— Эй! — воскликнул портной. — Что же вы делаете? Так вы спалите свои штаны.

— Ничего страшного, — отвечал старик. — Ведь я заранее знал, что они достанутся мне, и велел сделать ткань из асбестового волокна.

— Тогда другое дело, — сказал Теренцио, перемещаясь вдоль стола.

— Куда ты? — спросил старик.

— За утюгом.

— Подожди.

— А чего мне ждать?

— Ну как же, разве человек такого достоинства, как ты, может утруждать себя из-за какого-то утюга?!

— Но мне придется за ним пойти, раз он не может прийти ко мне.

— Ба! — воскликнул старик. — Это потому, что ты не умеешь заставить его прийти.

Тут он вытащил из кармана скрипку и смычок и извлек несколько звуков.

С первой же нотой утюг стал двигаться в такт музыке и, танцуя, приблизился к ножке стола; тогда старик извлек из инструмента более пронзительный звук, и утюг вскочил на стол.

— Черт! — воскликнул Теренцио. — Вот инструмент, под звуки которого, должно быть, хорошо танцевать.

— Заканчивай мои штаны, — сказал старик, — а потом я сыграю тебе одну мелодию.

Схватив за ручку утюг, портной вывернул наизнанку штаны, разложил швы на деревянном валике и с таким жаром стал выравнивать их, что они исчезли: казалось, будто штаны сделаны из одного куска ткани. Покончив с этим, он обратился к старику:

— Держите: вы можете похвастаться, что имеете штаны, каких ни один портной Калабрии не способен вам сшить. Правда и то, — добавил он вполголоса, — что если вы человек слова, то окажете мне услугу, какую вы один и можете оказать.

Дьявол взял штаны, рассмотрел их с довольным видом, безмерно польстив тем самым самолюбию папаши Теренцио. Затем, осторожно просунув хвост в предусмотренное для этой цели отверстие, дьявол натянул их с кончиков ног на положенное место, причем у него даже не было надобности снимать старые, так как, наверняка рассчитывая на эти, он удовольствовался тем, что надел сюртук и жилет; потом он застегнул пряжку пояса, закрепил подвязки и с удовлетворением посмотрел на себя в разбитое зеркало, которое папаша Теренцио предоставлял в распоряжение своих клиентов, дабы они могли немедля судить о таланте своего уважаемого портного. Штаны сидели так, словно мерку снимали не с дона Джироламо, а с самого старика.

— А теперь, — сказал старик, сделав перед этим три или четыре приседания на манер учителей танцев, чтобы одежда села как влитая на ту форму, которую она облегала, — теперь, когда ты сдержал свое слово, настала моя очередь держать свое.

И, взяв скрипку и смычок, он стал играть котильон, да такой живой, такой зажигательный, что при первых же звуках папаша Теренцио оказался на своем портняжном столе, словно рука ангела, которая несла Аввакума, приподняла его за волосы, и тотчас же принялся подпрыгивать с таким исступлением, о каком он понятия не имел даже в ту пору, когда слыл прекрасным танцором. Но это было еще не все: танцевальное буйство тотчас охватило все находившиеся в комнате предметы, совок подал руку каминным щипцам, а табуреты — стульям; ножницы раздвинули свои концы; булавки и иголки встали на острие, и начался всеобщий балет, в котором главным актером был папаша Теренцио, а бутафорией стали окружающие предметы. Старик тем временем стоял посреди комнаты, отбивая такт раздвоенным копытом и называя тонким голосом самые невообразимые фигуры, которые в ту же секунду исполнялись портным и его приспешниками, и притом все время ускоряя ритм таким образом, что не только папаша Теренцио, казалось, был вне себя, но и совок с щипцами раскраснелись, точно они вышли из огня, стулья с табуретами неистовствовали, а по ножницам, иголкам и булавкам стекала вода, словно они обливались потом; наконец, при последнем аккорде, более бурном, чем другие, папаша Теренцио ударился головой о потолок с такой силой, что содрогнулся весь дом, дверь спальни распахнулась, и на пороге появилась синьора Джудитта.

То ли наступил конец балета, то ли это видение поразило и самого старика, но только при появлении достойной женщины музыка смолкла. И тотчас папаша Теренцио упал на свой портняжный стол, совок с щипцами улеглись рядышком, табуреты со стульями твердо встали на все четыре ножки, ножницы закрылись, булавки воткнулись в подушечку, иголки вернулись в игольник.

Мертвая тишина сменила страшный шум, бушевавший с четверть часа.

Что же касается Джудитты, то бедная женщина, понятное дело, остолбенела от гнева при виде мужа, который, воспользовавшись ее сном, устроил бал в доме. Однако она была не из тех женщин, какие станут сдерживать гнев и стоять в оцепенении перед лицом такой обиды: она бросилась к щипцам, чтобы крепко отколотить ими мужа; но так как папаша Теренцио хорошо изучил ее характер, то в ту минуту, когда она хватала оружие, собираясь с его помощью наказать преступника, он соскочил со своего стола и, схватив дьявола за его длинный хвост, сделал себе заслон из своего союзника. К несчастью, Джудитта была не из тех женщин, какие умеют считаться с противниками, и, поскольку в определенные моменты ей требовалось ударить кого попало, она двинулась прямо на старика, насмешливо смотревшего на нее, и, подняв щипцы, изо всех сил нанесла ему удар в лоб; однако, к великому удивлению Джудитты, единственным результатом от этого удара стало то, что на его месте выскочил длинный черный рог. Джудитта с удвоенной силой ударила с другой стороны лба, и в ту же минуту там выскочил еще один рог точно такого же размера и цвета. При виде двух этих рогов Джудитта начала понимать, с кем она имеет дело, и хотела отступить в спальню, но в ту минуту, когда она собиралась переступить порог, старик поднес скрипку к плечу, коснулся смычком струн и заиграл мелодию вальса, да такую веселую, такую влекущую и чарующую, что, хотя душа у бедной Джудитты не лежала к танцу, тело ее, вынужденное повиноваться, выскочило с порога на середину комнаты и стало исступленно вальсировать, несмотря на то, что в это самое время она громко кричала и от отчаяния рвала на себе волосы; зато Теренцио, не отпуская хвоста дьявола, кружил на месте, да и совок с щипцами, стулья, табуреты, ножницы, иголки и булавки снова стали участниками дьявольского балета. Так продолжалось минут десять, и все это время старого господина, судя по его виду, сильно забавляли крики и гримасы Джудитты, которая на последнем такте, подобно Теренцио, упала, запыхавшись, на пол, и в одно время с ней все предметы, испытывая головокружение, покатились вперемешку по комнате.

— Ну а теперь, — после небольшой паузы сказал музыкант, — так как все это лишь прелюдия, а я человек слова, вы, дорогой Теренцио, откроете дверь. Я же сыграю один мотивчик только для Джудитты, и мы с ней вместе пойдем танцевать на открытом воздухе.

Услыхав эти слова, Джудитта исторгла страшный крик и попыталась бежать, но в то же мгновение зазвучала новая мелодия, и Джудитта, влекомая сверхъестественной силой, опять начала скакать с небывалой энергией, заклиная вместе с тем папашу Теренцио всем, что у него было самого святого на земле, не допускать, чтобы душа и тело его бедной жены следовали за таким поводырем; однако портной, оставаясь глухим к воплям Джудитты, как очень часто Джудитта оставалась глухой к его собственным крикам, открыл дверь, как это велел ему сделать рогатый господин; и старик тотчас двинулся вперед, подпрыгивая на своих раздвоенных копытах и показывая красный, как огонь, язык, а за ним последовала Джудитта, заламывая в отчаянии руки, в то время как ноги ее выделывали невообразимые антраша и самые неистовые бур-ре. Какое-то время портной шел за ними следом, чтобы посмотреть, куда они направляются таким образом, и видел, как сначала они, танцуя, пересекли небольшой сад, затем углубились в улочку, которая вела к морю, а потом и вовсе исчезли во мгле. Еще какое-то время до него доносились пронзительный звук скрипки, язвительный смех старика и отчаянные крики Джудитты, но внезапно музыка, смех и стоны смолкли, вслед за этим послышался какой-то шум, как если бы раскаленную наковальню опустили в воду; в небе на мгновение сверкнула голубоватая молния, распространив по всей округе ужасающий запах серы, а затем все погрузилось в безмолвие и тьму.