Но особенно всех поразило и заставило задуматься представление, в котором два рыцаря, два друга, Герку­лес и Тесей, или же Карл и Эдуард, если угодно, вдвоем победили и разоружили короля, вставшего на колени и признавшего себя их рабом.

Если эти два друга, эти два победителя были герцогом Бургундским и королем Англии, то кто же был этот побежденный и разоруженный король, признавший себя их рабом, как не король Франции Людовик XI?

XV. ПЕРОННСКАЯ ЗАПАДНЯ

И он, король Франции Людовик XI, видел все это гла­зами своего шпиона Ла Балю, но еще лучше он видел все это глазами своего гения, посредством удивительной интуиции паука, который по малейшему движению своей паутины угадывает, с добычей ему предстоит иметь дело или с врагом.

Как только ему стало известно о смерти старого гер­цога Бургундского, он понял, что вслед за этим про­изойдет, и постарался обезопасить себя.

Он сделал необычайно смелый ход, ведь это и правда был человек, способный на неожиданные шаги подоб­ного рода: он вооружил Париж.

Это в корне отличалось от того, что сделал герцог, поработивший Гент и снесший укрепления Льежа.

Карл VI в свое время разоружил парижан; Карл VII если и доверял им, то весьма неохотно, да и во время войны Лиги Общественное блага их поведение было крайне сомнительным — однако все это не значило ровно ничего: король продолжал придерживаться принятого им образа действия, то есть той политики, какая уже заста­вила его извлечь Даммартена из тюрьмы и поставить бывшего узника во главе армии.

Такие противоречия были присущи неуравновешен­ному и одновременно расчетливому уму Людовика XI. Скоро мы увидим, как в Перонне он поставил на кон собственную жизнь.

Но он понимал, что Париж — это и есть Франция; он догадывался о ее будущем величии, он предвидел ее нынешнюю централизацию. Для него король Парижа и был королем Франции.

И потому Людовик XI вооружил и укрепил Париж; но прежде всего он бережно относился к нему. Он хорошо знал парижан, ведь это он в свое время распорядился доставлять им пироги с угрями из Манта!

Он освободил Париж от налогов и, как ни велика была его нужда в деньгах, сохранял это освобождение в силе.

Лишь в одном он был неколебим: в вопросе вооруже­ния; сесть верхом самим или поставить солдат было непреложным законом, которому должны были подчи­няться и Парламент, и Шатле, и Счетная палата, и главы налоговых служб, и даже церкви.

Затем Людовик XI приказал устроить смотр.

В этом смотре участвовали восемьдесят тысяч латни­ков, там реяли шестьдесят пять знамен.

Король послал этим воинам триста бочек вина.

Все пили за его здоровье и за здоровье королевы, а именно этого он и хотел: Франция никогда не будет больна, пока хорошо себя чувствует ее король.

Почему же все эти добрые горожане не пили за здоро­вье кого-нибудь из своих? Но разве можно было считать королем этого славного простака, который в одиночку прогуливался по улицам, заговаривал с первым встреч­ным, заходил в частные дома и в купеческие лавки, отправлялся ужинать к своему куму Дени Эсселену и посылал королеву — принцессу Савойскую — вместе с Переттой Шалонской, своей любовницей, попариться в бане и отужинать в доме президента Дове?

Этих добрых горожан король всегда носил в своем сердце! Однажды ему пожаловались, что некий норманд­ский монах обвинил двух горожан, не предъявив против них никаких улик. И он велел бросить клеветника в Сену, привязав ему на шею камень, точь-в-точь как собаку.

Кроме того, ему надо было увеличить население этого города, который так настрадался. Чтобы добиться этой цели, король сделал то же, что и Ромул, желавший уве­личить население Рима: он велел возвестить повсюду, что любой чужестранец, который будет вынужден бежать из-за совершенного им убийства, грабежа или участия в бунте, обретет убежище в Париже.

Это была маленькая дверца, которую он открыл в сто­рону Льежа. Но увы, от Льежа до Парижа было очень далеко!

Перемирие заканчивалось 15 июля 1468 года. Король ожидал нападения тотчас же после окончания переми­рия; ему было известно, что между принцами существует договоренность начать новую войну Общественного блага, на этот раз с помощью англичан.

Пока что один только герцог Бретонский сдержал слово, данное коалиции: он вступил в Нормандию.

Однако король, имея дело лишь с ним одним, повел себя очень решительно: он отобрал у него Байё, Вир и Кутанс.

Как же случилось, что после таких враждебных дей­ствий герцог Бургундский не тронулся с места?

Его подвела Англия, да и Льеж, хотя и находясь при последнем издыхании, все еще был неспокоен.

И тут королю пришла в голову мысль: создать себе дотоле неведомого союзника — Францию!

Он созвал Генеральные штаты, возродив тем самым давний забытый обычай.

Шестьдесят городов направили своих депутатов: одного священника и двух мирян от каждого города. Всего собралось сто восемьдесят депутатов.

— Согласно ли королевство утратить Нормандию? — спросил у депутатов Людовик XI.

— Нет, — в один голос ответили они.

— Так вот, — продолжал король, — доверить Норман­дию моему брату или герцогу Бретонскому это все равно, что отдать ее англичанам.

И в самом деле, чтобы заручиться поддержкой англи­чан, принцы предложили им двенадцать городов. Однако англичане хотели получить не только эти двенадцать городов, но еще и денежное содержание.

Желая получить чересчур много, они не обрели ничего.

Генеральные штаты не желали верить в предательство одного из членов французской королевской семьи. И тогда король показал им копию письма своего брата, скрепленную, вероятно, подписью Уорика.

Уорик всегда был большим другом Людовика XI. Эду­ард мог желать войны, но Англия этого не хотела. В те времена король ничуть не больше, чем сегодня королева, был хозяином своей политики. Епископы и лорды напра­вили Уорика в Руан.

Людовик XI принял там Уорика и порадовал его на свой лад, не устраивая в его честь турниры и интерме­дии, которые переполняют зрительными впечатлениями и оставляют пустыми карманы, а прогуливаясь с англи­чанами по городу, приводя их в лавки торговцев сукном и бархатом и говоря гостям: «Берите!», в то время как позади него шли лакеи с большими мешками денег, опла­чивавшие все то, что брали англичане. Так что норманд­ские купцы замечали большую разницу между теми англичанами, что были друзьями короля и обогащали их, и теми англичанами, что были друзьями герцога Бур­гундского и разоряли их.

Со своей стороны, зная любовь англичан к золоту, Людовик XI специально для них приказал отчеканить крупные монеты достоинством в десять экю: они были настолько большие, что одна такая монета заполняла собой ладонь.

Вот так обстояли дела в отношении Англии, и брак герцога с Маргаритой Йоркской ничего в них не изме­нил.

А теперь скажем о том, что происходило в это время в Льеже.

Ходили слухи, будто Людовик XI, чувствуя упадок сил, приказал влить себе в жилы кровь ребенка; с точки зре­ния медицины это было измышление, но несчастный город Льеж осуществил его в буквальном смысле.

Возвращение в город изгнанников влило в его жилы кровь еще более патриотическую и неистовую, чем та, какую он потерял на поле битвы и на эшафоте.

Изгнанников было так много, что из них одних сло­жилась целая армия, причем армия грозная, не страша­щаяся смерти, ибо смерть была бы для этих несчастных концом страданий; армия, жуткая по своему виду, ибо одежда на ее солдатах, потрясавших дубинами и пиками, была изодрана в лохмотья, бороды у них были всклоко­чены, а волосы свисали до плеч.

До них дошли слухи, что отчаявшийся Льеж хочет сде­лать последнее усилие и умереть, и они собрались, чтобы потребовать права погибнуть вместе с ним.

Четвертого августа, по пути, изгнанники попытались взять Буйон, но потерпели неудачу. Восьмого сентября они вступили в Льеж, восклицая:

— Да здравствует король!