При франкской монархии, как указывает имя, которое мы ей дали, римские обычаи мало-помалу исчезали, и королевство начало само по себе приобретать националь­ную окраску. Изменились покрой и ткани одежды: Карл Великий не носил уже ни хламиды, ни римской мантии Хлодвига.

«Он носил, — сообщает Эйнхард, — одеяние своих пред­ков, на тело надевал рубаху и короткие штаны из льняного полотна, затем тунику, затянутую шелковым поясом, и голенные обмотки; на ногах его были сандалии, а зимой он защищал грудь и плечи мехом выдры. Сверху он всегда наки­дывал на себя галльский плащ и носил меч, рукоять и пере­вязь которого были из золота или серебра, а иногда другой, украшенный драгоценными камнями, но это случалось лишь в дни больших праздников или когда он принимал иностран­ных послов. Чужеземную одежду, какой бы красивой она ни была, он презирал и не терпел, когда кто-нибудь в нее обла­чался; лишь дважды, во время пребывания в Риме, сначала по просьбе папы Адриана, а затем по настоянию папы Льва, он согласился надеть длинную тунику, хламиду и римские башмаки».

Длинный меч, который держал в руках Карл Великий, имел собственное имя: он назывался Весельчак, ибо война была стихией этих еще нецивилизованных народов и вынутый из ножен меч вызывал всеобщую радость.

Вскоре завоевание Италии прививает вкус к шелковым одеждам, украшенным мехами, которые жители Адриа­тики привозили с Востока; короткие галльские плащи кажутся завоевателям предпочтительнее длинных кон­сульских тог; с приходом на престол второй династии кольчуги, покрывающие все тело, сменяют античные латы, защищающие только грудь; наконец, на шлемах появляется забрало, защищающее лицо того, кто его носит.

В свой черед устанавливается некая видимость право­вой системы. На смену уложению Феодосия приходят капитулярии; издаются законы против роскоши и чрез­мерных расходов; вводятся испытания железом, огнем и крестом. Указом Карла Великого во Франции учрежда­ются первые ярмарки, получившие название Ланди. Наконец, с нескольких регламентарных актов, изданных в дополнение к капитуляриям, начинается взимание податей, идущих на покрытие королевских расходов: согласно этим актам, в пользу монарха изымалась деся­тая часть барышей евреев и одиннадцатая часть прибыли, которую могли выручить от своей торговли христиане; кроме того, эти же акты устанавливали дорожные, мосто­вые, ввозные и вывозные пошлины и определяли лиц, которым поручался надзор за сбором этих пошлин.

Изменяется также характер зрелищ и развлечений. На смену схваткам людей и зверей в цирках приходит охота, другой вид таких схваток; затем появляются канатные плясуны, скоморохи со своими виолами, а потом и вожаки медведей и обезьян, которых они обучали забавно передразнивать привычные черты человеческого поведе­ния.

В эту переходную эпоху мелькает также призрачная тень литературы, ободренная учреждением академии. Из смеси латыни, кельтского и германского языков форми­руется романский язык.^[177] Арифметика, грамматика и цер­ковное пение преподаются в открытых для этой цели школах; Карл Великий приказывает собирать франкские народные песни; сочинения Аристотеля, Пшпократа и Галена переводятся арабами, и, наконец, монахиня Хросвита сочиняет целый сборник латинских стихов.

В свой черед робко пробиваются ростки науки: на юге Франции арабы развивают химию; Людвиг Благочести­вый изучает астрономию; наконец, медицинская школа, основанная в Салерно в 984 году, посылает во Францию нескольких своих выпускников.

Изменения претерпевает и денежная система. Ее еди­ницами служат фунты, солиды и денарии; на одной сто­роне монеты изображается портрет короля, при котором она чеканится, на другой — простой или двойной крест между буквами а и о, символами Христа, который есть начало и конец всего сущего; и, наконец, надпись на ней представляет собой латинский девиз, принятый Карлом Великим и заключающий в себе целую политическую революцию, а именно упразднение выборного права и признание права божественного: «Karolus Magnus gratia Dei rex»^[178]

При Рауле появляются мастерские по производству конопляного полотна, и, как только индустрия делает этот первый шаг, коммерция цепляется за почву, которую она никогда уже не оставит.

В политическом отношении облик королевства под­вергается еще более значительным изменениям. Огром­ные социальные преобразования осуществляются в тот момент, когда уходят последние «длинноволосые» короли и появляются первые короли из династии Каролингов. Это переход от рабства к крепостной зависимости — пер­вый шаг, сделанный по направлению к свободе, робкий шаг вслепую, как у ребенка; первый этап пути, который приведет человека в неведомые края, скрытые далеко за тем горизонтом, какой он пока лишь охватывает взгля­дом. Мы видели, как при первой династии эти преобра­зования начались с передачи в собственность ленов и церковных приходов, что привело к созданию феодаль­ной системы, укрепление которой мы наблюдаем при второй династии и которой предстоит упорядочиться при третьей, приняв наименование вассалитета. С тех времен ведут начало не только могущественные семьи, которые составят позднее французскую знать, но и аристократи­ческие имена, которыми будут называть эти семьи. Полу­чив земли от короля, вожди, чтобы извлечь из этих пожа­лований наибольший почет, заменяли названиями своей новой земельной собственности франкские имена, под которыми они были прежде известны, и прибавляли к этим названиям свои крестильные имена. Таким образом, вначале мы видим, как эти люди, обладая званием вождя, владеют землей, но не имеют имени; затем, в зва­нии знатных вассалов, владеют землей и имеют имя; и в конце концов, в звании аристократов, еще похваляются именем, но уже не владеют землей.

Церковь, чью деятельность как представителя интере­сов народа мы обещали выше проследить, достигает при второй династии наивысшей степени могущества и заставляет захватчиков трона дорого заплатить за святой елей, который она изливает на их головы: папы приме­няют в отношении мирских дел право творить суд, кото­рое они получили в отношении дел духовных; однако первые опыты этой папской власти делаются с демокра­тической целью: случалось так, что сыновья тех, кто отдавал земли монастырским общинам — а не надо забы­вать, что монастырские общины это и есть народ, — порой желали вернуть эти земли целиком или частично, и тогда монахи жаловались аббату, аббат жаловался епи­скопу, а епископ — папе. Папа же требовал у короля или у вождя, незаконно присвоившего землю, вернуть народу то, что принадлежит народу, как Иисус некогда дал совет отдавать кесарю кесарево, и, если грабитель отказывался выполнить это требование, церковное отлучение заменяло, благодаря своему духов­ному воздействию, светские меры принуждения, которых в те времена у папства еще не было. Вот каким образом излагались подобные отлучения (приводимый нами при­мер не оставляет никаких сомнений в отношении обсто­ятельств, в связи с которыми отлучение было нало­жено).

«Что же касается захватчиков церковных владений, коих святые каноны, продиктованные Духом Божьим и освященные всеобщим признанием, равно как указы блю­стителей Апостольского престола объявляют пребыва­ющими под тяжестью анафемы до тех пор, пока они не искупят должным образом свою вину, и похитителей, о коих апостол, говоря от имени Христа, изрек, что они не наследуют Царства Божьего, то мы запрещаем всем истинным христианам вкушать пищу вместе с такими людьми, пока они упорствуют в своем преступлении; пове­леваем властью Христовой и сим приговором, что если до наступления нынешних ноябрьских календ они не возвратят церквам незаконно отнятые у них владения и не возместят причиненные убытки, то будут вплоть до возвращения цер­ковных владений и надлежащего возмещения убытков отлу­чены от причастия Тела и Крови Христовых и вследствие  этого, по слову истинного проповедника, силою Господа нашего Иисуса Христа преданы Сатане во измождение плоти, дабы их дух был спасен в день Господа нашего Иисуса Христа»^[179].