Иисус говорит ей:

«Мария!»

Она, обратившись, говорит ему:

«Раввунй!» — что значит: «Учитель!»

Иисус говорит ей:

«Не прикасайся ко мне, ибо я еще не восшел к Отцу моему; а иди к братьям моим и скажи им:

“Восхожу к Отцу моему и Отцу вашему, и к Богу моему и Богу вашему”».¹

На этом кончается история, написанная самими святыми апостолами, и начинается легенда.

Иудеи решили наказать Марфу, Магдалину, Лазаря, Максимина и Маркеллу за то, что они всегда оставались верными Иисусу, силой заставили их сесть в лодку и во время урагана столкнули ее в море. На лодке не было ни паруса, ни кормила, ни весел, но у тех, кто плыл в ней, кормчим была вера: вот почему, едва они начали славить Господа, ветер тотчас же стих, волны успокоились, небо очистилось, и луч солнца упал на лодку, создавая вокруг нее огненный ореол. И в то время как одни из созерцавших это чудо стали поносить Бога, сотворившего его, другие упали на колени, чтобы поклониться ему; лодка же тем временем скользила по морю, словно подталкиваемая божественной рукой, а затем пристала к марсельским берегам. И тогда труженики Господа, посланцы его слова, апостолы его веры, рассеялись по всему краю, чтобы донести до тех, кто был голоден, сокровенную пищу, привезенную ими из Иудеи.

В ту пору, когда Марфа была в Эксе вместе с Магдалиной и Максимином, ставшим первым епископом этого города, посланцы соседнего города, прослышав о творимых ею чудесах, поспешили к ней и стали умолять ее избавить их от чудовища, опустошавшего их землю. Марфа простилась с Магдалиной и Максимином и отправилась в путь вместе с теми, кто пришел за ней.

Подойдя к воротам города, она увидела, что все жители вышли навстречу ей. При ее приближении они опустились на колени, говоря ей, что она их единственная надежда; и тогда Марфа спросила, где обитает чудовище. Ей показали лес, находившийся рядом с городом, и она тотчас же направилась туда одна и без оружия.

Едва она скрылась в лесу, как оттуда послышались протяжные завывания, и все содрогнулись, подумав, что пришел конец бедной женщине, взявшейся за дело, на которое никто не отваживался, и без оружия ступившей туда, куда не осмеливался войти ни один вооруженный мужчина; но вскоре завывания прекратились и появилась Марфа: в одной руке она держала маленький деревянный крестик, а другой вела чудовище, привязанное к ленте, которая была поясом ее платья.

Так она вошла в город, славя имя Господа, и на потеху народу привела дракона, который весь еще был обагрен кровью последней растерзанной им добычи.

Вот на какой легенде зиждется почитание святой Марфы жителями Тараскона. Ежегодный праздник увековечил память о победе святой над Тараской (чудовище назвали по имени города, который оно опустошало). Накануне торжественного события города мэр объявляет под звуки труб, что если на следующий день произойдет какой-нибудь несчастный случай, то никто не будет нести за это ответственность и что тот, кто окажется раненным, не имеет никакого права жаловаться, а если с кем-нибудь случится беда, пусть держит это при себе. Благодаря этому грозному уведомлению, которое должно было бы всех удержать дома, с рассвета весь город выходит на улицы; что касается Тараски, то она ожидает своего часа под крышей сарая.

Это животное имеет крайне отталкивающий вид, и ему явно надлежит напоминать о представляемом им древнем драконе. Длина его может достигать двадцати футов; у него огромная круглая голова и громадная пасть, способная открываться и закрываться когда угодно; глаза, начиненные порохом, который соединен с запалом; шея, способная втягиваться и удлиняться; гигантское тело, внутри которого прячутся те, кто обеспечивает движение чудовища, и, наконец, хвост, длинный и негнущийся, как балка, прикрученный к хребту достаточно надежно, чтобы поломать руку или ногу тому, кого оно коснется.

На второй день праздника Пятидесятницы, в шесть часов утра, тридцать рыцарей ордена Тараски, учрежденного королем Рене, одетые в туники и плащи, приходят за чудовищем в сарай; внутри животного помещаются дюжина носильщиков. Юная девушка, одетая так же, как святая Марфа, привязывает ему голубую ленту на шею, и Тараска принимается шагать под громкие аплодисменты толпы. Если какой-нибудь зевака проходит слишком близко от головы чудовища, оно вытягивает шею и хватает его за штаны, обычно остающиеся в пасти чудовища. Если какой-нибудь смельчак рискует появиться сзади Тараски, зверь ощеривается и опрокидывает его ударом хвоста. Наконец, если чудовище чувствует, что его слишком сжимают со всех сторон, то срабатывают запалы и глаза его начинают извергать пламя; животное принимается подпрыгивать и крутиться на месте, и тогда все, что находится в пределах его досягаемости, на расстоянии семидесяти пяти футов от него, будет безжалостно опалено огнем или опрокинуто. Напротив, если на его пути оказывается кто-либо из важных городских персон, чудовище подходит к этому человеку, выказывая всяческую доброжелательность, радостно гарцуя и открывая пасть в знак того, что оно испытывает голод; встречный, понимая, что это означает, бросает ему прямо в пасть кошелек, содержимое которого незамедлительно поступает в распоряжение носильщиков, сидящих внутри чудовища.

В 93-м году арлезианцы и тарасконцы воевали друг с другом; тарасконцы потерпели поражение, и Тараскон был захвачен. Арлезианцы, желая особенно уязвить врага, не нашли ничего лучшего, как публично сжечь на городской площади Тараску. Это было великолепное чудовище с механизмом столь же сложным, сколь и хитроумным, и его изготовление обошлось городу в двадцать тысяч франков.

После этого тарасконцы так и не смогли создать достойную замену прежней Тараске, что до сих пор остается предметом их горьких сожалений. По их заказу было изготовлено одно чудовище, но маленькое и бедное в сравнении с прежним; именно его мы и осматривали, и, несмотря на сетования нашего экскурсовода, оно показалось нам вполне внушительным по виду.

А теперь, поскольку всякое предание как-то связано с подлинной историей и в каждом чуде есть нечто доступное объяснению, попробуем представить себе, что из Египта приплыл крокодил (вроде того, что был убит в Роне и чья шкура до самой Революции хранилась в городской ратуше Лиона) и избрал Тараскон местом своего пребывания, а Марфа, видевшая у берегов Нила, как охотятся на таких животных, сумела избавить от этого чудовища город, где память о ней так высоко чтят.

Церковь, в которую мы ввели наших читателей, перед тем как пересказывать эту легенду, с точки зрения архитектуры не слишком примечательна, но в ней есть несколько довольно интересных картин; семь из них принадлежат кисти Вьена, это: «Посещение Иисусом святой Марфы», «Воскрешение Лазаря», «Отплытие святой Марфы, Марии Магдалины, Лазаря и Максимина», «Прибытие святой Марфы в Марсель», «Святая Марфа, проповедующая Евангелие в Тарасконе», «Смерть святой Марфы» и, наконец, «Погребение святой Марфы».

Помимо этих семи картин, которые примечательны всеми недостатками и всеми красотами, свойственными мастерам той эпохи и той школы, там есть еще: «Святая Кунигунда, отвергающая замужество с греческим принцем и посвящающая себя служению Господу», «Распятие», «Благовещение», «Поклонение волхвов», «Святая Екатерина», «Святой Фома Аквинский» и «Богоматерь» Парро-селя, «Успение Богородицы» и «Святая Марфа, принимающая Господа» Миньяра и, наконец, «Умирающий святой Франциск Ассизский» Ванлоо.

Церковь святой Марфы располагала еще многими другими ценными полотнами, но, когда во время Революции они были перенесены на чердак богадельни для неимущих, большую часть картин бедняки выварили в щёлоке, чтобы из холстов сшить себе штаны.

Но самой большой потерей, понесенной в это время приходом, была утрата золотого бюста святой Марфы, подаренного городу Людовиком XI при основании капитула с пятнадцатью бенефициями. На этот бюст, по бокам которого росписью по эмали была изображена вся жизнь святой Марфы, пошло (не считая фигуры короля, на коленях молящегося перед ней) двадцать две тысячи золотых дукатов. Во время голода он был отправлен в Геную и обменен на зерно; Генуэзская республика оценила его по весу золота, то есть в сто тысяч франков.