В Морнасе по речи местных жителей начинаешь явственно ощущать, что ты приближаешься к Югу. Уже в Балансе выговор окрашивается легким акцентом, в Монте-лимаре он портится сильнее, а в Ла-Палю становится невразумительным. Спустившись в деревню, мы встретили на постоялом дворе англичанина, который, зная семь языков, был вынужден, чтобы заказать себе пару свежих яиц, присесть в уголке и закудахтать как курица-несушка.
Не рассчитывая на собственную мимику в такой степени, чтобы заказать обед, который требовали наши желудки, мы предпочли набраться терпения и отложить трапезу до прибытия в Оранж.
Однако, как мы ни спешили, нам удалось попасть туда только к ночи, что было для нас весьма огорчительно, так как мы знали, что именно в Оранже можно увидеть дошедшие до наших дней великие памятники римской цивилизации в Галлии: прекрасно сохранившуюся триумфальную арку, театр с немалым количеством уцелевших фрагментов, позволяющих восстановить его в своем воображении; наконец, руины цирка и амфитеатра, свидетельствующие о том, что Оранж был первостепенной римской колонией. Интерес к археологии подтолкнул нас к весьма неосмотрительному шагу: остановиться в гостинице, расположенной как можно ближе к триумфальной арке, чтобы на следующий день отправиться к ней сразу же после своего пробуждения.
У нас не было никаких рекомендательных писем к кому бы то ни было в этом городе, и мы никого здесь не знали; так что мы просто-напросто спросили обслуживавшего нас парнишку, нет ли тут какого-нибудь гостеприимного знатока древностей, который бы любезно согласился показать нам на следующий день город. Он назвал нам г-на Ножана. Поскольку даже в провинции час для визита был вполне подходящий, мы, переодевшись с дороги, в сопровождении конюха, вызвавшегося быть нашим провожатым, рискнули появиться в доме этого любителя древностей.
И мы не напрасно прониклись братским доверием к нему. Господин Ножан принял нас с такой любезностью, на какую мы и не смели надеяться; он тотчас же провел нас в свой кабинет, заполненный медалями, античными произведениями искусства и погребальными урнами: эти урны были найдены в гробницах древних римлян, и в них еще находился прах, для хранения которого они предназначались. Мы просидели у г-на Ножана до десяти часов вечера, и, покидая его, я получил материал для работы на добрую половину ночи.
Выше уже было рассказано, как римлян призвали в Галлию; всем известно, как Цезарь по завершении своих побед начал ее колонизацию. Тиберий Нерон, отец императора Тиберия, по приказу Цезаря должен был повести легионы в главные города Галлии и разместить их там. Он заполнил войсками Арль, Нарбон и, возможно, Оранж, если верить надписи на медали, приведенной Гольциусом и заимствованной у него отцом Ардуэном; эта надпись гласит, что Нерон привел в Оранж тридцать третью когорту второго легиона. Так вот, если бы это был император Нерон, то на медали выбили бы не только его имя, но и его изображение; напротив, так как на ней стоит только имя, это указывает на то, что мы имеем дело с квестором Нероном. Итак, примерно за сорок пять лет до Рождества Христова старинный галльский город латинизировался и изменил свое кельтское название Араинон на римское Аравзион.
Новые колонисты не замедлили убедиться, что местонахождение Аравзиона у самой границы с воконтиями, союзниками не слишком верными, если судить по речи Цицерона в защиту Фонтея, а также преимущество, которое давало городу его расположение на возвышенности, господствующей над Роной, делали его чрезвычайно ценной военной крепостью и опорой колонизации. И вот тогда, чтобы заставить жителей примириться со своим владычеством, завоеватели, согласно принятой у них политике, построили в Оранже цирки, театры, арены, акведуки, что привело в восхищение новых римских граждан и внушило им благодарность по отношению к Риму — их приемному отцу. Что касается триумфальной арки, то, по всей вероятности, к тому времени, когда Цезарь ее увидел, она уже простояла почти целый век; по крайней мере это можно утверждать, если из трех возможных объяснений выбрать наиболее известное, а именно, что арка была воздвигнута в ознаменование победы Домиция Агенобарба. Две другие версии приписывают арку: одна — Марию, другая — Цезарю. Археологическая работа бывшего министра внутренних дел г-на Гаспарена, имеющаяся в нашем распоряжении, позволяет нам рассмотреть здесь все три варианта и привести доводы за и против каждого из них.
Сторонники мнения, что триумфальная арка восходит ко времени Домиция, это Понтанус («Описание путешествия по Нарбонской Галлии», стр. 5 и 45), Мандажор («Критическая история», стр. 96), Спон («Путешествие в Далмацию», том первый, стр. 9), Гиббс (статья в «Журнале Треву» за декабрь 1729 года) и, наконец, Лапайон де Сери-ньян (мемуар, который он поднес графу Прованскому, когда тот путешествовал по Югу).
И все же, несмотря на доказательства, собранные этими пятью археологами, сторонники Мария и Августа продолжали приводить доводы, повергавшие ученых в сомнение; но в это время г-н Фортиа д'Урбан, посетив триумфальные арки Кавайона и Карпантра, убедился, что все три арки сделаны в одно и то же время, что все они стоят на древней дороге из Марселя в Баланс, и высказал предположение, что все они были возведены в ознаменование одного и того же триумфа. Ибо, как рассказывает Светоний, Домиций Агенобарб, завидуя победе своего соратника Фабия Максима, одержанной, как мы уже говорили, между холмом Эрмитаж и берегом Изера, и не имея возможности справить триумф в Риме, поскольку одержанная победа не означала завершения войны, пожелал справить его хотя бы в Галлии. Поэтому он направился из Баланса в Марсель, верхом на слоне, сопровождаемый своим войском, а за ним везли все его трофеи победителя. С другой стороны, массалиоты, союзники римского народа, из-за которых, выступив в защиту их интересов, и начал войну Рим, еще не подозреваемый ими в захватнических намерениях, решили сделать все зависящее от них и их соседей, чтобы придать этому триумфу проконсула небывалую торжественность. Они преуспели в этом до такой степени, что народ, пораженный видом чудес на пути триумфального шествия, назвал дорогу, по которой оно следовало, именем Домиция. Так вот, одним из таких чудес стали три триумфальные арки — в Оранже, Карпантра и Кавайоне.
Единственный довод, который могли выставить в опровержение этой версии ее противники, — это то, что битва при Эрмитаже была выиграна обоими консулами при помощи слонов, однако ни на одной из триумфальных арок нет изображения этих животных. На это возражают, что в первой победе, одержанной одним лишь Домицием, он обошелся без помощи слонов и что они были приведены в Галлию только в следующем году Фабием, когда он явился туда с двумя легионами подкрепления; кроме того, в этой второй битве действовал главным образом Фабий, и, следовательно, Домиций, уже до этого став победителем, предоставил своему соратнику возможность также одержать победу, которую, впрочем, в своей неприязни к нему он приписывал не таланту и мужеству Фабия, а исключительно участию в ней слонов. Как видим, это убедительный ответ на высказанное возражение.
Что же касается сторонников версии, связанной с Марием и, кстати, самой распространенной, то единственным их доводом служит имя «Марио», написанное на одном из щитов военного трофея, который помещен на южной стороне арки; но оно находится среди семи или восьми других имен, и его выгодно отличает от них лишь то, что оно более разборчивое и лучше всего сохранилось. Если бы триумфальная арка была воздвигнута в честь Мария, то его имя, вероятно, стало бы единственным, украшающим арку, и написано оно было бы на одном из самых видных мест, а не в каком-то уголке; наконец, среди знамен, увенчанных изображением четвероногих животных, было бы знамя с орлом, которое Марий во время своего второго консульства ввел как единственный стяг римских легионов (так утверждает Плиний, кн. 10, гл. 4). Ведь когда Марий одержал победу над кимврами и тевтонами, он был консулом уже в четвертый раз.
