— Ruffiano^[51], — подсказал Жаден.

— Si, signore^[52], — с непередаваемым выражением горделивой веры в себя ответил наш странный собеседник.

— И вы довольны своим занятием?

— Доволен ли я, ваше превосходительство?! Да я, можно сказать, самый счастливый человек на свете.

— Черт возьми! — воскликнул Жаден. — Как это приятно для порядочных людей!

— Что говорит ваш друг, ваше превосходительство?

— Он говорит, что всякая добродетель вознаграждается. Но простите, любезнейший, вы ведь понимаете: сейчас довольно жарко, чтобы говорить о делах, стоя на самом солнцепеке; к тому же мы только что приехали и, как видите, устали.

— Господа, конечно, разместятся в гостинице "Четыре Угла"?

— Полагаю, да.

— Я приду засвидетельствовать свое почтение господам.

— Спасибо, незачем.

— Как же так? Это значило бы изменить своему долгу, ваше превосходительство; к тому же мне нравятся французы.

— Черт возьми! Это очень лестно для нашей нации.

— Стало быть, я приду в гостиницу.

— Как вам угодно, синьор Меркурио, но, вероятно, вы напрасно потратите время — предупреждаю вас.

— Это мое дело.

— Прощайте, синьор Меркурио.

— До свидания, ваше превосходительство.

— Ну и каналья! — сказал Жаден.

Мы отправились дальше, в гостиницу "Четыре Угла". Как я уже говорил, Палермо выглядел празднично, и на него было приятно смотреть. Во всех окнах развевались флаги, со всех балконов свешивались большие матерчатые полотнища, вдоль каждой улицы, с одного ее конца до другого, были расставлены деревянные арки и стойки, увешанные гирляндами цветов. Сальвадоре повел нас в обход, и мы прошли перед епископским дворцом. Там стояла какая-то гигантская махина высотой в сорок пять—пятьдесят футов, имевшая четыре или пять этажей и напоминавшая по форме многоярусную фарфоровую вазу, в которой подают конфеты на десерт; она была сверху донизу затянута голубой тафтой с серебристой бахромой и увенчана женской фигурой, держащей в руке крест и окруженной ангелами. Это была колесница святой Розалии.

Затем мы пришли в гостиницу; она была переполнена иностранцами. Благодаря авторитету Сальвадоре нам удалось получить две маленькие комнаты; по словам хозяина гостиницы, они были придержаны им для англичан, которые должны были прибыть в этот день из Мессины и заказали их заблаговременно. Возможно, это был лишь предлог, чтобы заставить нас заплатить за эти комнатушки тройную цену, но, какими бы они ни были, мы были несказанно рады заполучить их даже за такую плату.

Мы рассчитались с Сальвадоре, и он попросил у нас рекомендацию, которую мы дали ему чрезвычайно охотно.

Затем я вручил нашему проводнику два пиастра чаевых в придачу к тем пяти, которые он получил при выходе из ущелья Меццоюзо, и мы расстались, пребывая в восторге друг от друга.

Я расспросил хозяина гостиницы о распорядке дня; до пяти часов вечера делать в городе было нечего, разве что купаться и спать; в пять часов начинались гулянья по Марине; в восемь часов — фейерверк на берегу моря; по вечерам — иллюминация и танцы во Флоре; в полночь — корсо.

Мы попросили приготовить для нас две ванны и постели, а затем заказали экипаж.

В четыре часа нам доложили, что общий стол накрыт; мы спустились вниз и увидели, что вокруг стола собрались представители всех народов земли. Тут были французы, испанцы, англичане, немцы, поляки, русские, валахи, турки, греки и тунисцы. Мы подошли к двум соотечественникам, которые, узнав нас, в свою очередь направились к нам; это были парижане, светские и, главное, остроумные люди: барон де С... и виконт де Р...

Поскольку они провели в Палермо уже больше недели и, как это водится у нас, французов, постарались за неделю узнать город так, будто прожили в нем всю свою жизнь, эта встреча при подобных обстоятельствах была для нас настоящим подарком судьбы. Соотечественники дали обещание в тот же вечер просветить нас относительно местных нравов. Мы спросили, знают ли они некоего синьора Меркурио: это оказался их лучший друг. Мы рассказали, как он первым подошел к нам и как он был нами встречен; они сделали нам строгое внушение и заверили нас, что это исключительно полезный для знакомства человек, хотя бы в качестве объекта изучения. И тут мы признали, что совершили ошибку, и обещали исправить ее.

После обеда, который мы сочли поразительно вкусным, нам доложили, что экипаж ждет нас; поскольку у наших парижан тоже была карета, мы, не желая расставаться с ними, разделились. Жаден сел в экипаж вместе с виконтом де Р..., а барон де С... сел вместе со мной.

С бароном де С... не далее как накануне приключилась одна история, слишком типичная, чтобы я не попытался ее рассказать, невзирая на то, что на нашем языке невероятно трудно кое о чем говорить. Представьте себе, впрочем, что вы читаете какую-нибудь занимательную историю из Таллемана де Рео или какой-нибудь эпизод из "Галантных дам" Брантома.

Барон де С... был и философом, и наблюдателем одновременно; он путешествовал в основном для того, чтобы изучать местные нравы в тех странах, какие ему доводилось посещать; таким образом, во всех городах Италии этот человек самым тщательным образом занимался исследованиями данного предмета.

Само собой разумеется, барон де С... совершил поездку по морю из Неаполя в Палермо не для того, чтобы, прибыв на Сицилию, отказаться от своих привычных изысканий. Напротив, эта земля, неведомая прежде барону де С..., сулила ему в этом отношении любопытные новшества, и его обуяло как никогда страстное желание устремиться навстречу открытиям.

Синьор Меркурио, сведущий, как он сам говорил, во всех вопросах философской науки, которой занимался барон де С..., оказался на его пути так же, как и на нашем; однако барон де С..., будучи дальновиднее нас, тотчас же понял, насколько полезным может быть подобный чичероне для любого, кто, подобно ему, жаждал узнать причины и следствия явлений. В тот же день он взял синьора Меркурио на службу.

Барон де С... начинал свои исследования в высших сферах общества, а затем, чтобы не упустить пикантную прелесть противопоставления, перешел к простому народу. И в той, и в другой среде он собрал крайне любопытные сведения и, не желая, чтобы его заметки оставались неполными, за два дня до описываемых событий осведомился у синьора Меркурио, не мог ли бы тот помочь ему получить доступ к среднему классу, именуемому в Италии mezzo ceto. Синьор Меркурио ответил, что нет ничего проще и что уже на следующий день он мог бы свести его с одной весьма словоохотливой дамочкой из этого сословия, беседа с которой была бы в высшей степени поучительной. Нетрудно догадаться, что барон де С... дал согласие.

Итак, накануне вечером синьор Меркурио пришел в назначенный час за нашим героем и отвел его на довольно узкую улочку, к какому-то невзрачному дому; барон, едва увидев этот дом, тотчас отдал должное сообразительности проводника, сразу же нашедшего то, что ему было велено отыскать. Он уже собрался было взяться за шнурок звонка, так ему не терпелось увидеть, соответствует ли внутренняя обстановка дома его внешнему облику, но синьор Меркурио удержал барона за руку и, показав маленький ключик, дал ему понять, что незачем посвящать привратника или слугу в секреты науки. Барон признал справедливость этого высказывания и последовал за проводником, который, шагая впереди по узкой, но чистой лестнице, привел его к какой-то двери и открыл ее, как прежде открыл входную дверь. Затем он прошел через прихожую и, отворив третью дверь, которая вела в столовую, впустил туда барона, сказав, что он сейчас предупредит даму, которой тот желал быть представлен.

Барон, уже не раз оказывавшийся в подобных обстоятельствах, присел, не требуя объяснений. Комната, где он находился, вполне соответствовала всему, что им уже было увидено в этом доме; это была обычная комната с маленьким столом посередине и гравюрами в черных рамках, развешенными по стенам; эти гравюры изображали "Тайную вечерю" Леонардо да Винчи, "Аврору" Гвидо, "Эндимиона" Гверчино и "Вакханку" Карраччи.