Но это прискорбное решение встретило мягкое сопротивление: пятнадцать лет прошло с тех пор, когда барон Вильбольд фон Эйзенфельд вступил во владение замком, и за эти пятнадцать лет прелестное дитя, привезенное им туда в колыбельке, выросло и похорошело; теперь это была очаровательная девушка, кроткая, набожная и сострадательная, которая, постоянно затворяясь в своей комнате, обрела в одиночестве неизбывную тихую печаль, придававшую еще больше очарования ее личику и прекрасно гармонировавшую с ее нежным именем Хильда. Поэтому достаточно было только увидеть, как она днем прогуливается в своем саду, слушая пение птиц и словно понимая их, или как она ночью, сидя на подоконнике, следит за облаками, которые время от времени наводили на нее тень, и за луной, с которой она, казалось, беседовала без слов, — так вот, достаточно было это увидеть, чтобы даже самые строптивые люди почувствовали, что способны полюбить ее, а люди душевные почувствовали, что они уже ее любят.

И вот, когда Хильда узнала, что ее отец решил отменить в этом году празднество медовой каши, она, оставаясь конечно же в границах дочерней почтительности, высказала ему все возможные возражения, но ни ее нежный голос, ни ее нежные глаза ничуть не тронули сердце барона, которого ожесточили злонамеренные советы его друга Ганса.

Так что в назначенный день он покинул замок, заявив управляющему, что глупый обычай медовой каши длился слишком долгие годы и, начиная с нынешнего 1 мая, он решил упразднить этот обычай, не только обременительный для него, но и служащий дурным примером для других.

И тогда Хильда, убедившись, что ей не удалось пробудить в отце добрые чувства, собрала все свои скромные сбережения, как раз равные сумме, какую барон должен был израсходовать на праздничный обед, пошла пешком по деревням, входившим в число отцовских владений, громко объявляя, что ее отец, вынужденно отсутствующий, не может в этом году устроить праздник медовой каши и что поэтому он поручил ей раздать бедным, больным и престарелым сумму, составлявшую стоимость этого обеда.

Крестьяне поверили Хильде или же притворились, что поверили, а поскольку прошлогодний обед не оставил у них сколько-нибудь приятных воспоминаний, они были рады в обмен на скудное пиршество получить немалую милостыню и благословили руку, через посредство которой барон Вильбольд распространил на них свои благодеяния.

И только духи замка ничуть на этот счет не заблуждались и никоим образом не поддались на спасительную ложь, на какую вынуждена была пойти прекрасная Хильда.

XIII

ОГНЕННАЯ РУКА

Четвертого мая Вильбольд возвратился в замок. Первой его заботой было спросить, не случилось ли что-нибудь в его отсутствие; однако, узнав что все было в порядке, что вассалы не роптали, а духи не поднимали шума, барон уверился, что его упорство утомило кобольдов и что теперь он избавился от них навсегда. Поэтому, поцеловав дочь и отдав распоряжения на следующий день, он спокойно отправился спать.

Но едва он лег в постель, как в замке и вокруг него поднялся такой шум, какого еще не слыхивали человеческие уши. За стенами замка выли собаки, ухали совы, кричали сычи, мяукали коты, грохотал гром, а в самом замке кто-то волочил цепи, опрокидывал мебель, катил камни; это был такой шум, гвалт и крик, что можно было подумать, будто ведьмы со всей округи в ответ на призыв самого Сатаны изменили обычное место своих сборищ и, вместо того чтобы собираться, как всегда, на Брокене, слетелись к замку Вистгау.

В полночь шум прекратился и воцарилась такая глубокая тишина, что любой человек мог услышать один за другим двенадцать ударов башенных часов. С последним ударом немного успокоившийся Вильбольд высунул голову из-под одеяла и отважился оглядеться. И вдруг волосы зашевелились у него на голове, холодный пот выступил на его лбу — напротив его постели из стены выдвинулась огненная рука и кончиком пальца, словно пером, начертала на темных стенах комнаты такие слова:

Господь дает семь дней, чтобы завет графини Ты выполнил — таков вердикт его суда.

И если зло творить не перестанешь ныне,

Ты замка славного лишишься навсегда.

Написав последнее слово, рука исчезла; вслед за этим одна за одной, в том же порядке, как они были начертаны, все буквы исчезли, и сразу же после этого комната, еще мгновение тому назад освещенная этим огненным четверостишием, погрузилась в непроглядную тьму.

На следующий день все до единого слуги барона обратились к нему с просьбой уволить их, заявив, что больше не хотят оставаться в замке.

Вильбольд, в глубине души таивший такое же сильное желание покинуть Вистгау, ответил им, что, не желая расставаться с такими отличными слугами, он решил жить в каком-нибудь другом поместье и оставить замок Вистгау духам, видимо притязающим на владение им.

И в тот же самый день, невзирая на слезы Хильды, барон покинул старый донжон и переехал жить в свой наследственный замок Эйзенфельд, расположенный в половине дня пути от Вистгау.

XIV

РЫЦАРЬ ТОРАЛЬД

В это время две новости наделали много шуму в поместье Розенбергов: первая — отъезд барона Вильбольда фон Эйзенфельда, а вторая — прибытие рыцаря Торальда.

Рыцарь Торальд был красивый молодой человек лет двадцати двух от роду, несмотря на свой еще юный возраст успевший побывать во всех главных королевских дворах Европы, приобретя там твердую репутацию человека мужественного и вместе с тем галантного.

И правда, он являл собою самого совершенного кавалера, и о его воспитании рассказывали просто сказочные истории: поговаривали, что еще ребенком его доверили королю кобольдов, который, будучи государем широко образованным, поклялся сделать Торальда настоящим вельможей. И он научил мальчика читать самые древние рукописи, говорить не только на всех живых языках, но даже и на мертвых, играть на лютне, петь, ездить верхом, владеть оружием и биться на копьях; затем, когда ученику исполнилось восемнадцать лет и когда король, его наставник, увидел, что юноша достиг вершины совершенства в любом деле, с которым он пожелал его познакомить, воспитатель подарил своему воспитаннику знаменитого коня Буцефала, никогда не ведавшего устали; знаменитое копье рыцаря Астольфа, выбивавшее из седла любого, кого касалось его алмазное острие; и наконец знаменитый меч Дюрандаль, разбивавший, словно стеклянные, самые крепкие и отлично изготовленные доспехи. Затем к этим дарам, и так весьма драгоценным, король добавил дар еще более достойный одобрения, а именно кошелек, в котором всегда лежали двадцать пять золотых экю.

Можно понять волнение, вызванное появлением в округе столь почтенного рыцаря, однако почти тотчас после того, как Торальд пересек деревню Розенберг верхом на своем могучем коне, вооруженный своим замечательным копьем и опоясанный своим отличным мечом, он исчез, и с тех пор никто ничего о нем не слышал.

Разумеется, подобная тайна лишь разожгла любопытство жителей окрестных селений, вызванное этой особой.

Поговаривали, что вечером его видели перед замком Вистгау в лодке, которая, несмотря на быстрое течение Рейна, стояла на реке недвижно, словно на якоре. Поговаривали также, что однажды заметили, как он с лютней в руке стоял на вершине огромной скалы, которая высилась напротив окон Хильды и на которую до того лишь ястребы, кречеты и орлы опускали свои когти. Однако все эти рассказы были не более чем смутные слухи и никто не мог заявить определенно, что встретил рыцаря Торальда после того дня, когда он во всеоружии и верхом на своем коне пересек деревню Розенберг.

XV

ЗАКЛИНАТЕЛИ ДУХОВ

Как вы поняли, дорогие мои дети, огненная рука предоставила барону Вильбольду семь дней для раскаяния; но он, по-прежнему находясь под влиянием дурных советов рыцаря Ганса фон Варбурга, решил не идти на попятную и, чтобы утвердиться в этом решении, вознамерился три последних дня провести в празднествах и бурных пиршествах. Кстати, нашелся и предлог — день рождения его дочери, приходившийся как раз на 8 мая: Хильда родилась в месяц роз.