После третьего поворота аллеи мы увидели Хенерали-фе, вернее, каменную коробку, в которую он запрятан, словно драгоценное украшение — в футляр. На этот раз путешественник снова окажется обманутым в своих предположениях: внешний вид. строения прост и безыскусен. Перед зданием — виноградная лоза, образующая широкий навес зелени и бросающая густую тень на низкую сводчатую дверь этого таинственного жилища. Прежде чем переступить порог этой двери, мы последний раз оглядываемся. Справа видимость ограничена. Взгляд упирается в массив деревьев, который уступами покрывает холм, нависающий над Хенералифе; зато слева, напротив опорной стены, — открытое пространство, распахнутое небо и во весь горизонт — двадцать льё равнины, прорезанной двумя сьеррами и двумя реками. На первом плане — дремлющая Гранада.

Боясь упустить из виду малейшую частицу этой сокровищницы, мы не стали торопить предстоящее нам удовольствие, ибо заметили на левой боковой стене сооружения своего рода наблюдательный пункт — длинную галерею, освещенную стрельчатыми арками. Раз такой наблюдательный пункт существовал, искать другую видовую площадку не имело смысла. Мавры были люди умные, и, если они решили, что видовая площадка должна быть здесь, значит, она именно здесь и должна быть. Поэтому мы открыли маленькую низкую дверь и вошли в Хенера-лифе.

И тут мне следует предостеречь Вас от ошибочного представления о восточных зданиях, какое Вы, несомненно, получили в Порт-Сен-Мартене и Цирке. Когда в Вашем присутствии произносят названия «Хенералифе» и «Альгамбра», в Вашем воображении тотчас же встает скопление зданий, пестреющих голубыми, красными и желтыми красками, с многочисленными стрельчатыми портиками, бесконечными куполами и минаретами. Выбросьте из головы, сударыня, все нарисованные Вами фантастические альгамбры и сказочные хенералифе, чтобы вместе со мной посмотреть на эти дворцы в их истинном виде.

Представьте себе, напротив, длинные простые и единообразные ряды, над которыми кое-где высятся пальмы и кипарисы, эти природные купола и минареты архитектурного сооружения, выросшие в каком-нибудь его уголке. Все эти стены с едва видимыми редкими проемами, более похожими на бойницы, чем на окна, от поцелуев солнца — ревнивца, который оберегает красоту своих любовниц заботливее, чем скупец оберегает свои сокровища, — приняли цвет опавших листьев. Таков внешний облик здания, сударыня, а если Вам интересно узнать, как оно выглядит изнутри, следуйте за мной!

Переступив порог низкой двери, которую я имел честь коротко Вам описать, мы увидели вначале лишь массу нежной листвы и рассеянный повсюду мягкий свет: ни куска неба, ни клочка земли, словно перед нами была фантастическая картина, обрамленная аркой этой черной двери. Вглядевшись внимательнее, мы поняли, что этот тенистый свод образован из тисов, которым обрезка придала форму арок и беседок; под ним находится прямоугольная площадка длиной примерно в сорок шагов и шириной в двадцать пять. По всей длине ее пересекает ручей, обложенный кирпичом; в ширину он имеет три фута и неудержимо несется по твердому и глубокому ложу.

На берегу этого ручья, сударыня, Вы можете сесть и забыть обо всем на свете; до Вас будут доноситься только журчание воды и пение славок, укрывшихся в листве тисов; еще Вы услышите, как пробегающая ящерица царапает залитые солнцем стены, которые из глубокой тени, где Вы будете находиться, покажутся Вам огненным поясом; больше ничего — ни земли, ни людей; и только когда Ваши зрачки, расширившиеся в темноте, смогут различить самые незаметные драгоценности из тех, что запрятаны в этом ларце, только когда Ваше отдохнувшее ухо сможет уловить малейшее дуновение воздуха — только тогда Вы увидите шпалеры лимонных и апельсиновых деревьев и заросли жасмина, благоуханным поясом окутавшего эти сады, повелительницей которых Вы можете себя вообразить. Вы услышите тогда незнакомые звуки — шорох ветвей высоких кипарисов, и он покажется Вам любовным вздохом прежних хозяев этих дворцов.

В Хенералифе, сударыня, чудесны не залы, не бани, не коридоры — все это мы увидим в Альгамбре более красивым и лучше сохранившимся, — а сады, воды, пейзажи. Оставайтесь же там посреди этих садов как можно дольше, упивайтесь их ароматами: нигде ничего подобного Вы не найдете, ведь нет на свете такого места, где бы на столь крошечном пространстве было столько апельсиновых деревьев, роз и жасмина; впитывайте мягкую свежесть, исходящую от воды, ведь нигде не протекает столько ручьев, не звенит столько водопадов, не бурлит столько потоков; и, наконец, посмотрите сквозь все проемы в стенах — и Вы поймете, что каждое из них — это окно, открытое в рай.

Но особенно очарует Вас витающий в воздухе аромат Аравии. Если отвести взгляд от нанесенных на эти красивые стены слоев гипса, которые некогда были покрыты резьбой, словно вееры из слоновой кости, и от которых, при том что они заполняют все щели, не осталось ничего, кроме какой-то лапши, свисающей по стенам; если не обращать внимание на беспорядок, который радостная природа, обретя, наконец, свободу после стольких лет заточения, устроила в садах, — Вы можете представить себе, что мавры находятся здесь, в сотне шагов от Вас, и будьте в любую минуту готовы увидеть прекрасную султаншу Зо-раиду, выходящую через одну из таинственных дверей дворца Боабдила в сад, чтобы сесть в тени громадного кипариса, который носит ее имя. Вот почему, сударыня, если даже сегодня потомок тех мавров, что некогда владели всеми этими чудесами и утратили их, грустит, то, где бы он ни находился, здесь ли, по другую ли сторону моря, у берегов озера Бизерта или у подножия Атласских гор, — о нем говорят, усмехаясь: «Он думает о Гранаде».

Мы провели в Хенералифе два часа, хотя готовы были остаться там на всю жизнь, забыв даже о том, что нам предстоит идти в Альгамбру, — настолько умиротворенными и отдохнувшими мы себя ощущали. Все мы были заняты лишь тем, что вдыхали воздух, наполненный незнакомыми ароматами, и, к нашему общему стыду, один лишь Маке, сударыня, нашел в себе силы записать в свой альбом прелестные стихи, которые я Вам посылаю:

Хенералифе спит. Его узорных врат

Сейчас ты гостем стал, пройдя дорогой длинной.

Здесь блеском усыпит немолкнущий каскад,

И сладко опьянит куст белого жасмина.

Дарит рубинами граната спелый плод

Здесь, где сбываются заветные мечтанья.

К твоим устам цветок по-детски нежно льнет.

Что шепчут запахи и листьев лепетанье?

Журча, блестит в ручьях прозрачная вода,

И поцелуи роз касаются коленей.

Лазурь небес манит остаться навсегда

В соборе тисовом, прохладном царстве тени.

Но берегись, душа: коварна красота!

Знай, кипарисы здесь колдуют, словно маги.

Здесь солнце южное огнем поит уста,

И вовлекает в грех невинный лепет влаги.

Ты всех забудешь здесь, впивая песнь сирен.

Отдаться власти чар ужель всего дороже?

Прими совет ума: опасен сладкий плен;

Забытые тобой тебя забудут тоже!^[40]

Даже наши художники отложили работу на другой день, и мы покинули Хенералифе, направляясь в Альгамбру. Возвращались мы той же дорогой, что и пришли. И по правде говоря, сударыня, нам казалось, что, для того чтобы удержать нас в этих новых садах Армиды, цветы поднимались из земли более яркими и благоуханными, чем прежде, а кисти винограда, апельсины и гранаты образовывали над нами свод, до которого можно было дотянуться рукой. О сударыня! Поскольку Вы свободно распоряжаетесь своим временем, средствами и своим сердцем, не ездите сюда, ибо тогда нам не удастся увидеться с Вами больше там, куда мы сами вынуждены будем возвратиться!

Прощайте, сударыня, а вернее, до свидания! Если бы я не боялся, что Вы сочтете меня сумасшедшим, я бы сорвал первый попавшийся из этих цветов и отправил бы его

Вам; возможно, лучше, чем я, он поведал бы Вам об этом земном рае, в котором он родился и который, к несчастью, я посетил только мимоходом.