— Да, мессир, — подтвердил юноша, — и подробнее мы поговорим об этом позже. А в данную минуту вопрос заключается лишь в одном — заклясть дух графини Берты.
— Да, — отозвался Вильбольд, — признаться, мне не терпится увидеть, как будет покончено с этим делом.
— Что ж, — сказал Торальд, — пусть рыцарь Ганс предпримет попытку этой ночью, а моя очередь наступит в следующую ночь.
— Ей-Богу, — промолвил Вильбольд, — верно сказано, и мне нравится, когда дела ведут с такой прямотой. Рыцарь Торальд, вы достойный молодой человек, и вот вам моя рука.
И Вильбольд протянул юноше руку, которую тот, поклонившись, пожал.
Все это время Ганс мрачно молчал.
Вильбольд повернулся к нему и с удивлением увидел, что великан был крайне бледен.
— Думаю, друг Ганс, — сказал барон, — что такое предложение тебе по душе; и, поскольку ты только что выразил желание как можно быстрее оказаться лицом к лицу с духами, ты должен поблагодарить рыцаря Торальда, предоставляющего тебе возможность встретиться с ними сегодня же ночью.
— Да, наверно, наверно, — пробормотал рыцарь, — но это будет бесполезно, и я только потеряю время: духи не явятся.
— Ошибаетесь, рыцарь Ганс, непременно явятся, — возразил Торальд тоном человека, уверенного в своей правоте.
Великан смертельно побледнел.
— Принимая во внимание сказанное, — продолжал Торальд, — если вы уступите мне свою очередь, я с благодарностью приму ваше предложение и попытаюсь первое нападение призраков принять на себя: быть может, при второй попытке они будут не столь ужасны, как при первой.
— Ей-Богу, рыцарь, — ответил Ганс, — мне совершенно все равно — быть первым или вторым, и если вам так хочется сделать попытку первым…
— Нет, нет, — вмешался в разговор Вильбольд, — будем действовать так, как договорились. Соблюдайте последовательность, господа: Ганс — сегодня вечером, а рыцарь Торальд — завтра; вот так-то…
Барон наполнил свой стакан и поднял его.
— За здоровье заклинателей духов! — провозгласил он.
Все присоединились к хозяину. А тот, к своему немалому удивлению, заметил, что рука рыцаря Ганса дрожала, когда он подносил стакан к губам.
— Итак, все в порядке, и после обеда мы уезжаем, — заключил Вильбольд.
Злосчастный рыцарь Ганс почувствовал себя мышью, попавшей в мышеловку.
Сначала, ввязываясь в затею, он надеялся выпутаться из нее, прибегнув к одной из своих обычных фанфаронских уловок: он рассчитывал сделать вид, что входит в замок, в действительности провести ночь где-нибудь неподалеку, а на следующий день не торопясь рассказать о своей страшной битве с призраками. Но теперь все переменилось: из-за вмешательства рыцаря Торальда дело приняло серьезный оборот, и Ганс понимал, что теперь то ли его соперник, то ли его друг не выпустят его из виду. И действительно, после обеда барон Вильбольд, встав из-за стола, заявил, что сам проводит рыцаря Ганса и, чтобы ни с его стороны, ни со стороны ряцаря Торальда не было никаких нареканий, он закроет смельчака на ключ в своей спальне и опечатает дверь.
Отступать было некуда. Ганс только попросил разрешения сходить за своим панцирем и шлемом, с тем чтобы в случае появления противника встретить его во всеоружии, и разрешение было ему дано.
Так что Ганс отправился к себе домой, вооружился с головы до ног, а затем вся компания направилась к замку Вистгау.
Кавалькада состояла из барона Вильбольда фон Эйзенфельда, рыцаря Ганса, рыцаря Торальда и еще трех или четырех гостей, которые, устроив себе развлечение из происходящих событий, чем бы они ни кончились, должны были ждать их итога на мызе, принадлежавшей барону Вильбольду и располагавшейся на расстоянии полульё от замка.
До Вистгау добрались около девяти вечера: это было благоприятное время, чтобы начать задуманное.
В глубине души Ганс испытывал сильное беспокойство, но он мужественно шел навстречу своей судьбе и сохранял довольно невозмутимый вид. В замке все было погружено в непроглядную тьму, и, поскольку тишину не нарушал ни малейший шум, рыцарь сам стал похож на призрак.
Все вступили в пустынный вестибюль, прошли большие залы, обтянутые темными тканями, и бесконечные коридоры; затем открылась дверь роковой спальни. Комната эта была холодной, и в ней, как и во всем замке, царили тишина и покой.
Пришедшие развели в камине жаркий огонь, зажгли люстру и канделябры; затем все пожелали рыцарю Гансу спокойной ночи, и барон Вильбольд, закрыв дверь на ключ, опечатал ее с помощью полоски бумаги и двух печатей со своим гербом.
После этого каждый из провожающих в последний раз громко пожелал узнику спокойной ночи, и компания отправилась ночевать на мызу.
Оставшись в одиночестве, Ганс вознамерился было спастись бегством через окно, но это оказалось невозможным, поскольку окно открывалось в пропасть, в ночной тьме представлявшуюся просто бездонной.
Тогда рыцарь простучал стены: они повсюду отзывались глухим негромким звуком, указывавшим на то, что никакой скрытой двери в них не было.
Поневоле ему пришлось остаться в спальне. Рыцарь Ганс на ощупь проверил, крепко ли держатся все части его панциря, при нем ли его меч, легко ли извлекается из ножен кинжал, свободно ли опускается и поднимается забрало, а затем, убедившись, что с этим все в порядке, сел в большое кресло напротив камина.
Проходил час за часом, однако никто не появлялся, и рыцарь Ганс понемногу стал успокаиваться. Сначала причину того, что никто не появлялся, он увидел в том, что в стене не было никакой потайной двери и что закрытая на ключ дверь не позволяет призракам войти в той же мере, в какой она не позволяет ему выйти. Правда, он слышал, что для призраков запоры мало что значат и что они легко и без предупреждения проходят сквозь стены и замочные скважины; но все же здесь ему казалось до некоторой степени безопасно.
К чести рыцаря Ганса следует сказать, что он начал даже засыпать, когда ему показалось, будто он слышит сильный шум в каминной трубе; он тотчас бросил охапку хвороста в начавший угасать камин, надеясь хорошенько поджарить ноги призраков, если они вздумают проникнуть в спальню таким путем. Огонь вновь разгорелся и с мелодичным потрескиванием стал подниматься вверх от каминной чугунной доски, как вдруг на глазах у рыцаря Ганса из камина высунулся конец доски шириной около фута, и доска эта продолжала двигаться и удлиняться, хотя рыцарь не видел того, кто ею орудовал. Доска медленно и неуклонно опускалась наискосок и, достигнув пола, образовала нечто вроде наклонного мостика над огнем. В ту же минуту по этому мостику, будто с русской горки, стали соскальзывать в огромном числе крошечные кобольды во главе со своим королем, который был вооружен не хуже рыцаря Ганса и, казалось, вел их в бой.
По мере того как они спускались, Ганс отодвигался от них в своем кресле на колесиках и, когда король и его войско выстроились перед камином в боевой порядок, Ганс оказался в противоположном конце комнаты и только стена мешала ему отодвигаться дальше; в итоге между ним и кобольдами образовалось свободное пространство.
Тогда, негромко переговорив со своими старшими офицерами, король кобольдов один, без сопровождающих, ступил в это свободное пространство.
И затем, положив ладонь на бедро, он не без иронии заговорил с рыцарем:
— Рыцарь Ганс, я много раз слышал похвалы твоему замечательному мужеству, правда, они были тобою же и высказаны; но, поскольку настоящий рыцарь не должен лгать, я хотел бы убедиться, что ты говорил правду. И вот мне пришло в голову вызвать тебя на поединок; проведав, что ты смело предложил барону Вильбольду заклясть дух, посещающий его замок, я получил от этого самого духа, моего близкого друга, предложение занять его место этой ночью. Если победишь ты, дух моими устами даст обязательство покинуть замок и больше в нем не появляться; если же ты будешь побежден, ты чистосердечно признаешь свое поражение и уступишь место рыцарю Торальду, победить которого мне не составит труда, ведь я никогда не слышал, чтобы он похвалялся тем, что одолел хотя бы одного врага. Не сомневаюсь, что ты примешь мой вызов, и потому вот тебе моя перчатка.
