Литмир - Электронная Библиотека

По окончании службы я поднялся в монастырскую приемную: она полностью соответствовала всему остальному; это была самая настоящая монастырская приемная из романа — приемная Марианны, Мелани и даже, если угодно, приемная Вер-Вера. Какое счастье внезапно оказаться в XVIII веке и целиком в него погрузиться! Увы, я не мог вызвать сюда ни одну из монахинь и удовольствовался лишь созерцанием двух проходивших мимо юных послушниц, которые несли госпоже настоятельнице кофе со сливками.

Мы вернулись в Баден, следуя вдоль течения реки, но какой реки! Она пригодна к плаванию лишь для уток; гуси же почти везде достают там до дна; тем не менее реку повсюду горделиво пересекают мосты: каменные, деревянные и даже подвесные канатные. Трудно представить себе, до какой степени издеваются над этой бедной прозрачной струйкой воды, верхом мечтаний которой было бы называться простым ручейком. По другую сторону города на реке воздвигли плотины, чтобы водная поверхность представала здесь более широкой. Когда в Бадене объявили о визите русского императора, поговаривали, что туда следует плеснуть несколько ведер воды, дабы перевести ее в ранг настоящей реки.

Но оставим в покое эту бедную речушку Баден-Бадена, наименее флегматичного города на свете. Вот он весь пребывает в волнении. Что происходит? Это по прогулочной аллее проходит армия великого герцога: пятьдесят кавалеристов, сто пехотинцев, восемь барабанщиков и двадцать пять музыкантов. Этот величественный парад произвел на меня весьма посредственное впечатление в том, что касается военной подготовки баденских войск. Однако позднее я узнал, что солдаты эти — всего-навсего добропорядочные землепашцы, которые в дни парадов направляются в замок, облачаются там в мундиры, а затем честно возвращают взятое напрокат одеяние. В действительности, вооруженные силы города Бадена состоят из двух сотен слегка изъеденных молью мундиров с полной экипировкой, которые городским властям позволено напяливать на кого угодно, когда у них возникает желание дать приезжим представление о мощи Бадена.

Развлечения в этот праздничный день остаются такими же, как и в будни. Мы отправились в немецкий театр на пьесу, написанную специально по этому случаю в честь великого герцога и его семьи. Тут более всего следует похвалить намерение. Гирлянды из живых цветов и листьев украшали внешнюю сторону лож, но еще больше изнутри их украшали собой прелестные зрительницы.

Когда поднялся занавес, актриса в наряде Талии вышла вперед и произнесла длинную стихотворную тираду, которая восхваляла правящего великого герцога. Мы подумали было, что вся пьеса сведется к этому монологу, как вдруг появилась вторая актриса, изображающая Мельпомену, и принялась выговаривать первой за то, что она в своей речи упомянула лишь нынешнего монарха, забыв о его предшественнике. После чего эти две музы принялись беседовать, обмениваясь репликами в стихах, как пастухи в эклогах, и каждая превозносила различные достоинства правящего монарха и его отца. Потом из люка в глубине сцены поднялся скульптурный бюст, и обе актрисы возложили к нему гирлянды. Увенчала представление фигура Славы, и эта финальная сцена происходила на фоне синих и красных огней. Выглядело все это не более нелепо, чем посвященная Мольеру торжественная церемония во Французском театре, хотя и не менее. Сильный дождь, шедший весь вечер, мог бы помешать фейерверку, если бы он значился в программе, так что, вероятно, распорядители праздника пожалели о том, что не объявили его".

ТЮРЕНН

Я договорился с прокатчиком экипажей о цене в три талера; посредством этой скромной суммы, равной двенадцати французским франкам, я получил четырехместную карету и кучера, взявшего на себя обязательство сделать остановку на том месте, где был убит Тюренн. По существу, это единственная достопримечательность на пути из Бадена в Страсбург, вызывающая интерес как с поэтической, так и с исторической точки зрения.

Дорога, по которой мы ехали в Засбах, тянется вдоль массива Шварцвальда, иногда углубляясь в него, но почти тут же вновь выходя на равнину. Впрочем, прелестные островки зелени, которые выступают наружу, словно украшенная фестонами бахрома огромного ковра Шварцвальда, менее всего напоминают нечто ужасное и менее всего соответствуют его мрачному названию.

Мы пообедали в Бюле, а затем вернулись в карету и миновали еще две небольшие деревни; наконец, кучер остановил лошадей у въезда в третью и, подойдя к дверце экипажа, сообщил нам, что мы находимся в Засбахе.

Как только наш экипаж остановился, к нему бросилась целая куча ребятишек: все это были проводники, которые предлагали показать нам памятник Тюренну и наперебой выкрикивали название места, а также день и час, когда был убит этот великий полководец; и в самом деле, вот уже сто шестьдесят три года Засбах живет за счет этой смерти.

Но вскоре вся эта толпа расступилась и из нее с важностью, свидетельствующей о его высоком положении, вперед вышел патентованный проводник. При виде его все маленькие самозванцы, желавшие завладеть нами, тут же испарились.

Прежде всего проводник предложил показать нам ядро, которым был убит Тюренн. На это я ответил, что у меня в правилах строго соблюдать законы хронологии, и потому мне хотелось бы вначале увидеть место гибели маршала, а уж потом ядро, ставшее ее причиной; однако проводник, стремившийся сбыть с рук свое ядро, проявил такую настойчивость, что я не счел себя вправе противоречить этому славному малому, особенно по столь ничтожному поводу; к тому же я подумал, что, возможно, с хронологической точки зрения, он и прав: ядро было причиной, а смерть стала лишь следствием.

То было превосходное четырехфунтовое ядро, чистое и натертое до блеска, по виду совершенно равнодушное к той чести, какую ему оказали, храня, как некую драгоценность, и явно не ведавшее о том, что некогда оно одновременно ранило какого-то маркиза и убило какого-то великого человека.

Гид прошептал мне на ухо, что деревня Засбах, в настоящее время чрезвычайно стесненная в средствах, согласилась бы за определенную сумму расстаться с этим ценным предметом. Это предложение, напоминавшее те, какие мне делали в Ферне и Фонтенбло относительно трости Вольтера и пера Наполеона, оставило меня, несмотря на всю его любезность, совершенно безучастным. Я ответил, что стеснен в средствах еще в большей степени, чем деревня Засбах, и это лишает меня удовольствия оказать ей подобную услугу, но среди моих знакомых есть один англичанин, который уже владеет ядром, снесшим голову герцогу Бервику: вне всякого сомнения, он будет безмерно рад иметь парное к нему, и я направлю его в Засбах, если мне посчастливится встретиться с ним по дороге. По-видимому, такой ответ несколько успокоил нашего проводника относительно будущей участи его метательного снаряда.

Мы двинулись в путь, следуя за гидом, и через четверть часа ходьбы пришли на то место, в которое после маршей и контрмаршей, продолжавшихся три месяца, прибыл, наконец, Тюренн и выгодное стратегическое положение которого давало ему все шансы на победу; осматривая батарею, установленную там по его приказу, он был убит ядром, которое поразило его в грудь, рикошетом отскочив перед этим от ствола орехового дерева и оторвав руку маркизу де Сент-Илеру. Тюренн пал так же, как пал маршал Бервик, не произнеся ни слова.

Ореховое дерево стоит и по сей день, и проводник, считавший необходимым до конца и со всей добросовестностью выполнять свои обязанности, попытался показать нам след австрийского ядра, оставшийся на узловатом и сухом стволе.

На том месте, где упал Тюренн, воздвигли памятник. Признательность Людовика XIV оказалась сильнее ненависти маркиза де Лувуа; правда, это всего лишь простой камень, но на нем сделана тройная надпись на французском, латинском и немецком языках:

Здесь 27 июля 1675 года был убит Тюренн.

27 июля 1829 года, в сто пятьдесят четвертую годовщину этого знаменательного события, король Карл X, не догадываясь о том, что сам он уже недалек от изгнания, оплатил долг, с которым его предок Людовик XIV, установив этот невыразительный памятник, рассчитался лишь наполовину. Теперь на том месте, где пал победитель битвы при Дюнах, была воздвигнута монолитная колонна из серого гранита высотой в двадцать четыре фута; на ней можно прочесть следующую надпись:

96
{"b":"812070","o":1}