Инна мягко улыбнулась и протянула мне салфетку, на которой неуверенным почерком был написан номер. Я аккуратно сложил ее пополам и убрал в нагрудный карман. Она внимательно следила за моими движениями, словно желала убедиться, что я не передумаю в последний момент. Лишь когда я застегнул пуговицу, она наклонилась и поцеловала меня. Еле заметно и кротко, словно боялась, что я могу отреагировать как-то не так.

Позавтракав, она тихо сказала: «Мне уже пора», – и тут же ушла. Так быстро, что я не успел заметить, как остался сидеть в одиночестве. Вернувшись в квартиру, я обнаружил Максима спящим на полу возле кровати. Он лежал, раскинув короткие руки в стороны. Я лишь подумал: «Боже мой, та еще была ночка», – и сразу лег спать.

Проснувшись вечером, я застал Максима уже на кухне.

– Ты голоден? – спросил он, накрывая на стол. – Я приготовил окорок.

Готовил Максим бесподобно, как и любой человек, привыкший наслаждаться каждым мгновением жизни. Я жадно заглатывал куски мяса, даже толком не прожевав, и тут же отправлял в рот новый кусок.

– Спорим, – самоуверенно заявил мой приятель. – Ты давно так вкусно не ел?

– Ты шутишь? – промычал я, жуя очередной кусок. – Так вкусно я не ел никогда.

Весь оставшийся вечер мы просидели в гостиной. Я лежал на полу, а Максим сидел напротив и рассказывал истории о своём отце, который, будучи человеком рабочим, умудрился объездить полмира, прокладывая тут и там железные дороги. Максим восхищался им. Говорил с трепетом, используя громогласные фразы и то и дело вскакивая на ноги, чтобы передать его повадки.

Где-то посреди ночи он неожиданно спросил:

– А каков твой отец? – обычно я ни с кем не обсуждал свою семью.

– Не знаю. Он ушел от нас много лет назад. Я почти не вижу его. Раз или два в год. Наверное, я должен был интересоваться им, но я почему-то никогда не спрашивал о нем у матери.

– Тебе не за что себя винить, – его голос был снисходителен.

Максим помолчал немного и снова принялся рассказывать о своем отце. Как однажды тот был командирован в Африку и решил сфотографироваться с питоном, заползшим в палаточный городок. Провозился с ним весь день и так привязался к твари, что решил приручить. Он начал подкармливать змею, невзирая на недовольство жителей палаточного городка, которые негативно относились к присутствию двухметрового гада. За те три месяца, что отец Максима провёл в Нигерии, он сильно привязался к змее и даже хотел увезти ее домой, но вынужден был отпустить на волю, потому как сотрудники аэропорта наотрез отказались принимать на борт дикого питона. Думаю, его отец выдумал эту историю, но я не стал говорить об этом Максиму. Слушая, как он говорит, я так и заснул на полу.

Следующим утром во время завтрака Максим неожиданно спросил:

– Ты когда-нибудь видел горы? – он стоял, потягиваясь в дверном проеме.

– Только те, что вокруг Ключа, – ответил я, терзая вилкой глазунью.

– Шутишь? Ты приехал на юг, но ни разу не удосужился съездить в горы? – Раньше я об этом не задумывался, но, когда Максим озвучил мысль, она показалась мне действительно абсурдной. – Я знаю одно местечко, – продолжил он. – Тут недалеко. Там есть смотровая площадка. С нее можно как следует рассмотреть горную цепь. Можем прокатиться туда сегодня.

– Ты это серьезно? – я не мог понять шутит ли он.

– Ну да. – Максим обвел взглядом стены. – Не торчать же все время в квартире.

Мы наспех собрались и поехали на вокзал. Было удивительно жарко. Я все не мог привыкнуть, что можно прогуливаться в одной рубашке в марте. Дома еще лежал снег.

Поезда в Горячем Ключе ходили исправно. Станция работала без остановки. В зал набивалась толпа, ожидая отправки на Адлер. Мы подоспели к отходящей электричке и сразу заняли места. Вагоны были переполнены. Людям приходилось стоять в проходе. Местные старушки везли все, что можно было продать. По проходам толкались цыганские детишки, выпрашивая у пассажиров монетку, а у зевак и вовсе обчищая карманы. Максим занял место у окна и долго думал о чем-то.

– Кем ты видишь себя в будущем? – вдруг спросил он.

– Не знаю. Никогда об этом не задумывался. – Максим часто задавал странные вопросы, но мне это даже нравилось.

– А если задуматься прямо сейчас? – он повернулся ко мне. Взгляд его был испытывающим.

– Да какая на хрен разница. Я просто хочу жить. К чему эти вопросы?

– Просто спрашиваю. – Максим пожал плечами. – Я хочу обзавестись семьей и скучной работой, но перед этим как следует нагуляться. Так, чтобы еще много лет вспоминать прожитые годы.

– Как твой отец? – упоминание об отце воодушевило Максима.

– Да, – я хочу вырваться из-под власти моей семьи. Меня напрягает все это.

– А что стало с твоим отцом?

– Он умер полтора года назад, – Максим нервно одернулся. – Но я сейчас не об этом. О чем ты мечтаешь, действительно великом, что изменило бы мир навсегда?

– Зачем мне мечтать о великом? Большие мечты – для больших людей, – это была не просто отмашка. Я и впрямь так думал. Отчасти думаю так и сейчас.

– Неужели ты думаешь, что нам не нужны перемены?

Максим уперся лбом в стекло и уставился туда, где со звоном неслась весна, а птицы стаями летели на север. И все суетилось, двигалось, и возня эта протекала так спокойно, что заметить ее мог далеко не каждый.

Доехали мы быстро. Сошли на станции в маленькой деревушке. Всюду было тихо. Жизнь шла размеренно. Приезжих редко заносило сюда, и люди могли спокойно заниматься делами. Максим повел меня по грунтовой дороге на высокий холм, на вершине которого виднелась полуразрушенная крепость и высокий флагшток. Флагшток пустовал.

Во времена империи гарнизоны высматривали отсюда абреков, спускавшихся с гор. Но потом рядом появилась эта деревня. Гарнизон передвинулся примерно на сто километров к востоку. И вплоть до революции крепость служила тюрьмой. Во время войны здесь располагался штаб. Крепость сильно пострадала после авиаудара, и никто так и не взялся ее восстанавливать. Уже после развала Союза местные жители построили смотровую площадку в надежде привлечь туристов, но особой популярностью это место не пользовалось.

Когда мы наконец поднялись на холм, я поднял глаза и застыл от восторга. Всюду, куда мог дотянуться мой взгляд, простирались горные хребты, исчерченные у основания полосками сосен. Со стороны цепи холм круто обрывался вниз и заканчивался маленькой речушкой. Горы находились достаточно далеко, и с утеса можно было рассмотреть их от подножья до самой вершины. Все мелкие объекты съедало расстояние, и цепь представлялась грудой огромных камней. Прямо напротив утеса стояла самая большая гора, на которой, словно зеленые родимые пятна, росли островки деревьев. По обе стороны от нее находились горы поменьше, а остальные и вовсе напоминали сопки.

– Ну, как тебе? – спросил Максим.

Но я не смог ответить. Стоял в оцепенении, имея возможность только смотреть. Вид этих гор так четко отпечатался в моей памяти, что если кто-нибудь расколол бы мне черепную коробку, то в зияющей дыре увидел бы эти огромные горы. Я стоял и с трудом переваривал тот факт, что в мире существует что-то настолько большое. Я был здесь никем и ровным счетом ничего не значил в царстве этих вековых валунов. Какое им до меня дело? Они стояли здесь столетиями и охраняли покой небес. Никогда прежде я не чувствовал себя так легко. Дышалось свободно, а сердце стучало так сильно, что звук его отдавался в ушах. Я просто стоял на вершине холма, упоённый осознанием того, что являюсь лишь маленькой точкой в бесконечной вселенной.

По дороге домой я не произнес ни слова, лишь кивал иногда, чтобы Максим не решил, будто я его не слушаю. Он все говорил, а я лишь думал: «Эй, приятель, что толку в наших словах? Лучше пройдемся молча и впитаем в себя этот день. Ведь, может быть, завтра уже никогда не наступит».