Мы остановились на смерти Карла IV, поскольку с восшествием на трон Филиппа Валуа для Франции начи­нается новая эпоха. Национальная монархия достигла своей наивысшей точки и далее шаг за шагом спускается с феодальных высот, где Гуго Капет заложил фундаменты своего мощного здания, на равнины простонародья, где Луи Филипп, вероятно последний король этой династии, на один день установил свою палатку. Да будет же нам позволено, коль скоро мы оказались на вершине этой горы, бросить назад и вперед последний взгляд, который охватит с одной стороны Галлию Цезаря, а с другой — Францию Наполеона. Для наших читателей это будет одновременно кратким изложением сочинения, которое мы только что завершили, и план того, который мы намереваемся начать.

Галлия, завоеванная Цезарем, стала при Августе рим­ской провинцией: императоры посылали туда намест­ника, командовавшего префектами; такой наместник получал приказания непосредственно от республики и передавал их своим подчиненным: политика, принятая в целом по отношению к завоеванным странам, была такой же и для Галлии. Управление осуществлялось мягко и по-отечески, и, поскольку цивилизация принесла вар­варству прежде неизвестные ему удовольствия, искусства и утехи, ей, развратительнице по своей при­роде, оказалось нетрудно приучить к римским нравам коренные племена Галлии; здешний юг, чьи богатейшие равнины через Альпы соприкасались с Италией, чьи берега омывало то же самое море и чьи обитатели дышали тем же благоухающим воздухом, что и жители Сорренто и Пестума, стал любимейшей провинцией римлян; рим­ский Нарбон вырос вблизи греческой Массалии; Арль располагал амфитеатром, Ним — цирком, Отён — шко­лой, а Лион — храмами; туземные легионы, каждый воин которых с гордостью носил звание римского гражданина и которые набирали в Нарбонской провинции, через всю Галлию шли подчинять империи Бретань, которую она не могла покорить, точно так же как домашние слоны, обученные царями Индии, помогали им подчинять диких слонов.

За римским владычеством последовало франкское завоевание, за цивилизацией — варварство, и произошло это вовремя; гниение, разъедавшее сердце империи, охватило и ее члены; франкское копье отделило Галлию от римского тела и тем самым спасло ее; примечательно то, что цивилизация, победив варварство, убила его, а варварство, победив цивилизацию, оплодотворило ее.

Франкские вожди сохранили от римского правления все, что они смогли приспособить к своим обычаям, а главное, к своим интересам; власть вождей, как мы уже говорили, при Меровиге и Хлодвиге была единоличной; при их преемниках она оказалась раздробленной.

Раздробление власти, как мы опять-таки говорили, повлекло за собой раздробление земельной собственно­сти; с тех пор, как вожди стали владеть землей, они пожелали иметь своего представителя, подобно тому, как его имела королевская власть (мы уже упоминали, кто представлял в это время народ). Созданная ими долж­ность майордома следовала в своем развитии тем же изменениям, что и королевская власть, которую власть майордома была призвана рано или поздно заменить: временная при Сигеберте^[344] и его преемниках, она была пожизненной при Хлотаре и, наконец, стала наслед­ственной при Хлодвиге II; однако, как и в случае коро­левской власти, в основе своей она являлась выборной. «Reges ex nobilitate, duces ex virtute sumunt^[345]». Но стоило одной из этих двух соперничающих сил нарушить прин­цип выборности, как и другой пришлось тотчас же от него отказаться.

Король франков вовсе не обладал, как это можно было бы подумать, абсолютной властью. Помимо майордома, поставленного подле него, чтобы представлять права касты вождей, существовали еще советы, состоявшие из военачальников, которые решали тяжбы народа^[346] с королем, общие смотры войск, назначавшиеся обычно на март или на май и уведомлявшиеся о том, что обсужда­лось на этих узких собраниях; все это происходило исключительно между завоевателями до тех пор, пока народ, представленный Церковью, не оказался, в свою очередь, собственником части земли; после этого в состав королевского совета вошли епископы, а на Мартовские и Майские поля стали направлять церковных депутатов; таким образом, получили представительство все три сословия собственников: королевская власть в лице короля, вожди в лице майордома и Церковь, или народ, в лице епископов.

Ниспровержение династии Меровингов династией Каролингов привело к возникновению пробела в пред­ставительстве этих властей: каста вождей уничтожила королевскую власть и заняла ее место; новые владыки полагали, что королевская власть и власть вождей теперь навсегда слились в одну-единственную силу, но они забыли, что под косой жнеца уже поднимаются всходы новой жатвы. Раз больше не было касты вождей, не было больше и нужды в их представителе; поскольку ее власть слилась с королевской властью, она уже не могла впредь избирать короля. Поэтому должность майордома была упразднена, и Карл Великий поместил на своих монетах девиз: «Carolus, gratia Dei rex^[347]».

Таким образом, когда каста вождей стала господству­ющей, принцип выборности, на основе которого короли получали свою власть, оказался уничтоженным.

В итоге Карл стал первым и последним полновласт­ным правителем, ибо его предшественникам приходи­лось бороться против власти вождей, а его преемники должны были бороться против власти вассалов. При нем же, напротив, нет ни малейшего намека на сопротивле­ние со стороны какой-либо касты, которую он попирал ногами, стоило только ей поднять голову; никто не утверждает и не проверяет его приказы: он отдает их, и ему повинуются; он желает иметь собственные законы, и на смену кодексу Феодосия приходят капитулярии. Он желает иметь армию, и ее набирают; ему хочется побе­дить — он сражается.

Такое единство власти и силы понадобилось для того, чтобы Карл мог выполнить свою миссию и дойти до своей цели; понадобилось, чтобы один и тот же ум воз­вел по единому плану защитные стены этой огромной империи, чтобы варварство разбилось о них, не найдя в них ни единой слабой стороны, через которую оно могло бы туда проникнуть; понадобилось, наконец, чтобы цар­ствование Карла было долгим, ибо только он один спо­собен был завершить задуманный им огромный труд, и царствование Карла длилось сорок шесть лет.

Мы уже говорили в свое время, какова наша точка зрения на раздробление империи: наследники Карла проводили в еще больших масштабах тот же самый раз­дел земель, который начали сыновья Хлодвига, и одина­ковые причины привели к одинаковым последствиям, а именно, к возникновению новой касты сеньоров, порож­денной земельными пожалованиями, на которые короли династий Меровингов и Каролингов вынуждены были идти, чтобы взойти на трон, а затем, как им казалось, чтобы удержаться на нем. Карл, избавившись от власти франкских вождей, первым избрал в качестве девиза на монетах, которые только он один и имел право чеканить, слова «Carolus, gratia Dei гех». Французские сеньоры, из­бавившись, в свой черед, от франкского господства, отрицали тот факт, что свое начало они ведут от королев­ской власти, точно так же как Карл отрицал, что его власть исходит от касты вождей, и двести лет спустя они не только присвоили себе право чеканить монету, подобно императорам, но еще и избрали в качестве девиза на этой монете слова «gratia Dei», пример чего подала им коро­левская власть.^[348]

Мы уже рассказали, каким образом произошел раскол между франкской королевской властью и французскими сеньорами, и объяснили, каким образом земельные соб­ственники противопоставили интересы страны интере­сам королевской власти, хотя и короли, и сеньоры при­надлежали к одному и тому же племени; мы привели достаточно большое число подробностей, касающихся зарождения, борьбы и победы национальной партии, чтобы быть избавленными от необходимости снова пока­зывать здесь картину этой переходной эпохи, занявшей место между королевской властью завоевателей и коро­левской властью нации.