Постояв несколько минут на краю этого пекла, мы двинулись дальше, причем кружным путем, чтобы облегчить себе подъем; у меня начало шуметь в голове, как если бы кровь готова была хлынуть из моих ушей, а из-за того, что воздух становился все менее и менее годным для дыхания, я был вынужден прерывисто дышать, словно мне предстояло вот-вот лишиться его вовсе. Я хотел было лечь передохнуть, но от земли исходил такой сильный запах серы, что мне пришлось отказаться от этой мысли. Тогда я решил прикрыть рот галстуком и дышать через ткань: это принесло мне облегчение.
Между тем мало-помалу мы преодолели три четверти подъема и вершина горы виднелась всего в нескольких сотнях футов над нашей головой. Мы сделали последнее усилие и принялись карабкаться по этому небольшому участку отчасти стоя, отчасти на четвереньках, не отваживаясь смотреть вниз из страха, что у нас закружится голова, до того крутым был этот откос. Наконец Жаден, обогнавший меня на несколько шагов, торжествующе закричал: он добрался до цели и стоял напротив кратера; несколько мгновений спустя я оказался рядом с ним. Мы находились буквально между двумя безднами.
Как только мы оказались там и отпала необходимость делать резкие движения, нам сразу же стало легче дышать; к тому же картина, открывшаяся нашим глазам, была настолько захватывающей, что мы забыли о своем недомогании, каким бы сильным оно ни было.
Мы стояли напротив кратера, то есть гигантского колодца, окружность которого составляла восемь миль, а глубина — девятьсот футов; внутренние стены этого провала сверху донизу были покрыты рыхлым веществом, состоявшим из серы и квасцов; на дне кратера, насколько об этом можно было судить на таком удалении, находилась какая-то кипящая масса; из этой бездны поднимался, закручиваясь, разреженный дым, напоминавший змею, стоящую на хвосте. Края кратера были неровными, зубчатыми, и более или менее приподнятыми. Мы находились на одной из самых высоких точек.
Проводник позволил нам немного полюбоваться этой картиной, в то же время всякий раз, когда мы подходили к краю пропасти слишком близко, удерживая каждого из нас за полу куртки, так как каменистая почва была настолько рыхлой, что могла уйти из-под ног, и в таком случае мы рисковали повторить шутку Эмпедокла; затем он посоветовал нам во избежание несчастного случая отойти от кратера на двадцать шагов и оглядеться.
Небо на востоке, сменившее свои опаловые тона, которые мы наблюдали, выйдя из Английского дома, на нежно-розовый цвет, теперь было объято пламенем, и солнечный диск уже показался из-за гор Калабрии. На склонах этих гор ровного темно-синего цвета выделялись белые пятнышки городов и деревень. Мессинский пролив казался отсюда обычной рекой, в то время как справа и слева расстилалась необъятная морская гладь. Слева она была испещрена темными точками: эти темные точки были островами Липарийского архипелага. Время от времени один из этих островов вспыхивал, подобно мигающему маяку: то был вулкан Стромболи, извергавший пламя. На западе все еще было погружено во тьму. Гигантская тень Этны падала на всю Сицилию.
На протяжении трех четвертей часа это зрелище становилось все более величественным. Я видел восход солнца на Риги и на Фаулхорне, двух этих титанах Швейцарии, но ничто не идет в сравнение со зрелищем, открывающимся с высоты Этны. Перед нами простирались Калабрия — от Пиццо до мыса делл'Арми, Мессинский пролив — от Сциллы до Реджо, а также Тирренское и Ионическое моря; слева лежали Эоловы острова, до которых, казалось, можно было дотянуться рукой; справа, словно легкая дымка на горизонте, вырисовывалась Мальта; вокруг нас раскинулась вся Сицилия, которую мы видели с высоты птичьего полета, с ее побережьем, изрезанным мысами, отрогами, гаванями, бухтами и рейдами; ее пятнадцать городов и триста селений; ее горы, похожие на холмы; ее долины, напоминающие борозды от плуга; ее реки, кажущиеся серебряными нитями наподобие тех, что осенью опускаются с неба на луговую траву; наконец, огромный грохочущий кратер, полный огня и дыма; над его вершиной — небо, а под его основанием — преисподняя; от подобной картины мы забыли обо всем: о тяготах пути, опасности и недомогании. Я был полностью, искренне, безоглядно охвачен восторгом и любовался этим зрелищем и телесным зрением, и зрением души. Никогда еще я не видел Бога так близко и, стало быть, в таком величии.
Мы провели так целый час, возвышаясь над всем этим древним миром Гомера, Вергилия, Овидия и Феокрита, но ни Жадену, ни мне даже не пришло в голову взяться за карандаш, настолько, как нам казалось, глубоко эта картина вошла в наши сердца, в которых ей суждено было запечатлеться без помощи записи или рисунка. Затем, бросив последний взгляд на горизонт длиной в триста льё, который человеку дано охватить глазами только раз в жизни, мы двинулись в обратный путь.
Не считая опасности скатиться с высоты горы к ее подножию, трудности спуска не могут сравниться с тяготами подъема. Десять минут спустя мы оказались на островке лавы, а еще через четверть часа — у входа в Английский дом.
Холод, по-прежнему резкий, перестал, однако, быть нестерпимым; мы вошли в Английский дом, чтобы хоть немного привести в порядок свой внешний вид, ибо, как уже было сказано, наш туалет претерпел во время восхождения массу изменений.
Английский дом, который неблагодарные путешественники рано или поздно доведут до состояния с a s a della Neve, это еще один драгоценный, хотя и косвенный, дар филантропии нашего добрейшего хозяина г-на Джемелла-ро, основанной на его интересе к науке. Ему было не более двадцати лет, когда он осознал, каким неоценимым подспорьем для путешественников, поднимающихся на Этну, чтобы производить там метеорологические опыты, стал бы домик, где они могли бы отдохнуть после тяжелого подъема и укрыться от постоянного холода, делающего эту местность непригодной для жилья. И потому г-н Дже-мелларо десятки раз обращался к своим согражданам — то на словах, то письменно, — чтобы устроить с этой целью добровольную подписку; однако все его попытки не увенчались успехом.
Приблизительно тогда же г-н Джемелларо получил небольшое наследство, после чего он уже ни к кому не обращался за помощью, а построил дом на свои собственные средства и предоставил его путешественникам в безвозмездное пользование. По расчетам г-на Джемелларо, подтвержденным расчетами его брата, этот дом расположен на высоте в 9 219 футов над уровнем моря. Некий благодарный путешественник начертал над его входом следующие слова на латыни:
"Casa haec quantula Etnam perlustrantibus gratissima[26]".
С тех пор дом стали называть Гратиссимой.
Между тем, построив Гратиссиму, г-н Джемелларо сделал лишь то, что ему позволяли его личные средства, другими словами, дал приют ученым. Однако это было, по его мнению, совершенно недостаточно: он хотел предоставить науке возможности для исследований, оснастив дом всеми необходимыми приборами для метеорологических наблюдений, вести которые постоянно приезжали сюда путешественники изо всех частей света. Это было то время, когда англичане оккупировали Сицилию. Господин Джемелларо обратился к лорду Форбсу, командующему британскими войсками.
Лорд Форбс не только одобрил план г-на Джемелларо, но даже решил придать его замыслу больший размах. Он открыл подписку, и первым подписался на 71 000 франков. Благодаря тому, что подписка проводилась под покровительством столь важной персоны, вскоре была собрана необходимая сумма, после чего рядом с домиком г-на Джемелларо, семью годами раньше названным, как уже было сказано, Гратиссимой, лорд Форбс построил здание, состоящее из трех спальных комнат, двух кабинетов и конюшни на шестнадцать лошадей. Именно этот дом, казавшийся дворцом по сравнению с его бедным соседом, был назван в честь своих основателей:
Casa Inglese, или Casa degli Inglesi[27].
В течение всего того времени, пока строили этот новый дом, г-н Джемелларо, которому рабочие могли каждый день доставлять из Николози все, что ему было нужно, обитал в старом доме, где он трижды в день вел термометрические наблюдения. Согласно этим наблюдениям, средняя температура составляла в июле — утром: +3,37°, в полдень: +7°, вечером: +3°, а в среднем: +4,9°; в августе — утром: +2,7°, в полдень: +8,2°, вечером: +3,1°, а в среднем: +4,7°; самая высокая температура достигала + 12,4°; самая низкая опускалась до —0,9°. Эти опыты, как мы уже говорили, производились на высоте в 9 219 футов над уровнем моря.
