Тогда епископ Бове встал и заставил замолчать всю эту людскую массу, движимую столь противоречивыми чув­ствами, сделав жест, означавший, что он намеревается зачитать приговор. Мы приводим здесь его текст дословно.

«In nomine Domini, amen.^[37]

Все пастыри Церкви, имеющие заботу и желание руко­водить паствой Божьей, должны честно и старательно остерегаться того, чтобы дьявол своими хитрыми улов­ками не прельстил бы и не заманил бы в свои сети добрых христиан, над чем он трудится непрестанно; вот почему необходимо с великим старанием сопротивляться его улов­кам и нечестивым делам; и поскольку ты, Жанна, в просторечии именуемая Девой, была обманута и впала во мно­гие заблуждения в вере Христовой, за что и была призвана к суду, на коем нами были рассмотрены все вопросы и ста­тьи твоего дела, равно как и признания, ответы и утверж­дения, произнесенные тобой, и весь ход суда наблюдали и обсуждали пребывающие в сем городе Руане магистры и доктора Парижского факультета теологии, равно как и несколько прелатов и докторов права, как канонического, так и светского, каковые милосердно и долго увещевали тебя, тогда как ты, несмотря на эти духовные увещевания и внушения, дерзко грешила своими устами, мы с учетом вышесказанного, дабы ты в конце концов совершила спаси­тельное покаяние, приговариваем тебя окончательно и бес­поворотно к вечному заточению, на хлеб скорби и воду печали, чтобы ты оплакивала свои грехи и отныне их больше не совершала, если только ты не будешь впредь вести себя так, чтобы заслужить с нашей стороны милость и послабления».

После оглашения этого приговора Гильом Эрар под­нялся снова и трижды прокричал: «О Франция, Фран­ция! Ты была соблазнена женщиной, сделавшей тебя ере­тичкой!»

Но Жанна тоже встала и твердым голосом произ­несла:

— Это неправда, это неправда! Говорите эту ложь обо мне, если вам угодно, но не о Франции, которая явля­ется святым королевством.

— Замолчите, — крикнули ей, — замолчите, Жанна, ибо вам только что было оказано снисхождение, и не надо приниматься за старое.

— Что ж, — сказала Жанна, — тогда, как было услов­лено, пусть меня заберут из рук англичан и отведут в церковную тюрьму.

Но, не обращая внимания на это требование, основы­вавшееся, однако, на недвусмысленном обещании, девушка была снова водворена в Толстую башню. Вскоре вслед за ней туда пришли викарий инквизиции и несколько ее судей, явившихся для того, чтобы дать ей почувствовать цену той милости, какая была ей оказана, и заставить ее снять мужскую одежду. Жанна смиренно ответила, что она готова выполнить все, что содержится в приговоре. Тогда ей принесли тюк с женской одеждой. Жанна попросила оставить ее одну и переоделась. Затем вошли англичане и цепью, которая опоясывала ее талию, привязали ее к столбу, стоявшему в середине тюремной камеры; ночью удерживать девушку должны были две цепи, прикрепленные к ножкам ее кровати; кроме того, ее охраняли пять солдат, трое из которых не должны были отлучаться из ее камеры, а двое других дежурили у двери.

Тем не менее цель англичан не была достигнута. Муче­ний Жанны им было мало, они жаждали ее смерти, и потому, выйдя из ее камеры, граф Уорик излил весь свой гнев на Пьера Кошона и заявил ему, что король Англии, которому был нанесен огромный ущерб тем, что Жанну не подвергли казни, непременно упрекнет его за мяг­кость приговора.

— Ради Бога, будьте покойны, — отвечал епископ. — Она еще вовсе не спасена и скоро снова будет в наших руках.

И действительно, столь нетерпеливо ожидаемый случай не замедлил представиться. Жанне, запертой, как уже говорилось, в одной камере с тремя стражниками, в пер­вую же ночь после своего отречения пришлось защи­щаться от их насилия. Предвидя, что мужчины, которых, как она знала, ей следовало опасаться, совершат на нее покушение такого рода, девушка легла спать полностью одетой, чтобы лучше защищаться. Однако, поскольку ей казалось, что в том случае, если подобная борьба возоб­новится, мужская одежда лучше, чем женская, защитит ее целомудрие, она, пока ее стражники, утомленные отчаян­ной борьбой, которую ей удалось с честью выдержать, спали, встала с постели и снова переоделась в мужской наряд, скорее всего именно с этой целью оставленный у нее под рукой, и потому, когда утром в ее камеру вошли, первый, кто увидел узницу, радостно закричал и позвал остальных: Жанна нарушила данную ей клятву не снимать женской одежды и, следовательно, заслуживала смерти.

Тотчас же епископ Бове, извещенный об этом наруше­нии клятвы, к которому он был вполне готов, примчался в тюрьму и, несмотря на объяснение Жанны, доказыва­вшей, что один лишь страх перед несчастьем, которого она страшилась больше, чем смерти, мог побудить ее к этому возвышенному клятвопреступлению, и несмотря на следы борьбы, сохранившиеся на ее исцарапанном лице и ушибленных руках, составил протокол о ее неповинове­нии; закончив составлять этот протокол, епископ радостно вышел из ее камеры и, встретив на лестнице графа Уорика, воскликнул: «Ну же, граф, возрадуйтесь: все кончено!»

На следующий день Жанну вновь препроводили в суд: опрошенная о причинах, которые заставили ее не подчи­ниться Церкви, девушка все рассказала, но судьи не стали вносить ее объяснение в протокол допроса, поскольку простое изложение фактов перекладывало всю вину за происшедшее на ее врагов. И тогда Жанна, уверенная в своей невиновности, заявила судьям: «Если бы я находи­лась в церковной тюрьме и меня охраняли бы духовные лица, ничего подобного бы не произошло и я не была бы теперь так несчастна. О, я взываю к Богу, величайшему судье, умоляя его стать свидетелем того великого вреда и того великого насилия, какие мне учинили!»

Но что бы ни говорила Жанна, все было бесполезно: ее смерть была предрешена и ее так называемое непо­виновение было лишь предлогом, на который опирались ее убийцы; и потому во вторник, 29 мая, после обсужде­ния, в ходе которого было признано, «что Жанна, упор­ствующая в своих заблуждениях, с помощью хитрости и дьявольского упорства притворно выказала признаки рас­каяния и покаяния; что она употребляла во зло святое и божественное имя Господа, гнусно богохульствуя и выказы­вая себя неисправимой еретичкой, и что, наконец, она вновь впала в ересь и в заблуждения, что делает ее недостойной всякого милосердия, а потому ей выносится нижеследу­ющий приговор». Между приговором предварительным и приговором окончательным прошла всего неделя, так что, как видим, англичанам, благодаря Пьеру Кошону, не слишком долго пришлось испытывать свое терпение:

«In nomine Domini, amen.

Мы, Пьер, Божьей милостью епископ Бове, и мы, брат Жан Ле Метр, викарий инквизитора по делам веры, полно­мочные по этой части судьи, заявляем:

поскольку ты, Жанна, прозванная Девой, снова признана нами впавшей в различные заблуждения и совершившей такие преступления, как раскол, идолопоклонство и вызы­вание дьявола, а также многие другие проступки, и поскольку, по этим самым причинам и путем справедливого приговора мы уже объявляли тебя раскольницей и идолопо­клонницей, но все же, так как Церковь никогда не затво­ряет своего лона для тех, кто желает вернуться в него, мы сочли, что, исполнившись благомыслия и искренности, ты отошла от всех подобных заблуждений, каким ты была преданна, и поклялась и прилюдно пообещала никогда более не впадать ни в какую другую ересь, а напротив, пребы­вать в католическом единстве и общности с нашей Церко­вью и нашим святым отцом папой Римским, как это ука­зано в грамоте отречения, подписанной твоей собственной рукой, но, несмотря на все это, вновь вернулась к старому, как собака возвращается к своей блевотине, мы объявляем тебе, что ты приговорена к отлучению от Церкви, каковое ты заслужила еще прежде, а также тем, что вновь впала в свои прежние заблуждения. Посему мы объявляем тебя еретичкой и сим приговором, вынесенным на заседании суда, вершащего правосудие, и изложенным письменно, объ­являем, что отторгаем тебя, как гнилой член, от единства Церкви и передаем в руки светского правосудия, прося его обойтись с тобой мягко и человечно, как в отношении лишения тебя жизни, так и касательно повреждения каких-либо членов».