Все необычайно у этих посланцев небесной кары: и рождение, и жизнь, и смерть.

Аларих, уже готовый переправиться на Сицилию, уми­рает в Козенце. И тогда его воины, собрав толпу плен­ных, отвели воды реки Бузенто, посередине ее обнажи­вшегося русла вырыли для своего предводителя могилу и положили туда под него, вокруг него и поверх него золото, драгоценные камни и дорогие ткани; затем, когда могила была заполнена и засыпана, воды Бузенто вер­нули в прежнее русло, над гробницей потекла река, а на берегах реки были умерщвлены все, кто принимал уча­стие в погребении, вплоть до последнего раба, с тем чтобы тайну могилы знали только мертвые.^[13]

Аттила испускает дух на руках своей молодой жены Ильдико, и гунны остриями мечей делают себе надрезы пониже глаз, чтобы оплакивать своего царя не слезами женщин, а кровью мужчин.^[14] Самые знатные из его вои­нов целый день ходили вокруг его тела, распевая боевые песни; затем, когда настала ночь, труп царя положили в тройной гроб — первый из золота, второй из серебра, а третий из железа — и втайне от всех опустили в могилу, дно которой было устлано знаменами, оружием и драго­ценностями, а чтобы людская алчность не осквернила гробницу ради этих несметных богатств, могильщиков сбросили в ту же яму и закопали вместе с погребенным царем.^[15]

Вот так ушли из жизни эти люди, которые, каким-то дикарским инстинктом узнав о своей миссии, до срока творили суд над миром, называя себя молотом вселен­ной^[16] и бичом Божьим.

Затем, когда ветер унес пыль, поднятую движением стольких войск, когда в небе растаял дым от стольких сожженных городов, когда туманы, поднявшиеся со стольких полей сражения, благодатной росой опустились на землю и когда, наконец, глаз смог различать что-либо посреди этого необъятного хаоса, стали видны молодые, обновленные народы, толпящиеся вокруг нескольких старцев, которые держали в одной руке Евангелие, а в другой крест.

Эти старцы были отцами Церкви.

Эти народы были нашими предками, подобно тому как евреи были нашими прародителями: живые, чистые источники, бившие из земли в том самом месте, где исчезли грязные реки.

Франки, бургунды и вестготы поделили между собой Галлию; остготы, лангобарды и гепиды распространились по Италии; аланы, вандалы и свевы захватили Испанию; наконец, пикты, скотты и англосаксы оспаривали право владеть Британией, а посреди этих новых варварских племен кое-где были разбросаны старые римские посе­ления, своего рода колонны, установленные цивилиза­цией: к своему удивлению, они уцелели среди моря вар­варства, и на них еще сохранились полустертые имена первых властелинов мира.

ГАЛЛИЯ　

ДИНАСТИЯ ЗАВОЕВАТЕЛЕЙ

ФРАНКО-РИМСКАЯ МОНАРХИЯ

ДИНАСТИЯ ЗАВОЕВАТЕЛЕЙ

Пределы Римской империи были установлены при Авгу­сте следующим образом: на востоке — Евфрат;

на юге — нильские пороги, африканские пустыни и Атласские горы;

на севере — Дунай и Рейн;

на западе — океан.^[17]

Страна, берега которой омывал этот океан, и есть Гал­лия. Цезарь завершил завоевание Галлии в 51 году до Рождества Христова и превратил ее в римскую провин­цию.

Он застал ее разделенной на три части и населенной тремя народами, которые отличались по языку, обще­ственным установлениям и законам: белгами, галлами, или кельтами, и аквитанами.^[18]

Кельтов, обитавших между двумя другими народами, отделяли от белгов Марна и Сена, а от аквитанов — Гаронна.

Рим поделил свои новые завоевания на семнадцать провинций^[19], в каждой из них построил крепость, разместил там гарнизоны и, подобно ревнивой хозяйке, кото­рая боится, как бы пришельцы с моря не похитили у нее самую красивую из ее рабынь, дал приказ своему флоту непрестанно крейсировать у берегов Бретани.^[20]

Константин, миролюбивый властитель империи, учре­дил для Галлии должность префекта претория. Этому префекту подчинялись все прочие наместники, а сам он подчинялся лишь императору. Префект застал почти всю Галлию католической: обращение ее в христианство дати­руется правлением императора Деция.^[21]

В 354 году правителем Галлии стал в свой черед Юлиан, занимавший эту должность в течение пяти лет. Он отразил два вторжения франков, дал их предводителям несколько сражений, после чего суровой зимой дошел до терм, доныне носящих его имя, в маленьком городке Париже, который он называл своей дорогой Лютецией.^[22]

В 451 году Галлией управлял Аэций, и ему пришлось отражать уже не вторжения франков, а огромный наплыв варварских орд, на пути которых следовало поставить преграду; речь шла теперь не о том, чтобы сражаться с каким-то безвестным вождем племени, а о том, чтобы победить Аттилу.

Аэций осознавал угрозу и ничем не пренебрег, чтобы противостоять ей: к легионам, которые ему удалось собрать в Галлии, он присоединил вестготов, бургундов, кельтов, саксов, аланов, алеманов и одно из племен тех самых франков, которые еще недавно сражались с Юли­аном. Однако Аэций увиделся в Риме с их вождем Меровигом^[23], узнал и оценил благодаря ему силу его племени и заключил с ним союзный договор.

Два войска сошлись на равнинах Шампани, недалеко от города Шалона (Кабиллона). Половина разбросанных по земной поверхности народов встретились там лицом к лицу: составные части мира, грозящего рухнуть, и материал для мира, готового вот-вот родиться. Столкно­вение их было ужасающим и величественным, ибо, если верить старикам, говорит писатель Иордан, почти современник этой битвы, они помнят, как небольшой ручей, пересекавший эти достопамятные равнины, внезапно вздулся, но не от дождей, как это обычно бывает, а от лившейся крови, и превратился в бурный поток. Ране­ные, одолеваемые жгучей жаждой, ползли к нему и целыми глотками пили оттуда кровь, часть которой была их собственной кровью.^[24]

Аттила был разгромлен. Это первое его поражение стало последней победой Рима.

Аэций спас Галлию; он направился в Рим, чтобы про­сить себе награду, и он ее получил: завистливый Вален- тиниан собственной рукой заколол его кинжалом.

Аэций умер, не догадываясь, что с его смертью власть над Галлией унаследует Меровиг. Войдя в эту прекрасную страну, молодой вождь не пожелал покинуть ее; он завла­дел землями, расположенными между Сеной и Рейном, сделал Париж своей пограничной крепостью, а Турне — своей столицей.

Умирающий Рим не в состоянии был противостоять такому захвату: не имея сил самостоятельно защитить себя от варваров, он должен был с тем большим основа­нием отказаться от завоеваний. В то же самое время, когда Меровиг обосновался в этом уголке Галлии, кото­рую его наследникам предстояло захватить целиком, ван­далы заняли Карфаген, а вестготы^[25] — Испанию. Римский исполин, который лежа занимал собою почти весь мир, в своей чудовищной агонии мало-помалу съеживался, словно тела тех скорчившихся от боли великанов, кото­рые в минуту смерти выглядят так, что кажется, будто они и при жизни ростом были меньше обычного чело­века.

Поселение Меровига в белгской части Галлии является первым, достоверные следы которого обнаруживают писавшие до нас современные ученые^[26] и которое со всей определенностью удостоверяют Сигеберт, Хариульф, Рорикон и Фредегар.

Меровиг был великим вождем; он дал свое имя не только династии, но и целому народу. Те, кто последовал за ним, стали зваться «меровигские франки»^[27]. Те же, кто остался на берегах Рейна, сохранили имя «рипуарские франки»^[28].