— Когда вам, дочь моя, исполнится пятнадцать, — утешала внучку старая королева, — вы получите разрешение увидеть гладь моря, ночь, лунный свет, а также сидеть на скале, провожая взглядом проплывающие мимо корабли.

— А как же мне увидеть леса и города, о которых вы мне рассказываете, бабушка? — продолжала расспрашивать юная принцесса.

— Вы их увидите на берегах гаваней и заливов островов, но никогда и ни за что не приближайтесь к людям, ведь на земле у вас не будет никакой власти, и они причинят вам зло.

На следующий год одна из юных принцесс должна была достигнуть своего пятнадцатилетия и, следовательно, обрести право подняться на поверхность моря; однако, поскольку все сестры были погодками, самой младшей из них предстояло ждать еще пять лет, прежде чем наступил бы ее черед.

Впрочем, юные принцессы договорились сообщать друг другу обо всем увиденном, поскольку рассказы старой королевы никогда не утоляли до конца их любознательность и внучки догадывались, что бабушка многое от них утаивает.

Но ни одной из них не хотелось достичь своего пятнадцатилетия так сильно, как самой юной принцессе, вероятно потому, что ей приходилось ждать своего часа дольше остальных, и потому, что по характеру она была кроткой и задумчивой.

Много ночей, стоя у открытого окна, она смотрела, как проплывают мимо, поблескивая чешуей, молчаливые рыбы, стремилась проникнуть взглядом сквозь густую синеву волн и созерцала звезды и луну, которые, правда, представлялись ей очень бледными, но куда более крупными, чем они кажутся нам. Если порой какое-нибудь черное облако или, скорее, какое-нибудь непрозрачное тело закрывало звезды и луну от ее взгляда, она знала, что то был кит, проплывающий между ней и поверхностью воды, или же какой-то корабль, плывущий по морю и закрывающий собою небо.

И те, кто плыл на корабле, конечно же даже вообразить не могли, что на дне моря живет юная принцесса, простирающая свои маленькие белые руки к днищу их судна.

Но вот, как уже было сказано, старшей из принцесс исполнилось пятнадцать лет и она обрела право подняться на поверхность моря.

Когда она вернулась на дно, ей не терпелось рассказать сестрам о множестве чудес, одно удивительнее другого.

Но самое прекрасное, по ее словам, она видела тогда, когда, сидя на песчаной отмели, при свете луны вглядывалась в тысячи огней большого города в дальнем конце залива, слушала стук колес по мостовой, колокольный звон, а также все крики и все земные гулы.

Стоит ли говорить о том, как самая юная из принцесс широко открыла глаза и вся обратилась в слух, внимая рассказу сестры; и когда следующей ночью она созерцала луну сквозь голубые воды, ей показалось, что она сама видит тот большой город, о котором рассказывала ее сестра, и что стук колес по мостовой, колокольный звон, а также все крики, и все земные гулы доносятся и до нее.

На следующий год вторая сестра в свой черед получила разрешение подняться на поверхность моря и плавать всюду, где ей захочется; она поднялась на гребне большой волны в час солнечного заката, и закат солнца представился ей самым прекрасным зрелищем в мироздании.

— Небо было золотым и пурпурным, — рассказывала она, — а что касается облаков, то никакие слова не смогут передать яркость их окраски!

На следующий год пришел черед третьей сестры; поскольку море ее нисколько не привлекало, она поплыла вверх по широкой реке, впадающей в море, и увидела красивые холмы и великолепные виноградники; среди густолиственных лесов возвышались замки и крепости; она подплыла к берегу так близко, что расслышала пение птиц.

В одной маленькой бухте ей встретилась целая толпа детей и взрослых людей; они плавали и резвились в воде совершенно голыми. Принцессе захотелось поиграть с ними; но, едва увидев ее волосы с вплетенными в них кораллами, жемчугами и водорослями, а вместо ног покрытый чешуей рыбий хвост, они в испуге разбежались; принцесса вознамерилась последовать за ними до берега, но тут какое-то животное, покрытое черной шерстью, бросилось к ней и стало лаять с таким остервенением, что она, испугавшись в свою очередь, уплыла в открытое море.

Но, возвратившись к сестрам, она не могла забыть ни великолепных лесов, ни радующих взгляд холмов, ни замков, ни, в особенности, детей, которые плавали в реке, не обладая при этом рыбьими хвостами.

Четвертая сестра не поплыла так далеко: то ли потому, что натура у нее была не столь смелая, то ли потому, что желания ее были не столь трудные для исполнения, она просто села на скалу посреди моря, смотрела издали на суда, казавшиеся ей похожими на чайки, и небо, представлявшееся ей огромным стеклянным колоколом. Вместо шумной ватаги ребятишек, плавающих в бухточке, она увидела стаю китов, выбрасывавших из своих дыхал водные струи, которые вздымались как раздвоенный фонтан, а затем, изогнувшись, ниспадали.

По ее мнению, невозможно было увидеть ничего более красивого.

Наступил черед пятой сестры. День ее пятнадцатилетия пришелся на середину зимы; поэтому она увидела то, что ее старшим сестрам увидеть не довелось. Море было зеленым, как гигантский изумруд. Повсюду плавали огромные льдины и остроугольные ледяные вершины, сверкавшие, как алмазные колокольни. Именинница села на один из этих плавающих островков и наблюдала оттуда за бурей, разбившей, словно стекло, самую большую из этих льдин; высокобортные суда качались на волнах, будто легонькие пробки, и даже самые надменные корабли свернули все свои паруса и среди разъяренного океана выглядели крошечными.

Как уже было сказано, когда за пять лет до этого старшей из принцесс исполнилось пятнадцать и она первой поднялась на поверхность моря, по ее возвращении в подводный дворец все сестры, окружив ее, без конца расспрашивали и слушали ее рассказы с великим любопытством и удивлением; однако теперь, когда уже пять сестер, достигнув пятнадцатилетнего возраста, получили разрешение осуществить все свои мечты, надводная жизнь перестала их интересовать и все они сошлись во мнении, что на свете нет ничего прекраснее их подводного царства.

Да чего вы хотите, дорогие мои дети, ведь каждому так хорошо у себя дома!

Нередко с наступлением ночи пять старших сестер брались за руки и вереницей всплывали на поверхность воды. Там, если на море бушевал шторм и влекомый ветром корабль проносился перед ними, принцессы принимались петь своими нежнейшими голосами и манили матросов уйти вместе с ними в морскую пучину, рассказывая о чудесах, которые они там увидят.

Сквозь дождь и туман доносились к матросам мелодичные песнопения; они видели при свете молний белые руки красавиц, их лебединые шеи и их рыбьи хвосты, отливающие золотом, и тогда моряки затыкали себе уши, выкрикивая при этом:

— Русалки! Русалки! Отваливай! Отваливай!

И они уплывали подальше от морских дев настолько быстро, насколько позволяли это ветры и волны.

И в то время, когда пять сестер поднимались на морскую поверхность, бедная маленькая принцесса, оставаясь одна в своем коралловом дворце с янтарными окнами, провожала их взглядом, готовая заплакать. Но у детей моря не бывает слез, а потому они страдают куда больше, чем мы.

— О, если бы мне было уже пятнадцать лет, — вздыхала она, — я охотно предпочла бы нашему водному царству надводный мир, землю и живущих там людей!

Наконец, пятнадцать лет исполнилось и ей.

— Ну вот, — сказала ей бабушка, — теперь и ты стала взрослой девушкой; давай-ка я тебя наряжу так же, как твоих сестер в тот день, когда они впервые поднимались на поверхность моря.

И бабушка украсила голову внучки короной из лилий, в которой каждый цветок представлял собой разрезанную пополам жемчужину, а затем прикрепила к ее хвосту восемь крупных раковин, что указывало на ее высокое положение.

Маленькая принцесса кричала, что булавки причиняют ей боль, но старая королева объяснила ей:

— Чтобы быть красивой, приходится страдать, дитя мое.

Увы, принцесса охотно отказалась бы от всей этой роскоши и, вместо тяжелой короны, украсила бы волосы несколькими пурпурными цветами, которые были ей так к лицу. Но если уж бабушка решила принарядить внучку таким образом, пришлось подчиниться ее воле, ведь, как уже было сказано, если бабушка говорила "Я так хочу" — следовало ей повиноваться.