Он рассказывает вот что:

«Шут герцога Гиенского, весьма забавный малый, пере­шедший после смерти своего хозяина на службу к королю, услышал, как тот, полагая, что он находится в церкви Богоматери Клерийской один, в следующих выражениях молился своей святой заступнице:

"О всеблагая моя госпожа, милостивая моя повелитель­ница, великая моя подруга, в коей я всегда нахожу под­держку, прошу тебя молиться за меня Богу и быть моим ходатаем перед ним, чтобы он простил мне смерть моего брата, отравленного мною при посредстве подлого настоя­теля аббатства Сен-Жан, Сознаюсь в этом тебе как своей всеблагой заступнице и повелительнице. Но что мне оста­валось делать? Ведь он только и делал, что сеял смуту в моем королевстве! Добейся же для меня прощения, а я осы­плю тебя за это дарами"»^[22]

Как бы то ни было, Карл Бургундский был чересчур заинтересован собирать эти слухи, чтобы позволять им стихать; он сделал их темой грозного воззвания и вторгся во Францию, как если ему было поручено осуществлять правосудие Господне.

Он объявил королю беспощадную войну огнем и мечом.

Вначале он подошел к небольшому городку Нель. Его защищали пятьсот местных лучников под командованием капитана Пти-Пикара. Они не только отказались вести переговоры, но еще и убили герольда, явившегося к ним от имени герцога.

Что же касается жителей города, то они вовсе не желали подвергать себя опасностям, связанным с при­ступом, и потребовали вступить в переговоры. Вольным лучникам была дарована жизнь, но при условии, что они сдадут оружие. Разоружение и в самом деле уже нача­лось, как вдруг несколько лучников, не пожелавших сдаться, убили двух бургундцев.

После этого все договоренности были расторгнуты. Герцог прибыл как раз в ту минуту, когда солдаты устре­мились в город, и, поскольку ему рассказали, что про­изошло, он первый воскликнул: «Смерть им!»

Всем вольным лучникам, которых смогли схватить живыми, отрубили кисть руки. Капитана повесили. Все жители города, включая женщин, стариков и детей, погибли в массовой резне. Герцог ездил верхом по ули­цам и восклицал:

— Вот такие плоды приносит дерево войны!

Он въехал в церковь, где солдаты приканчивали всех укрывшихся там людей; его лошадь стояла по копыта в крови.

— Что ж, дела идут хорошо, — произнес, — я вижу, у меня тут прекрасные мясники!

Через день настала очередь Руа. В этой крепости был сильный гарнизон: тысяча четыреста вольных лучников и две сотни копейщиков под командованием сира де Муи и сира де Баланьи. Дворяне желали обороняться, однако вольные лучники, опасаясь, что им отрубят кисти рук, как лучникам в Неле, соскользнули с крепостных стен и сдались бургундцам. Оставшись одни, рыцари повели переговоры об условиях сдачи; им оставляли жизнь, но они должны были сдать свое оружие и из города выйти в обычных камзолах и с палкой в руках.

Двадцать седьмого июня герцог уже стоял перед Бове.

Людовик XI, который находился в Бретани и был занят тем, что захватывал Машкуль и Ансени, бросил взгляд на северо-восток.

Придя в великое удивление, он приказал коннетаблю де Сен-Полю снести Нель с лица земли, разрушить небольшие крепости и оборонять только крупные. Однако Сен-Поль ничего этого не сделал! Политический нетопырь, он получил свое звание во Франции, однако владения его находились в Бургундии и Пикардии.

Король во второй раз отправил ему письменный при­каз снести небольшие крепости и защищать только круп­ные, однако Сен-Поль снова не подчинился. Именно тогда и были захвачены Руа и Мондидье.

Зато Сен-Поль, со своей стороны, слал королю письмо за письмом, торопя его выступить против герцога Бур­гундского. О, на этот раз король распознал предателя! Выпустить из рук герцога Бретонского, которого он уже собирался раздавить, — Людовик XI не был настолько глуп.

Он отправил в Пикардию свое второе «я», Даммартена, смертельного врага коннетабля. Сен-Полю было прика­зано разделить с ним командование.

С этого времени король мог спать спокойно: за конне­таблем был установлен надзор.

Мы уже сказали, что Карл прибыл к Бове. Это была как раз одна из тех крепостей, которые следовало обо­ронять; тем не менее она не имела никакого гарнизона; однако в предшествующую ночь туда вошли сир де Бала- ньи и несколько дворян, которым пришлось капитулиро­вать в Руа.

Филипп де Крев-Кёр, командовавший бургундским авангардом, атаковал город со стороны Лимасонских ворот, наименее укрепленных.

К несчастью для герцога, жители Бове, узнав с какой жестокостью он повел себя в отношении обитателей Неля, решили держаться до последней крайности; их решимость была настолько твердой, что они даже не пожелали вступить в переговоры с герольдом, которого послал к ним сир д'Эскерд.

Город имел хороший пояс укреплений, но со стороны Лимасонских ворот защита состояла всего лишь из одного небольшого отдельного форта. Сир де Баланьи заперся там с несколькими аркебузирами, чтобы дать жителям города время подготовиться к приступу; он доблестно удерживался там и отступил, лишь когда его ранили стрелой в бедро; вместе с ним в город вошли и его солдаты.

Стоило им покинуть форт, как бургундцы решили, что город захвачен, и заполнили предместье, выкрикивая:

— Город взят!

И потому они даже не соизволили вырыть траншею; герцог, прибыв на место, приказал начать приступ.

Лестницы оказались чересчур короткими.

Подвезли артиллерию. Однако боевые запасы, веро­ятно, остались в тылу: после нескольких выстрелов пуш­кам нечем было больше стрелять.

Тем не менее внешние ворота оказались вышиблены и противник смог бы овладеть ими, если бы благодаря стойкости сира де Баланьи город не получил время сосре­доточить в этом месте средства защиты. Горожане при­везли кулеврины, аркебузиры расположились на кре­постной стене; женщины, девушки и дети подтаскивали камни. Так что бургундцы оказались под плотным огнем.

Король, со своей стороны, защищал Бове насколько это было в его силах: он торжественно пообещал Бого­матери Клерийской принести ей в дар серебряное изо­бражение этого города и обязался не есть мясную пищу, пока его обет не будет исполнен.

Да и сами жители города, хотя и пуская в ход вполне материальные средства, не пренебрегали теми, какими пользовался Людовик XI. У них была своя святая, родом из Бове, обладавшая редкой чудотворной силой и во все времена защищавшая свою колыбель, причем до такой степени, что когда за сорок лет до этого англичане осаж­дали город, ее видели во главе жителей, сражающейся в одеянии монахини.

Святая и на этот раз не подвела своих сограждан, однако теперь взамен себя она поставила юную девушку по имени Жанна Лене, которая без всякого оружия при­бегала к самым жарким местам схватки, побуждая горо­жан к стойкости, и вырвала герцогское знамя из рук бур­гундца в ту минуту, когда он собирался водрузить его на крепостной стене.

Однако, как мы уже сказали, Лимасонские ворота были вышиблены, и рядом с ними шел рукопашный бой с бургундцами, которые уже были близки к тому, чтобы ворваться внутрь города, как вдруг тем, кто находился на стенах, пришло в голову бросать через бойницы подо­жженные фашины.

Эти фашины падали на головы осаждающих, и тем пришлось отступить.

В это время огонь охватил ворота и опускную решетку, и весь проем в стене оказался объят пламенем.

Никто и подумать не мог о том, чтобы прорываться через это пекло, и нападающие решили ждать, пока огонь не стихнет. Однако защитники города стали поддержи­вать его, ломая соседние дома и бросая в пылающий костер обломки их каркасов.

В тот день сражение продолжалось с одиннадцати утра до шести вечера.

В шесть часов вечера в той стороне, где пролегала дорога на Париж — герцог не счел нужным охранять ее, ибо для этого пришлось бы перейти на другой берег Уазы, — показалось огромное облако пыли.

Это были сир де Ла Рош-Тессон и сир де Фонтенай, которые в спешном порядке мчались на помощь Бове, ведя с собой гарнизон Нуайона, и покрыли за один пере­ход расстояние в пятнадцать льё.