В последний раз окинув взглядом великолепные витражи, украшающие четыре окна слева от входа и относящиеся к концу XIV — началу XV века, мы отправились затем на поиски других городских достопримечательностей.
После кафедрального собора двумя церквами, чаще всего посещаемыми иностранцами, являются церкви святого Петра и святой Урсулы. В первой из них крестили Рубенса, и три года он был там певчим; потому-то он и решил оставить этой церкви большую и вечную память о себе и создал для нее один из своих шедевров: изображение святого Петра, распятого головой вниз. Такие шедевры описать невозможно и приходится ограничиваться словами, что эта одна из лучших картин Рубенса. Чтобы еще более подчеркнуть ее ценность, капитул церкви святого Петра прибег к средству, дающему полное представление о скромности местных художников. Заказав одному из них копию картины Рубенса, каноники приклеили эту копию — задник к заднику — к оригиналу; так что провожатый, который водит вас по церкви, сначала показывает посетителям копию, не вводя их в курс дела. Затем, после того, как они выразят свой восторг, насмешливый ризничий сообщает:
— А теперь вы увидите оригинал.
С этими словами он поворачивает картину оборотной стороной и показывает вам шедевр Рубенса, после чего то, что вы созерцали за минуту до этого, воспринимается уже как мазня. Это ловко придумано; но сомневаюсь, чтобы бедный художник-копиист оценил эту шутку, да и вряд ли ему было заранее сказано, для какой хитрости предназначается его картина.
Осмотрев церковь святого Петра, мы тут же отправились в бывшее аббатство сестер святой Урсулы. Наши читатели несомненно слышали историю одиннадцати тысяч английских мучениц, но, возможно, не знают ее во всех главных подробностях. Итак, вот она, поскольку невозможно удержаться и не рассказать какую-нибудь необычную легенду, если говоришь о Германии.
Примерно в 220 году от Рождества Христова в Британии царствовали Дионет и Дария, и не было у них потомства; и потому они горячо молились, чтобы небеса послали им наследника. Непонятно почему, но небеса удовлетворили их просьбу лишь наполовину и послали им дочь, которой, правда, суждено было стать святой.
Дитя, столь долгожданное и столь желанное, нарекли Урсулой. Вопреки ожиданиям родителей, которые за неимением сына рассчитывали хотя бы на внука, Урсула с юных лет дала обет посвятить себя исключительно служению Господу. Этот опрометчивый обет весьма опечалил Дионета и Дарию, но и он, и она были слишком набожны, чтобы помешать религиозным устремлениям дочери; и потому, когда к Дионету явились посланники от германского принца Агриппина просить руки Урсулы для его сына принца Комана, он вначале отказался от этого союза. Но на следующую ночь к изголовью Урсулы спустился ангел и от имени Господа освободил ее от принесенной ранее клятвы, приказав ей выйти замуж за принца Комана.
Дионет и Дария были не из тех, кто отпустит дочь, не дав ей достойную свиту. И они выбрали среди самых родовитых британских семей одиннадцать тысяч девственниц, которым следовало сопровождать Урсулу сначала в Рим, где в соответствии с волей отца она должна была вторично пройти обряд крещения, а затем вместе с ней вернуться в германские земли. Урсула вместе с одиннадцатью тысячами своих фрейлин тронулась в путь и, прибыв в порт, увидела там ожидавший ее самый большой корабль своего венценосного родителя, а на его борту — матросов и капитана. Она отпустила команду, сама села у кормила и повела корабль, который послушно отошел от берега, увозя к батавскому побережью стаю белых голубок.
Посланники плыли позади них на втором корабле, и поскольку они двигались следом за первым, то религиозные гимны, которые распевали прекрасные юные девы, услаждали их слух.
В те времена Рейн еще не терялся в песках, а просто-напросто впадал в море, как и полагается любой реке, сознающей свое предназначение, и потому одиннадцать тысяч девственниц, по-прежнему предводительствуемые Урсулой, вошли в его устье и поднялись вверх по течению до самого Кёльна. Римский префект Аквилин, управлявший тогда от имени императора Септимия Севера городом, принял их с большими почестями; но так как в намерения Урсулы входило добраться до Рима, где должен был пройти вторичный обряд ее крещения, она лишь на короткое время сошла в Кёльне на берег и тут же вместе со своей свитой поднялась обратно на борт корабля, чтобы направиться в Базель. Там она покинула корабль, который, несмотря на умелое управление, едва ли мог бы преодолеть Рейнский водопад, и в сопровождении Пантула, другого римского префекта, которого удерживало возле себя это дивное сообщество, пешком пересекла Швейцарию и Альпы. Пантул, изначально предполагавший пройти с ней лишь несколько льё, решил сопровождать ее до самого Рима. То была счастливая мысль, ибо в дальнейшем она принесла ему почетное право быть причисленным к лику святых.
Прибыв в Рим, одиннадцать тысяч девственниц выполнили полагающиеся обряды и были крещены папой Кириаком, который, растрогавшись силой веры, обнаруженной им в этих святых девах, решил поступить так же, как прежде поступил Пантул: он отрекся от папского престола и, когда девы покидали Рим, присоединился к ним в сопровождении значительной части своего духовенства.
Вернувшись в Базель, одиннадцать тысяч девственниц снова сели на корабль и поплыли вниз по течению Рейна до Майнца; там Урсула встретилась со своим женихом Ко-маном. То был принц-язычник, прежде страстный приверженец своей ложной веры, но теперь, увидев свою прекрасную невесту, услышав ее нежный голос, он подумал, что только бог, которому поклоняется такой ангел, может быть истинным богом, и обратился в католическую веру. Папа Кириак, чтобы не дать остыть религиозному рвению юноши, тотчас же окрестил его. Затем обрученные отправились в Кёльн, где должна была состояться их свадебная церемония.
Но едва они прибыли туда, как на город обрушилось нашествие готов. Городские ворота закрыли, и жители Кёльна, вдохновляемые Команом, стали яростно защищаться. Одиннадцать тысяч девственниц проводили все это время в молитвах; но, несмотря на молитвы Урсулы и мужество Комрана, небу стало угодно, чтобы готы одержали верх. Итак, город пал, и перед одиннадцатью тысячами девственниц встал выбор: либо выйти замуж за одиннадцать тысяч готов, либо стать одиннадцатью тысячами мучениц. Сомневаться в их выборе не приходилось, они избрали мученичество, и начались их страдания.
Все они были убиты за один день, причем с такой изощренной жестокостью, на какую способны только готы; лишь одной из них, по имени Кордула, вначале удалось спастись: она забралась на корабль и спряталась там под скамьей, но, когда наступила ночь и она увидела, что небеса распахнулись, приняв десять тысяч девятьсот девяносто девять ее подруг, ей стало так стыдно за собственное малодушие, что в тот же миг она отдала себя в руки палачей и, будучи немедленно предана смерти, еще успела догнать остальных, пока за ними не захлопнулись небесные врата.
Останки святых дев были бережно собраны и перенесены в одну из церквей. Правда, самых ценных останков как раз и недоставало, ибо, несмотря на все поиски, тело святой Урсулы так и не удалось найти. Но однажды, когда святой Куниберт произносил проповедь, вокруг его головы стала кружиться голубка; святой подумал, что неспроста Господь направил к нему свою посланницу, и он последовал за ней за городскую стену. Подлетев к подножию какого-то тополя, голубка принялась скрести землю своими розовыми лапками. Тогда в этом месте начали копать и обнаружили там тело святой Урсулы.
Помимо полотна, изображающего прибытие в Кёльн одиннадцати тысяч девственниц, в церкви хранится еще одно, где отражено необычайное мученичество Комана и его невесты Урсулы. Не забыт и святой Пантул: посвященный ему алтарь расположен почти напротив Золотой комнаты.
РЕЙН
Нам, французам, трудно понять то глубокое почтение, какое немцы испытывают к Рейну. Для них это своего рода охранительное божество, скрывающее в своих водах, помимо карпов и лососей, многочисленных наяд, ундин, добрых и злых духов, которых поэтическое воображение местных жителей видит днем сквозь пелену синих вод, а по ночам — то сидящими по берегам, то бродящими по ним. Для немцев Рейн — это символ всего на свете; Рейн — это сила, Рейн — это независимость, Рейн — это свобода. Как у любого человека или, скорее, как у любого божества, у Рейна есть свои пристрастия. Рейн любит и ненавидит, ласкает и крушит, спасает и проклинает. Для одних его воды — нежнейшее ложе из водорослей и роз, где старый отец рек, увенчанный короной из тростника и, точно языческий бог, держащий в руках опрокинутую чашу, поджидает их, чтобы устроить для них празднество. Для других — это бездонная пропасть, населенная жуткими на вид чудовищами, нечто вроде пучины, поглотившей шил-леровского рыбака. Для одних его воды — зеркальная гладь, по которой можно пройти, подобно Христу, если только веры у них больше, чем у святого Петра; для других его воды бурны и неистовы, как волны Красного моря, поглотившие фараона. Но каким бы ни виделся Рейн, он всегда вызывает или страх, или надежду; являет собой или ненависть, или любовь; олицетворяет или жизнь, или смерть. Но для всех — это источник поэзии.
