Рамки, в которые мы поставлены, не позволяют нам проследить ни всю его частную жизнь, ни всю его поли­тическую деятельность; однако посмотрим, каким было к моменту его смерти королевство, в пользу которого он воскресил угасшее имя Западной Римской империи: огромной империи, тень которой доходит до нас и если не мощь, то имя которой еще живет в нашей нынешней Европе.

Итак, взглянем на эту державу, расширившуюся благо­даря завоеваниям, необъятную и неприступную, прости­рающуюся в Германии до Балтийского моря, в Италии — до Вольтурно, в Испании — до Эбро, в Галлии — до океана; мы увидим, что ее широкие границы заключают в себе девять великих народов, подчиненных одним и тем же законам, приведенных к одной и той же вере, послушных одной и той же воле; и это кажущееся един­ство, даже если оно временное и удерживается силой, будет лишь еще более поразительным свидетельством как гениальности ума, создавшего замысел, так и крепости рук, построившего здание.

Мы позаимствуем у Эйнхарда подробности, приводи­мые им относительно точных границ империи Запада.

«Франкское королевство, — говорится у него, — то, какое оставил после себя Пипин, состояло всего лишь из той части Галлии, что лежит между Рейном, Лигером, Океаном и Балеарским морем; части Германии, населенной франками и расположенной между Саксонией и реками Данубий, Рейн и Сала, а также земель алеманов и баваров. Карл же благодаря своим достопамятным войнам присо­единил к королевству сначала Аквитанию, Басконию, всю горную цепь Пиренеев и все прилегающие к ней земли вплоть  до реки Ибер; затем целиком ту часть Италии, что, про­стираясь от Августы Претории до Нижней Калабрии, гра­ничащей с землями греков и беневентцев, тянется более чем на тысячу миль; затем Саксонию, значительную часть Германии, вдвое, как полагают, превышающую по ширине ту ее часть, что населена франками, и считающуюся рав­ной ей по длине, а кроме того, обе Паннонии, Дакию, Истрию, Либурнию и Далмацию и, наконец, все земли диких народов, расположенные между Дунаем, Вистулой и Океаном»^[110]

Карл тщетно пытался внести в названия месяцев года изменения, и самое удивительное состоит в том, что спу­стя тысячу лет Национальный Конвент предпринял точно такую же попытку, закончившуюся провалом, и между названиями, которыми Карл и Конвент хотели заменить прежние названия, есть большое сходство; тем не менее я сомневаюсь, что Ромм и Фабр д’Эглантин, создатели революционного календаря XVIII века, были знакомы с германским календарем IX века.

Все помнят революционные названия, а вот названия германские:

январь — винтарманот («месяц зимы»);

февраль — хорнунгманот («месяц слякоти»);

март — ленцинманот («месяц весны»); апрель — остарманот («месяц Пасхи»); май — виннеманот («месяц любви»); июнь — брахманот («месяц солнца»); июль — хеуйманот («месяц сенокоса»); август — аранманот («месяц жатвы»); сентябрь — витуманот («месяц ветров»); октябрь — виндумеманот («месяц сбора винограда»); ноябрь — хербистманот («месяц осени»);

декабрь — хейлагманот («месяц умирания»).

Эти названия, представляющиеся нам по крайней мере варварскими, подтверждают наши слова, что Карл Вели­кий был германцем и не кем иным. Еще до него такие названия были в употреблении у разных народов, глав­ным образом у англосаксов, и Эйнхард именует их национальными^[111]: стало быть, по своей националь­ной природе завоевание было германским.

Как это было перед смертью Цезаря и как это случи­лось перед смертью Наполеона, мир стал свидетелем роковых знамений, возвещавших кончину могуществен­ного императора.

«Приближение кончины короля было отмечено многими знамениями, — сообщает Эйнхард, — и не только другим, но и ему самому они казались божественными знаками, ниспосланными для того, чтобы возвестить о нависшей лично над ним угрозе. На протяжении последних трех лет его жизни часто случались затмения солнца и луны, а однажды в течение семи дней видели черное пятно на солнце; галерея, которую Карл, потратив немалые деньги, построил, чтобы соединить базилику и дворец, внезапно обрушилась до самого основания в день Вознесения Господня. Деревянный мост, который этот государь перебросил через Рейн возле Могонтиака, плод десяти лет огромного труда, великолепное сооружение, которое, казалось, должно было стоять вечно, внезапно вспыхнуло и через три часа сгорело в пожаре, так что от него не осталось ни одной опоры, за исключением того, что было скрыто под водой. Во время своего последнего похода в Саксонию против Годфрида, короля данов^[112], Карл однажды выступил из лагеря еще до восхода солнца и уже в пути увидел, как с неба внезапно опускается огромный огненный столб и ясным днем рассе­кает воздух справа налево; пока все удивлялись этому зна­мению и раздумывали, что оно предвещает, лошадь, на которой ехал император, резко наклонила голову вперед и с такой силой сбросила его на землю, что у него лопнула пряжка плаща и разорвалась перевязь меча и, когда его освободили от доспехов поспешившие к нему на помощь слуги, он не мог встать без их поддержки; копье же, кото­рое он в ту минуту крепко держал в руке, выпало и отле­тело более чем на двадцать футов. Дворец в Ахене нередко сотрясался от сильных толчков земли, а в покоях, которые занимал король, постоянно слышался треск потолков; на базилику, где впоследствии был погребен этот государь, обрушился небесный огонь, и золоченый шар, украшавший конек кровли, от удара молнии раскололся и был отброшен к примыкавшему к церкви дому епископа; в той же бази­лике, по краю карниза, опоясывавшего внутреннюю часть сооружения, между арками верхнего и нижнего ярусов, красной охрой была сделана надпись, сообщавшая о том, кто является создателем этого храма: в последней строке содержались слова: “KAROLUS PRINCEPS^[113]”. Было заме­чено, что в год смерти императора, за несколько месяцев до его кончины, буквы, составлявшие слово “princeps”, настолько поблекли, что их почти невозможно было раз­личить. Однако сам он не выказывал никакого страха перед этими предостережениями свыше и пренебрегал ими, как если бы они никоим образом его не касались».^[114]

Карл умер 28 января 814 года, в три часа дня, на семь­десят втором году жизни и сорок седьмом году правле­ния. Поскольку он не оставил никаких распоряжений о месте своего погребения, вначале были сомнения, где следует захоронить его останки; наконец, его вечным и последним покоем была выбрана великолепная базилика, построенная им в Ахене и посвященная Деве Марии; его опустили в один из склепов этой церкви облаченным во власяницу, которую он обычно носил, а поверх влася­ницы — в императорские одежды. Его препоясали слав­ным мечом Весельчаком, которым, как сообщает хроника монастыря Сен-Дени, он разрубил надвое закованного в латы рыцаря. Тело императора посадили на мраморный трон, на голову ему надели корону, на колени положили Евангелие, а под ноги — скипетр и золотой щит, освя­щенные папой Львом, на шею повесили драгоценную цепь с подвешенным к ней полым изумрудом, в котором была заключена частица истинного креста^[115], на плечи набросили королевскую мантию, а к поясу пристегнули большую паломничыо сумку, которую всегда носил Карл, отправляясь в Рим. Затем, наконец, когда гробницу наполнили благовониями, а дно ее выложили золотыми монетами, ее бронзовые двери, вмурованные в стену, затворили и над усыпальницей возвели золоченую арку, на которой была начертана следующая эпитафия:

«Под этим камнем покоится тело Карла, великого и бла­говерного императора, который достойно расширил коро­левство франков и счастливо правил ХЬУП лет. Умер семидесяти лет в год ИСССХПП от Рождества Хри­стова, VII индикта V день до февральских календ».

Хлодвиг, или Людвиг I, прозванный Благочестивым, сын Карла Великого, наследует от него империю. Согласно приказу, полученному им от отца, ему не нужно проходить ни церемонию выборов, ни церемонию пома­зания на царство: он берет унаследованную корону с алтаря и возлагает ее себе на голову, давая тем самым^[116] понять, что своей властью он обязан лишь Богу и лишь за Богом признает право требовать от него отчет.