, а так как предостережения свыше начались с малого, он, вместо того чтобы снять осаду, совершил промах, с упорством продолжив ее.

Это привело к тому, что все воспрянули духом и спло­тились против него; он по-прежнему был Грозным, но более не был Непобедимым.

Молодой Рене Лотарингский, у которого Карл хотел отнять его герцогство, заключил тем временем договор с Людовиком XI, и, поскольку его дед, старый король Рене, намеревался, как поговаривали, лишить его наслед­ства и отдать Прованс герцогу Бургундскому, Людовик XI захватил в качестве залога Анжу.

Швейцарцы, со своей стороны, объявили войну гер­цогу, вступили во Франш-Конте и одержали победу над бургундскими генералами в битве при Эрикуре.

Уже в те времена швейцарцы были стойкими солда­тами: они доказали это, освободившись от австрийского ига. Людовик XI в свое время свел с ними знакомство в сражении под Санкт-Якобом и, хотя он их разгромил, они так дорого продавали свою жизнь, что у него оста­лось о них страшное воспоминание.

Швейцарцы вместе с англичанами начали закладывать представление о том, чем в будущих войнах станет пехота, а именно, главным стержнем, вокруг которого будет вра­щаться вся современная стратегия.

Однако английские лучники вели бой с дальнего рас­стояния, тогда как швейцарские копейщики сражались с противником врукопашную и к тому же, чтобы быть ближе к нему, держали пику за середину древка, а не за его конец, как это делали солдаты других народов.

Эти горцы твердо верили — и опыт подтверждал их право в это верить, — что если они соберутся все вместе и, выставив вперед алебарды, с закрытыми глазами дви­нутся на неприятеля, то им удастся опрокинуть самых грозных латников.

И потому, когда нужно было пойти в атаку, они соби­рались все вместе, закрывали глаза и шли вперед.

Ничто не могло одолеть этих людей, обладавших от природы такой невероятной жизненной силой, что, даже смертельно раненные, они продолжали сражаться; ничто, даже яд!

Прочтите, что писал о них спустя шестьдесят лет вер­ный слуга:

«Зная, как пьют швейцарцы, — рассказывает Флёранж (кстати, еще и сегодня говорят: "Пьет, как швейцарец!’), — итальянцы отравляли в городах, через которые должны были пройти швейцарцы, не воду, а вино. Швейцарцы выпивали вино и после этого прекрасно себя чувствовали!»

Вот с этими суровыми пастухами и предстояло иметь дело герцогу Бургундскому.

Как мы уже сказали, Людовик XI заключил с ними договор. Кантоны предоставляли ему шесть тысяч солдат по цене четыре с половиной флорина в месяц за каж­дого. За эти деньги он мог использовать их в войне про­тив кого угодно, но с обязательством оказывать помощь швейцарцам. Однако, если бы король не захо­тел оказывать им помощь, он был бы волен так посту­пить, но при условии ежегодной выплаты им двадцати тысяч флоринов, которые всегда должны были лежать наготове в Лионе.

Герцог Бургундский, рассчитывавший сделать из Нойса нечто вроде легкого завтрака, а затем осуществить свои обширные замыслы в отношении Франции, собрал, тем не менее, у Нойса не одну, а четыре армии: одну из лом­бардцев, которых привел ему Жак Савойский; одну из англичан, взятую им внаем у Эдуарда; одну из францу­зов, выходцев из его собственных владений; и, наконец, одну из немцев. И с этими четырьмя армиями он не мог захватить столь жалкую крепость!

Так что лагерь осаждающих превратился в город, построенный перед осажденным городом. Карл приказал соорудить дом и оттуда руководил осадой: там он посто­янно пребывал при полном вооружении и там же, несо­мненно в согласии с данным им обетом, спал на стуле.

Тем временем он получал разного рода известия, пред­ставлявшиеся ему одно нелепее другого.

Люксембург захвачен немцами.

Перпиньян снова отнят у арагонцев.

Людовик XI вторгся в Пикардию.

Рене де Водемон, совсем еще мальчик, объявил ему войну огнем и мечом!

Только что сдалась его крепость Пьерфон.

Англичане, которых он по-прежнему ждал, все еще не прибыли.

А в довершение всего, на помощь Кёльну шла Импе­рия: десять князей, пятнадцать герцогов и маркграфов, шестьсот двадцать пять рыцарей, воины из шестидесяти восьми имперских городов!

Однако император, по-прежнему надеявшийся женить своего сына на наследнице Бургундии, не пожелал до конца ссориться с Карлом; он предложил ему предоста­вить решать этот спор третейскому судье в лице папского легата, находившегося при императорском войске. Гер­цог, обрадованный возможностью выйти подобным обра­зом из затруднительного положения, поспешно согла­сился. Между тем король Людовик продолжал наступать и находился уже в Артуа.