И с этими словами король кобольдов гордо бросил свою перчатку к ногам рыцаря.

Пока король кобольдов ясным тонким голоском произносил свои речи, рыцарь Ганс внимательно его рассмотрел и, убедившись, что рост у противника не больше шести с половиной дюймов, начал понемногу успокаиваться, поскольку подобного врага, как ему показалось, особенно опасаться не стоило, так что Ганс безбоязненно поднял перчатку и надел ее на кончик мизинца, чтобы разглядеть поближе.

То была перчатка с крагой, выкроенная из кожи мускусной крысы, с искусно нашитыми вверху стальными чешуйками.

Король кобольдов не мешал Гансу рассматривать перчатку и после минуты молчания произнес:

— Ну что, рыцарь? Я жду ответа. Ты принимаешь вызов или отвергаешь его?

Рыцарь Ганс снова взглянул на смельчака, который явился сразиться с ним, хотя не доставал и до половины его ноги; успокоенный маленьким ростом противника, он спросил:

— А каким оружием мы будем биться, уважаемый человечек?

— Каждый своим: ты — твоим мечом, а я — своим кнутом.

— Как это — кнутом?

— Кнут — мое обычное оружие: так как я мал ростом, мне нужно издалека поражать врага.

Ганс расхохотался:

— И вы будете сражаться со мной своим кнутиком?

— Конечно! Разве вы не расслышали, что это мое оружие?

— И вы не воспользуетесь ничем другим?

— Нет.

— И вы даете в том слово?

— Слово рыцаря и короля.

— В таком случае будем сражаться, — заявил Ганс.

И он в свой черед бросил перчатку к ногам короля.

— Прекрасно, — откликнулся тот, отпрыгнув назад, чтобы не оказаться раздавленным. — Трубите, трубачи!

Тотчас двенадцать трубачей, взобравшихся на небольшую табуретку, протрубили воинственную мелодию, а тем временем королю кобольдов принесли оружие, которым ему предстояло сражаться.

То был кнутик с рукоятью из цельного изумруда. К концу этой рукояти были приделаны пять стальных цепочек длиной в три дюйма, с бриллиантами величиной с горошину на концах, так что, если не говорить о ценности материала, оружие короля кобольдов весьма напоминало многохвостую плетку, которой выбивают пыль из одежды.

Рыцарь Ганс, полный сознания собственной силы, извлек из ножен свой меч.

— Если вам угодно, начнем, — обратился к рыцарю король.

— К вашим услугам, государь, — откликнулся Ганс.

Тотчас трубачи сыграли мелодию еще более воинственную, чем в первый раз, и сражение началось.

Однако при первых же полученных им ударах рыцарь понял, что ему не стоило относиться с презрением к оружию врага. Несмотря на покрывающий все его тело панцирь, он ощутил боль от ударов кнутика так, как если бы был голым; пять бриллиантов впивались в его стальной панцирь, будто он был сделан из мягкого теста. И вот Ганс, вместо того чтобы защищаться, стал кричать, выть, бегать по комнате, прыгать на стулья и на кровать, отовсюду преследуемый кнутом беспощадного короля кобольдов, в то время как воинственная мелодия труб, приспосабливаясь к происходящему, меняла по ходу поединка ритм и интонацию и в конце концов превратилась в галоп.

Это был тот самый галоп, дорогие мои дети, который наш великий композитор Обер отыскал и поместил, ничего об этом не сказав, в пятый акт "Густава".

После пяти минут таких упражнений рыцарь Ганс упал на колени и попросил пощады.

Тогда король кобольдов отдал кнут своему оруженосцу и, взяв скипетр, объявил:

— Рыцарь Ганс, ты всего лишь старая баба, и тебе приличествует держать в руках не меч и кинжал, а прялку и веретено.

С этими словами он прикоснулся к поверженному противнику своим скипетром. Ганс почувствовал, что с ним происходит что-то небывалое; кобольды расхохотались — и все исчезло, как видение.

XVI

РЫЦАРЬ С ПРЯЛКОЙ

Прежде всего Ганс огляделся и увидел, что в комнате он был один.

Тогда он осмотрел себя — и ахнул от удивления.

Он был одет как старуха: его панцирь превратился в юбку из мольтона в полоску, его шлем — в чепчик, меч — в прялку, а кинжал — в веретено.

А поскольку и в этом новом его облике у рыцаря Ганса сохранились его борода и усы, то, как вы понимаете, дорогие мои дети, выглядел он весьма смешным и уродливым.

Увидев, как он теперь выряжен, рыцарь Ганс скривил рот, что сделало его еще более смешным и уродливым; но тут ему пришла в голову мысль раздеться и лечь в постель: таким образом не останется никаких следов того, что с ним произошло. Он поставил прялку на кресло и хотел было развязать чепчик, но прялка тотчас выпрыгнула из кресла и нанесла ему несколько таких болезненных ударов по пальцам, что бедняге пришлось стать в оборонительную позицию против этого нового противника.

Сначала Ганс вознамерился защищаться, но прялка фехтовала так ловко, что он уже через несколько секунд был вынужден спрятать руки в карманы.

Тогда прялка преспокойно заняла свое место у него на боку, и рыцарь Ганс получил минутную передышку.

Он воспользовался ею, чтобы изучить противника.

То была настоящая прялка, напоминавшая все остальные прялки на свете, если не считать того, что она была изящнее прочих и имела на своем верхнем конце маленькую насмешливо гримасничавшую головку, которая словно показывала рыцарю язык.

Великан притворно улыбнулся прялке, подойдя при этом поближе к камину, а затем, улучив момент, схватил ее и бросил в огонь.

Не пролежав в камине и минуты, прялка воспрянула, вся охваченная пламенем, и принялась гоняться за рыцарем, который на этот раз к тому времени, когда он попросил пощады, был не только избит, но еще и обожжен.

Пламя тотчас угасло, и прялка скромно устроилась у пояса рыцаря.

Положение было серьезным: уже светало и барон Виль-больд, рыцарь Торальд и другие могли появиться с минуты на минуту. Ганс перебрал в уме все возможные способы избавиться от проклятой прялки, и тут ему пришла в голову мысль выбросить ее в окно.

Рыцарь подошел к оконному переплету, напевая при этом, чтобы прялка не заподозрила ничего дурного, открыл окно и, притворившись, что он осматривает пейзаж и вдыхает свежий утренний воздух, внезапно схватил своего необычного противника, бросил его в пропасть и затворил окно. Тотчас он услышал звон разбитого стекла и обернулся на этот звук: прялка, выброшенная в одно окно, вернулась в комнату через другое.

Однако на этот раз прялка, дважды ставшая жертвой предательства, рассердилась не на шутку: она обрушилась на Ганса и сильными прямыми ударами стала прохаживаться по всему его телу. Великан взвыл от боли.

Наконец, когда рыцарь упал без чувств в кресло, прялка сжалилась над ним и вновь заняла место у его пояса.

Тогда Ганс подумал, что, быть может, он уймет гнев своей противницы, сделав для нее что-нибудь приятное, и принялся прясть.

Похоже, прялку это весьма порадовало: ее головка оживилась, заморгала глазками от удовольствия и принялась тихо напевать какую-то песенку.

В эту минуту Ганс услышал шум в коридоре и хотел было прервать свое занятие; но прялке это не понравилось, и она так больно ударила несчастного по пальцам, что ему пришлось продолжить работу.

Тем временем шаги приближались и наконец остановились перед дверью; Ганс был вне себя, оттого что его застигли в подобном наряде и за подобным занятием, но он ничего не мог поделать.

Мгновение спустя дверь распахнулась, и вошедшие в комнату барон Вильбольд, рыцарь Торальд и еще трое или четверо сопровождавших их дворян остолбенели от странной картины, представшей перед их глазами.

Ганс, которого они оставили облаченным в рыцарские доспехи, теперь предстал перед ними в облике старухи за прялкой и с веретеном в руках.

Вся компания разразилась громким хохотом. Великан же не знал, куда деваться от стыда.

— Черт подери! — воскликнул барон Вильбольд. — Похоже, посетившие тебя призраки обладают веселым нравом, друг мой Ганс, и ты сейчас поведаешь нам, что с тобой произошло.