Литмир - Электронная Библиотека

Мою родню твой муж убил, отринув жалость,

Я без племянников, я без детей осталась.

Но, королева, знай: ждет и тебя беда!

Дитя, что ныне спит в твоем уютном чреве,

Знай, будет всех милей всесильной королеве И ненавистней всех мне будет навсегда!

У мужа твоего есть пушки и солдаты,

Есть оружейники, министры, адвокаты,

Есть много крепостей, и мышеловки есть.

Я ж лишена всего; ряды зубов зато мне Даны, чтоб грызть врагов! Ты, королева, помни:

Детей твоих везде моя настигнет месть!

Вслед за этими словами она исчезла, и с тех пор никто ее не видел. Но королева, через несколько дней и в самом деле заметившая, что она беременна, была так взволнована этим предсказанием, что уронила паштет в огонь.

Таким образом во второй раз госпожа Мышильда лишила короля одного из его любимых блюд; это привело его в ярость, однако заставило еще больше порадоваться столь удачно осуществленным им решительным мерам.

Не стоит и говорить, что Кристиан Элиас Дроссельмейер получил от короля щедрую награду и с триумфом вернулся в Нюрнберг.

Как, несмотря на все предосторожности, предпринятые королевой, госпожа Мышильда осуществила свою угрозу по отношению к принцессе Пирлипат.

Теперь, дорогие мои дети, вы знаете не хуже меня, не так ли, почему королева приказала столь бдительно стеречь чудесную маленькую принцессу: она боялась мести госпожи Мышильды, ибо, судя по словам госпожи Мышильды, для наследницы маленького счастливого безымянного королевства речь могла идти либо о потере жизни, либо, по крайней мере, о потере красоты, а такое, как уверяют, для женщины еще хуже. Особенно усиливало тревогу любящей матери то, что механические устройства метра Дроссельмейера были совершенно бессильны против опытности госпожи Мышильды. Правда, придворный звездочет, который одновременно был и главным предсказателем, и главным астрологом, опасаясь, что его должность упразднят как бесполезную, если он не выскажется по этому вопросу, заявил, будто звезды вполне определенно говорят ему, что только семейство прославленного кота Мурра способно защитить колыбельку принцессы от госпожи Мышильды. Вот почему каждая из шести нянюшек была обязана постоянно держать у себя на коленях одного из сынов этого семейства, которые, кстати сказать, были причислены ко двору в качестве тайных секретарей посольства, и должна была нежным и продолжительным почесыванием облегчать этим юным дипломатам тяготы государственной службы.

Но однажды вечером — а вы знаете, дети, что бывают дни, когда никак не можешь проснуться окончательно, — так вот, однажды вечером, несмотря на все усилия, предпринятые шестью нянюшками, которые сидели повсюду в спальне, держа на своих коленях котов, и двух обер-гоф-нянек, дежуривших у изголовья принцессы, все они почувствовали, что ими постепенно овладевает сон. Но, поскольку каждая из них была поглощена собственными ощущениями, не считая нужным доверить их подругам в надежде, что те не заметят у нее потерю бдительности и будут продолжать бодрствовать, пока она поспит, случилось так, что глаза у одной за другой сомкнулись, затем, в свою очередь, замерли руки, почесывавшие котов, а коты, которых перестали почесывать, воспользовались этим обстоятельством и задремали.

Мы не можем сказать, сколько времени продолжался этот странный сон, но около полуночи одна из двух обер-гофнянек внезапно проснулась. Все окружавшие ее женщины, по-видимому, впали в полное оцепенение: не было слышно ни малейшего похрапывания, даже дыхание спящих, казалось, остановилось; кругом царила мертвая тишина: слышался лишь тихий шорох, с каким червяк точил дерево. Но что стало с обер-гофнянькой, когда она увидела рядом с собой огромную страшную мышь, которая, встав на задние лапки, просунула голову в колыбель принцессы Пирлипат и, похоже, была занята тем, что грызла личико ребенка! Обер-гофнянька вскочила с криком ужаса. Услышав этот крик, пробудились и все остальные; однако госпожа Мышильда — а это была, конечно, она! — шмыгнула в угол спальни. Тайные секретари посольства бросились вдогонку, но, увы, было слишком поздно: госпожа Мышильда скрылась, проскользнув в щель в полу. В то же мгновение принцесса Пирлипат, разбуженная всем этим шумом, принялась плакать. Нянюшки и обер-гофняньки отозвались на этот плач криками радости.

— Хвала Господу! — воскликнули они. — Раз принцесса Пирлипат плачет, значит, она жива!

И они тут же побежали к колыбельке; но в какое же отчаяние они впали, когда увидели, что стало с этим нежным и очаровательным созданием!

И в самом деле, вместо чудесного бело-розового личика, этой маленькой головки с золотыми кудрями и лазурных, как небо, глазок на уродливом скрюченном тельце торчала огромная безобразная голова! Глаза ребенка потеряли свой небесный цвет — они стали зелеными, вытаращенными и обрели дикий неподвижный взгляд. Очаровательный ротик растянулся до ушей, а подбородок покрылся пушистой курчавой бородкой, как нельзя лучше подходящей для какого-нибудь старого шута, но отвратительной на лице юной принцессы.

В эту минуту в спальню вошла королева; шесть рядовых нянек и две обер-гофняньки пали ниц, в то время как шесть советников посольства стали оглядываться по сторонам в поисках открытого окна, чтобы выбраться на крышу.

Отчаяние бедной матери было ужасным. Она упала в обморок, и ее отнесли в королевскую спальню.

Но особенно тяжело было видеть горе несчастного отца, настолько страшно и глубоко он страдал. Пришлось повесить замки на оконные рамы, чтобы он не выбросился в окно, и обить ватой его покои, чтобы он не разбил себе голову о стены. Не стоит и говорить, что у него забрали шпагу, перестали класть перед ним на стол ножи и вилки и оставлять у него на виду какие-либо режущие и колющие инструменты. Впрочем, сделать это было не так уж трудно, поскольку в течение двух или трех первых дней после этих событий он наотрез отказывался есть, не переставая повторять:

— О, я несчастный монарх! О, злая судьба!

Возможно, вместо того чтобы обвинять судьбу, королю следовало бы подумать о том, что, как всегда и бывает, он сам стал виновником своего несчастья, ибо, если бы в свое время он спокойно съел свою кровяную колбасу с чуть меньшим, чем положено, количеством сала, и, отказавшись от мести, оставил бы госпожу Мышильду с ее семейством под печью, несчастье, которое он оплакивал, вовсе не случилось бы. Но мы должны сказать, что мысли царственного отца принцессы Пирлипат отнюдь не шли в подобном философском направлении.

Напротив, в соответствии с естественной потребностью всех могущественных людей перекладывать вину за обрушивающиеся на них беды на более слабых, король переложил свою собственную вину на искусного механика Кристиана Элиаса Дроссельмейера. И, прекрасно понимая, что, услышав повеление вернуться ко двору для того, чтобы быть там повешенным или обезглавленным, тот, конечно же, поостережется откликнуться на приглашение, король велел, напротив, вызвать мастера якобы для того, чтобы вручить ему новый орден, только что созданный его величеством исключительно для писателей, художников и механиков. Метр Дроссельмейер не был лишен тщеславия; он подумал, что орденская лента будет хорошо выглядеть на его желтом рединготе, и немедленно отправился в дорогу; но его радость очень скоро сменилась ужасом: на границе королевства его ждали гвардейцы. Они схватили Дроссельмейера и стали передавать его от подразделения к подразделению вплоть до самой столицы.

Король, по-видимому опасаясь смягчиться, не захотел даже принять метра Дроссельмейера, когда тот прибыл во дворец; он велел немедленно отвести механика к колыбели принцессы Пирлипат и объявить ему: если в течение месяца начиная с сегодняшнего дня принцесса не обретет вновь свой природный облик, Дроссельмейеру безжалостно отрубят голову.

Метр Дроссельмейер вовсе не мнил себя героем и всегда рассчитывал умереть, как говорится, своей смертью; поэтому он весьма испугался угрозы, но, тем не менее, вскоре, доверившись своей учености, размах которой никогда не мешала ему должным образом оценивать его личная скромность, немного успокоился и немедленно приступил к первой и самой необходимой процедуре, заключавшейся в том, чтобы убедиться, может ли болезнь поддаться какому-либо лекарству или она на самом деле неизлечима, как ему показалось с первого взгляда.

139
{"b":"812061","o":1}