Молодой человек явился в сопровождении своих наставников: механика и звездочета.

Эти два замечательных персонажа впервые с тех пор, как они оставили принцессу Пирлипат в колыбели, увидели ее, и за это время с ней произошли большие перемены; однако со всей нашей искренностью историка следует отметить, что эти перемены отнюдь не пошли ей на пользу: когда наши друзья расставались с ней, принцесса была просто уродлива, теперь же она стала отвратительна по виду.

В самом деле, она сильно выросла, но выглядела при этом тщедушной. Так что невозможно было понять, как эти тощие ножки, эти немощные ляжки, это сморщенное тельце сочетается с чудовищной головой, которой они служили опорой. Перед путешественниками были те же взъерошенные волосы, те же зеленые глаза, тот же громадный рот, тот же поросший пушком подбородок, о которых мы уже говорили; однако все это стало старее на пятнадцать лет!

Увидев это воплощение уродства, несчастный Натаниэль весь задрожал и спросил механика и звездочета, вполне ли они уверены, что ядрышко ореха Кракатук способно вернуть принцессе красоту, ибо, если она останется в том же состоянии, что и сейчас, он, конечно, готов пройти испытание, чтобы прославиться, преуспев там, где столько других потерпели поражение, но честь вступить в брак и выгоду, какую влечет за собой наследование трона, он уступит тому, кто пожелает на них согласиться. Не стоит и говорить, что механик и звездочет успокоили своего подопечного, твердо пообещав ему, что, как только орех Кракатук будет расколот, а ядрышко съедено, Пирлипат тотчас же превратится в самую прекрасную принцессу на свете.

Но если при виде принцессы Пирлипат сердце несчастного Натаниэля застыло от ужаса, то, следует сказать к чести бедного малого, что его собственная внешность произвела на чувствительное сердце наследницы престола прямо противоположное действие; увидев молодого человека, она не смогла сдержаться и закричала:

— О! Как я хочу, чтобы вот он разгрыз орех!

На это старшая фрейлина, ведавшая воспитанием принцессы, вынуждена была ответить:

— Я полагаю необходимым обратить внимание вашего высочества на то, что совершенно не принято, чтобы такая юная и прекрасная принцесса, как вы, во всеуслышание высказывала свое мнение по такого рода вопросам.

Но в самом деле, Натаниэль был создан для того, чтобы кружить головы всем принцессам на свете. На нем был бархатный фиолетовый полонез с брандебурами и золотыми пуговицами, заказанными его дядей по такому торжественному случаю, короткие штаны из того же самого материала и чудесные маленькие сапожки, так блестевшие и так облегавшие ногу, что их можно было счесть нарисованными. Несколько портила общий вид лишь злополучная косица, приделанная к затылку молодого человека; но, удлинив ее, дядя Дроссельмейер сумел придать ей вид узкого плаща и поэтому, в крайнем случае, она могла сойти за какой-нибудь причудливый наряд или за какую-то модную новинку, которую портной Натаниэля, пользуясь обстоятельствами, попытался украдкой внедрить при дворе.

Вот почему то, что принцесса по неосторожности высказала вслух, все присутствующие, увидев очаровательного юношу, сказали про себя, и не было в зале ни одного человека, включая даже короля и королеву, кто бы не желал в глубине души, чтобы именно Натаниэль вышел победителем из того испытания, в какое он был вовлечен.

Со своей стороны, молодой Дроссельмейер вошел в зал столь уверенно, что это усилило возлагавшиеся на него надежды. Он приблизился к возвышению, где восседало королевское семейство, и поприветствовал короля и королеву, потом — принцессу Пирлипат, потом — придворных; после этого он взял из рук главного церемониймейстера орех Кракатук, осторожно зажал его между указательным и большим пальцами, как это делает фокусник со своим шариком, положил в рот, сильно ударил кулаком по деревянной косице и — щелк! щелк! — раздавил скорлупу на несколько кусков.

Затем он тотчас же ловко очистил ядрышко от приставших к нему волокон и протянул его принцессе, расшаркавшись перед ней столь же изящно, сколь и почтительно, после чего закрыл глаза и начал пятиться. Принцесса тут же проглотила ядрышко, и в то же мгновение — о, чудо! — безобразное чудовище превратилось в юную девушку ангельской красоты. Ее лицо было словно соткано из нежно-розового и лилейно-белого шелка; ее глаза были сияющей лазурью, а ее густые золотистые кудри падали на белые, словно из алебастра, плечи. Тотчас же оглушительно запели трубы и зазвенели цимбалы. Радостные крики народа вторили звукам музыкальных инструментов. Король, министры, советники и судьи — как это было при известии о рождении принцессы Пирлипат — принялись прыгать на одной ножке, а королеве, упавшей от восторга в обморок, пришлось брызнуть в лицо одеколон.

Эта страшная суматоха привела в сильное замешательство молодого Натаниэля Дроссельмейера, а ему, напомним, для завершения своей задачи полагалось еще отступить назад на семь шагов; однако он взял себя в руки с твердостью, укрепившей надежды на успех его будущего правления, и уже занес назад ногу, чтобы сделать последний, седьмой шаг, как вдруг из-под пола выскочила мышиная королева, отвратительно запищала и прошмыгнула между ногами молодого человека; так что в ту минуту, когда будущий наследник королевского престола опустил ногу на пол, он всем каблуком придавил госпожу Мышильду и споткнулся из-за этого так сильно, что чуть не упал.

О, злой рок! В один миг прекрасный юноша стал таким же безобразным чудовищем, каким только что была принцесса: его ноги истончились, туловище съежилось и, казалось, едва могло поддерживать огромную уродливую голову, глаза выкатились наружу и стали зелеными; наконец, рот растянулся до ушей, а его милая, едва пробивающаяся бородка преобразилась во что-то белое и мягкое, что позднее было признано сделанным из ваты.

Однако та, по чьей вине произошло это страшное превращение, была наказана в то же мгновение, когда оно случилось. Госпожа Мышильда, вся в крови, извивалась на полу: ее злодейство не осталось безнаказанным. В самом деле, молодой Дроссельмейер так сильно наступил на мышиную королеву каблуком сапога, что раздавил ее насмерть. И вот теперь госпожа Мышильда, извиваясь в предсмертных муках, слабеющим голосом кричала из последних сил:

Лишь по твоей вине, о крепкий Кракатук,

Я гибну и терплю мильоны смертных мук!

Хи-хи-хи-хи!

Щелкунчик, право мстить я отдаю судьбе:

Ведь у меня есть сын, и он отмстит тебе!

Пи-пи-пи-пи!

О жизнь моя, прощай!

Прощай, шепчу, тоскуя.

Прощай навек, о купол небосвода!

Твой воздух сладок мне, как чаша меда.

Прощай, земля, ты благо мне дарила,

И вот теперь ты для меня — могила!

Ах, умираю я! Я умираю!

Хи! Пи-пи! Квик!

Последний вздох госпожи Мышильды был, возможно, срифмован не слишком хорошо; однако все согласятся, что если и позволено делать ошибки в стихосложении, то именно при последнем вздохе.

Едва мышиная королева издохла, позвали главного придворного валяльщика шерсти, он взял госпожу Мышильду за хвост и вышел из дворца, взяв на себя обязательство присоединить ее мертвое тело к бренным останкам ее семьи, за четырнадцать лет и девять месяцев до этого похороненным в общей могиле.

Поскольку во время всей этой суматохи никому, за исключением механика и звездочета, не было дела до Натаниэля Дроссельмейера, принцесса, не знавшая о том, что с ним произошло, приказала привести к ней юного героя, ибо, несмотря на то внушение, какое ей сделала старшая фрейлина, ведавшая ее воспитанием, она торопилась отблагодарить его. Но, едва увидев несчастного Натаниэля, она спрятала лицо в ладонях и, забыв об услуге, оказанной ей юношей, закричала:

— Вон отсюда! Вон отсюда, безобразный Щелкунчик! Вон отсюда! Вон отсюда!

И сейчас же гофмаршал взял бедного Натаниэля за плечи и вытолкнул его на лестницу.