Именно здесь мне впервые довелось изучить этот танец во всех его подробностях. Это чудесный танец, самый простой из всех известных мне танцев, лишь бы рядом был музыкант, да и то, в крайнем случае, можно самому петь или насвистывать мелодию. Тарантеллу танцуют в одиночку, вдвоем, вчетвером, ввосьмером и так до бесконечности, если угодно; танцевать могут мужчина с мужчиной, женщина с женщиной, со знакомыми либо незнакомыми людьми: по-видимому, это не имеет никакого значения для танцоров и нисколько их не смущает. Если кому-либо из зрителей тоже захочется танцевать, он покидает круг наблюдателей, входит в пространство, отведенное для танцев, и принимается прыгать попеременно то на одной, то на другой ноге до тех пор, пока еще один танцор не отделится от остальных и не начнет прыгать напротив него. Если партнер заставляет себя долго ждать и исполнителю надоедает это соло, он, плавно двигаясь, подходит к уже танцующей паре, толкает локтем мужчину или женщину, танцующих дольше всех, отправляет одного из них отдыхать и занимает его место, причем галантность не понуждает его отдавать предпочтение тому или иному полу. Следует также сказать, что сицилийцы очень ценят преимущества столь независимой пляски: тарантелла стала у них настоящей манией. Я пришел на берег озера вместе с капитаном, его женой, Нунцио, Джованни, Пьетро и Пеппино.
Десять минут спустя я остался в полном одиночестве и мог предаваться любого рода раздумьям, подобающим, на мой взгляд, обстановке. Все остальные прыгали изо всех сил, не исключая и Пеппино: сын капитана плясал напротив какого-то гиганта, отличавшегося от циклопов, прямым потомком которых он, вероятно, являлся, только тем, что судьба случайно даровала ему оба глаза.
Что касается музыки, приводившей в движение всех этих людей, то она не сосредотачивалась, как у нас, в одном-единственном месте, а напротив, была рассеяна по берегам озера; оркестр, как правило, состоял из двух музыкантов, один из которых играл на флейте, а другой — на чем-то, напоминавшем мандолину. Оба эти инструмента производили вместе мелодию, весьма похожую на ту, какой у нас дано преимущественное право заставлять танцевать собак и медведей. Музыканты не стояли на месте и сами искали клиентуру, а не ждали, когда она к ним явится. Истощив силы окружавших их танцоров и видя, что выручка, которой они были обязаны великодушию публики, иссякает, они двигались дальше, играя неизменный мотив, и не успевали пройти и двух десятков шагов, как на их пути возникала следующая группа танцоров, вынуждавшая музыкантов сделать очередной хореографический привал. Я насчитал семьдесят таких музыкантов, и все они так или иначе не сидели без дела.
В самый разгар праздника, примерно около трех часов, раку святого Николая вынесли из церкви, где она хранилась; танцы тотчас же прекратились: все прибежали, заняли место в шествии и под бесперебойный аккомпанемент множества рвущихся хлопушек начали совершать крестный ход вокруг озера.
Это новое занятие продолжалось приблизительно полтора часа, после чего рака вернулась со священниками в церковь, а толпа опять разбрелась вокруг озера.
Поскольку было уже поздно и я увидел на празднике все, что мне хотелось увидеть, я простился с капитаном, который подал знак Пьетро и Джованни, и те тут же покинули своих партнерш, не сказав им ни слова, и поспешили к нам: они вознамерились отвезти меня обратно по морю, воспользовавшись лодкой со сперонары, и тем самым избавить от необходимости идти пешком два льё, отделявшие нас от Мессины. Я пытался отказаться, но тщетно: Джованни пустил в ход столько настояний, а Пьетро — столько уловок, и оба столь высоко ценили честь проводить его превосходительство, что его превосходительство, будучи в глубине души вовсе не против проделать обратный путь, лежа в удобной лодке, вместо того чтобы тащиться на ногах, изрядно уставших носить своего хозяина, да еще в тридцатипятиградусную жару, с восьми часов утра до пяти часов вечера, в конце концов согласился, правда, дав себе слово вознаградить Пьетро и Джованни, лишивших себя удовольствия. Разговаривая, мы дошли до деревни Делла Паче, причем мои спутники не умолкали ни на минуту, сняв свои шляпы и держа их в руках, а я думал только о том, как бы заставить их снова надеть эти шляпы на голову Когда мы поравнялись с домом капитана, матросы отвязали лодку, я спрыгнул в нее и, поскольку течение было попутным, мы начали без особого для этих славных парней труда спускаться по проливу, оставляя по правому борту столь странные на вид суда, что они, в конце концов, привлекли мое внимание.
Это были стоящие на приколе баркасы, лишенные такелажа и рей; посередине такого баркаса возвышалась единственная мачта невероятной высоты: на вершине этой мачты, вероятно достигавшей двадцати пяти—тридцати футов в длину, на перекладине, напоминавшей жердочку для попугая, казалось, нес вахту человек, прислонясь к какому-то стояку, к которому он был привязан за пояс, и не спуская глаз с моря; время от времени он кричал и размахивал руками: заслышав эти крики и увидев эти знаки, другой баркас, меньшего размера, но, как и первый, странного вида, с более короткой мачтой, к концу которой тоже был привязан часовой, и с командой из четырех гребцов, усилиями которых судно летело по воде, и человека, который стоял на его носу, держа в руках гарпун и возвышаясь над всеми, — стрелой летел вперед и выделывал странные пируэты до тех пор, пока человек с гарпуном не метал свое орудие. Я спросил у Пьетро, что это за маневры; Пьетро ответил, что мы прибыли в Мессину как раз в ту пору, когда здесь ловят рыбу-меч, и стали свидетелями именно этой рыбной ловли. В ту самую минуту Джованни указал мне на огромную рыбу, которую втаскивали на борт одного из этих баркасов, и заверил меня, что это в точности такая же рыба, как та, какую я ел за завтраком и достоинство какой столь высоко оценил. Оставалось выяснить, почему такие набожные люди, как сицилийцы, занимались столь тяжелой работой в святой воскресный день; но Джованни тут же просветил меня относительно этого, объяснив, что pesce spado — мигрирующая рыба, и поскольку ее миграции происходят лишь дважды в год и длятся очень недолго, епископ разрешил рыбакам ловить ее в праздничные и воскресные дни.
Эта рыбная ловля показалась мне настолько необычной и способом ее ведения, и обликом и силой рыбы, с которой имели дело рыбаки, что, и без того отличаясь склонностью к развлечениям подобного рода, я еще в большей степени, чем обычно, был охвачен желанием позволить себе эту забаву. И потому я осведомился у Пьетро, нельзя ли мне познакомиться с кем-нибудь из этих удальцов, чтобы понаблюдать за их занятием. Пьетро ответил, что нет ничего проще, но можно придумать кое-что получше, а именно, заняться рыбной ловлей самим, ибо экипаж сперонары к нашим услугам как на море, так и в порту, а все его матросы родились на берегах пролива и хорошо знакомы с этим развлечением. Я тотчас же согласился и, поскольку в мои планы входило, в предположении, что состояние здоровья Жадена нам это позволит, покинуть Мессину через день, спросил, можно ли устроить рыбную ловлю на следующий день. Будучи удивительными людьми, для которых никогда не существует ничего невозможного, мои сицилийцы переглянулись и перекинулись несколькими словами, а затем ответили, что нет ничего проще, и если мне угодно позволить им потратить два-три пиастра на то, чтобы взять напрокат или купить недостающие принадлежности, то все будет готово завтра к шести часам; разумеется, благодаря сделанному мною авансу пойманная рыба должна была стать моей собственностью. Я ответил, что по этому вопросу мы договоримся позже и дал матросам четыре пиастра, наказав расходовать их самым аккуратным образом. Через несколько минут после заключения этой сделки мы причалили к берегу напротив таможни.
Вид этого здания напомнил мне о бедном Каме, о котором я совершенно забыл. Я спросил у двух моих гребцов, известно ли им что-нибудь о несчастном поваре, но ни тот, ни другой о нем ничего не слышали: сегодня был праздник и, следовательно, было бесполезно хлопотать о чем-то в такой день. Наутро же нам предстояло выйти в море чересчур рано, чтобы можно было надеяться на то, что власти окажутся на своем рабочем месте. Я попросил Пьетро передать капитану, чтобы тот ждал меня в гостинице около одиннадцати утра, то есть ко времени нашего возвращения с рыбной ловли, дабы мы вместе предприняли необходимые шаги для освобождения узника. Впрочем, поскольку перед отплытием из Неаполя я заплатил Каме жалованье за месяц вперед, я не слишком о нем беспокоился: при наличии денег человек выкручивается из неприятностей, даже находясь в тюрьме.
