Но он тщетно смотрел вперед, назад, вправо, влево, по всем направлениям — нигде ему не удалось обнаружить даже кончика уха своего дорогого ослика.

— О мой бедный Мартен! — в сильном беспокойстве восклицал он. — Где ты?

И, придя в отчаяние, он принялся кричать во все горло: "Мартен! Мартен!" — а потом затаил дыхание, чтобы лучше было слышно, но услышал лишь насмешливый голос эха, повторявшего: "Мартен! Мартен!", словно какой-нибудь шаловливый ребенок, спрятавшийся за камнями.

Пьеро уже приготовился предпринять вторую попытку своих поисков, как вдруг его взгляд случайно упал на группу диких животных, которых король приказал нарисовать на городских стенах, чтобы устрашать своих врагов. Эти умные звери, по-видимому, решив, что свирепость им более не к лицу, стали вести себя так благопристойно и придали своим физиономиям настолько добродушное выражение, что, глядя на них, можно было подумать, будто это вереница овечек идет навестить г-на де Флориана.

Однако Пьеро, охваченный беспокойством, не заметил происшедшей с ними перемены.

— О чудовища! — воскликнул он. — Это они сожрали моего бедного Мартена!

И он подошел к подножию стены, чтобы пристыдить огромного королевского тигра, на вид еще более благодушного, чем остальные звери.

— Фу! Как это отвратительно! — сказал он. — Фу! Как это гадко, сударь, — то, что вы сделали!

Негодуя, он собирался сказать еще какую-нибудь дерзость этому великолепному животному, как вдруг заметил на вершине холма своего осла: с невозмутимым хладнокровием, присущим его сородичам, он ощипывал колючий куст дикого терна.

При виде этой картины Пьеро затрепетал от радости и оставил в покое королевского тигра; в один прыжок он очутился на холме; но осел, который был не так глуп, как казался, не стал ждать его там; то ли опасаясь, что хозяин снова вовлечет его в битву, то ли после нескольких часов свободы уже начав привыкать к радостям вольной жизни, то ли, наконец, повинуясь какой-то таинственной сверхъестественной силе, он бросился бежать по равнине, сотрясая воздух самыми громкими своими воплями "И-a! И-a!" и с самым победоносным видом вскидывая обеими задними ногами.

Наш друг Пьеро бросился вслед за ним, но, как ни быстро он бежал, догнать беглеца ему так и не удалось.

— Хорошо, хорошо, — сказал он ослу, бежавшему в ста шагах впереди него. — Я и не знал, что ты такой прыткий: в другой раз я это припомню!

После двух часов безуспешной погони Пьеро остановился у подножия горы. Любой другой осел — только не наш старый Мартен — воспользовался бы этой остановкой, чтобы удрать поскорее, но Мартен был прекрасно воспитан и досконально знал правила поведения: вместо того чтобы скрыться, он остановился и стал ждать, пока его хозяин передохнет; но, используя свободное время, он деликатно, кончиками губ оборвал неосторожный чертополох, имевший глупость просунуть свою головку в расщелину скалы, и принялся с жадностью поедать его.

После получасового отдыха Пьеро поднялся: перемирие закончилось, и преследование возобновилось с новой силой.

Оно продолжалось до ночи, и Пьеро, изнемогая от усталости, решил уже прекратить погоню, как вдруг он увидел, что его осел скрывается в пещере, уходящей в глубь горы.

— Ну, на этот-то раз ты от меня не уйдешь! — вскричал Пьеро и, нагнув голову, стал пробираться в пещеру.

Но не прошел он и ста шагов, как ощутил на своем плече чью-то руку, и в ту же секунду кто-то сказал ему в самое ухо:

— Входи, Пьеро, добро пожаловать, я хочу поговорить с тобой!

— Кто это говорит со мной? — спросил Пьеро, задрожав всем телом.

— Не бойся, дружок, — услышал он ответ, — ты в гостях у старой нищенки.

— У старой нищенки! — повторил Пьеро, немного успокоившись.

— Да, дружок, и я очень хочу минутку поговорить с тобой.

— Вы окажете мне большую честь, добрая женщина, — ответил Пьеро, никогда не отступавший от правила вежливо говорить с бедными людьми. — Но прежде всего скажите, не видели ли вы, как какую-нибудь минуту назад тут проходил мой осел?

— Видела, мой мальчик, — с улыбкой промолвила старая нищенка, — и даже отправила его в конюшню с большим запасом корма, чтобы он мог дождаться, не слишком скучая, окончания нашего разговора.

— О! Какое счастье! — воскликнул Пьеро, прыгая от радости при известии, что осел его не потерялся; затем, обратившись к старушке, он сказал: — Теперь говорите, добрая женщина, я весь внимание, хотя, по правде говоря, нам лучше было бы, наверное, перенести беседу на какой-нибудь другой день. Да к тому же место и время…

— … кажутся тебе неудачно выбранными, не так ли? Но будь спокоен, дружок, я ждала тебя сегодня вечером и все приготовила к твоему приходу.

Сказав эти слова, старая нищенка ударила своей палочкой по скале, к которой она только что прислонялась, и пещера вдруг раскололась надвое, а глазам Пьеро вместо темного грота, в котором он совсем недавно брел ощупью, открылся волшебный дворец сияющей белизны, какой можно увидеть только во сне или в чудесной стране фей.

То было огромное сооружение, целиком выдолбленное в глыбе белого мрамора. Высокий купол, по которому звездами были рассыпаны алмазы, покоился на двух рядах алебастровых колонн, связанных между собой переплетенными гирляндами из жемчуга и опалов, лилий, магнолий и померанцевых цветов. Тысячи причудливых арабесок, фантазии, изваянные руками гениев, спиралями поднимались по колоннам, обвивали капители, взбирались на выступы карнизов и свешивались с потолка, как снежные сталактиты.

Повсюду, на сколько хватало глаз, виднелись фонтаны, искрящиеся струи которых взметались на необозримую высоту и снопами алмазного дождя падали в водоемы из горного хрусталя, где вокруг прекрасных спящих лебедей резвились маленькие рыбки с серебряной чешуей. Пол, сделанный из цельного куска перламутра, был покрыт ковром из горностаевого меха, усыпанным цветами ломоноса, жасмина, мирта, нарциссами, маргаритками и белыми камелиями, и на каждом цветке дрожала капля росы.

Но самым невероятным — хотя вы в это поверите, дорогие мои дети, ибо об этом говорю вам я, — было то, что все эти предметы светились изнутри: весь дворец сиял, но сияние его было таким нежным, а свечение — таким бледным, спокойным и ясным, что казалось, будто это луна проливает в ночи свой тихий серебряный свет на зеленые лужайки.

В центре дворца, на массивном серебряном троне, украшенном великолепной чеканкой, восседала здешняя королева — прекрасная белая фея, улыбавшаяся так ласково, что невозможно было не полюбить ее с первого взгляда.

Это была фея озера: та самая добрая фея, которую вы, милые дети, видели до сих пор лишь в облике красной рыбки или переодетой старой нищенкой.

С головы до ног закутанная в облако легкого газа, она с задумчивым и мечтательным видом подпирала лоб ладонью.

Внезапно она подняла голову.

— Подойди ко мне, дружок, — ласковым голосом обратилась фея к Пьеро, стоявшему в нескольких шагах от трона.

Но Пьеро, ослепленный блеском этого волшебного видения, с широко распахнутыми глазами застыл в неподвижности, будто статуя Восторга у врат Неба.

— Ну, дружок, — снова заговорила фея, — подойди же сюда.

И она указала пальцем на нижнюю ступеньку своего трона.

А поскольку Пьеро не двинулся с места, она добавила:

— Неужели ты боишься меня и полагаешь, что в богатом наряде феи я менее красива, чем в лохмотьях старой нищенки?

— О нет, оставайтесь такой! — вскричал Пьеро, молитвенно складывая ладони. — Вы так прекрасны в этом облике!

И, сделав несколько шагов вперед, он пал ниц у ее ног.

— Поднимись, дружок, — улыбаясь, сказала фея, — и давай поговорим. Я хочу попросить тебя о большой жертве; достанет ли у тебя мужества принести ее?

— Я ваш раб, — отвечал Пьеро, — и все, что вы прикажете мне сделать, я сделаю из любви к вам.

— Прекрасно, дорогой мой Пьеро, я и не ожидала меньшего от твоего доброго сердца; но послушай меня, прежде чем брать на себя обязательство.