— О! Ничего подобного! Вы видите, как рушатся ваши воздушные замки, я знаю их все до одного. Возможно, вы не виноваты; в глубине души вы предпочитаете господина де Нанжи, который был вашим любовником столько лет, статного, доброго и милого человека, золотушному, безобразному, противному принцу; это превосходно можно понять. Поверьте мне: возвращайтесь к господину де Нанжи; он любит вас так давно, что вернется к вам. Что касается меня, то вот что я задумала и вот чему суждено быть начиная с сегодняшней ночи.
Невольно заинтересованная, г-жа де ла Врийер снова села, сама того не замечая.
— Я буду управлять Францией, сударыня; я говорю вам это и не прошу сохранять это в тайне. Первым министром буду я, а не господин герцог, не потому что он на это неспособен, а потому что его воля принадлежит мне, потому что я сумею распорядиться ею таким образом, что у него даже не возникнет желания мне мешать. Я одна знаю о своей силе, и мне быстро удалось ее распознать; если бы вы хорошенько пригляделись, то заметили бы ее тоже.
Госпожа де ла Врийер сочла уместным принять надменный вид, как бы говоря, что все это ей безразлично.
Госпожа де При снова стала смеяться и издеваться над соперницей, над которой она брала перевес.
Маркиза продолжала говорить и убедительно доказала г-же де ла Врийер, что та не может ни на что притязать. Злополучная соискательница несколько поздно спохватилась и, не зная, что ответить, направилась к выходу; соперница же, желая ее добить, произнесла:
— Я очень рада, что побеседовала с вами, сударыня, очень рада; мы прекрасно понимаем друг друга, и в доказательство этого я попрошу вас об одном одолжении.
— О чем же?
— Оставайтесь здесь со мной, дождитесь господина герцога и поздравьте его первой; он этого не забудет, и, возможно, это вам пригодится; ну а я всегда буду к вашим услугам.
Несчастная г-жа де ла Врийер не смогла сдержаться и вспылила.
Ее даже не опасались!
Она принялась осыпать г-жу де При упреками за ее козни, за ее поведение, говорить самые обидные слова, какие только могла придумать. Фаворитка слушала ее и смотрела на нее спокойным взглядом, с улыбкой на устах, словно разговаривала с соседом. Она не перебивала соперницу и, воспользовавшись паузой, когда та переводила дух, сказала:
— Продолжайте, сударыня, не стесняйтесь. Возможно, все это правда, но вы не сможете одного: назвать меня старухой — именно поэтому вы беситесь.
Госпожа де ла Врийер принялась топать ногами, и тут появился господин герцог.
Он остолбенел или, по крайней мере, сделал вид, что остолбенел. Госпожа де При, которая оставалась спокойной, заметила его первая.
— Ах, монсеньер! — вскричала она, бросаясь к герцогу. — Я так счастлива, что могу, наконец, вам сказать, до чего я рада, и, надеюсь, вы в этом не сомневаетесь.
— Сударыня! — воскликнул герцог, осторожно отстраняя даму рукой.
— Ах! Вы сердитесь из-за этой милой женщины, моей лучшей подруги! Не бойтесь, сударь, я ничего от нее не утаила, и мы страстно любим друг друга; спросите-ка у нее сами.
Госпожа де ла Врийер воспользовалась этой минутой и ускользнула через другой выход. Как только она скрылась, г-жа де При рассмеялась и принялась хлопать в ладоши. Плутовка показалась господину герцогу столь забавной, что он не удержался и последовал ее примеру, невзирая на легкую досаду, от которой очень скоро не осталось и следа.
Затем они направились в глубь покоев, и наутро, как и предсказывала г-жа де При, она стала первым министром.
Как уже говорилось, я познакомилась с маркизой благодаря г-ну де Мёзу, и мы веселились вдоволь, предаваясь развлечениям; г-жа де При этого не забыла и, войдя в силу, оставалась со мной такой же, какой была прежде. Она исполняла все мои желания, но я этим не злоупотребляла; правда, после возвышения маркизы мы стали видеться реже: у нее было много других дел.
Господин герцог не был приятным человеком; я ужинала с ним в его покоях, но у меня не сохранилось никаких воспоминаний об этих трапезах, за исключением того, что господин герцог страстно любил речных раков и ему каждый день подавали к столу отборнейшие экземпляры. Он сдабривал их перцем.
Всем известно, что господина герцога лишили должности за то, что он затеял борьбу с кардиналом Флёри по наущению г-жи де При, которая, сделав Марию Лещинскую королевой Франции, была уверена в ее поддержке и возомнила, что может взять крепость штурмом.
При этом присущая г-же де При проницательность ей изменила; она не учла ни характера короля, ни нрава королевы, ни, самое главное, воли старого наставника.
Король, должно быть, слушал кардинала и верил ему охотнее, чем любому другому. Говорили, что королева, будучи робкой женщиной, не могла поддерживать все то, что было направлено против него, и, главное, не могла поддерживать г-жу де При, страшно позорившую двор.
Эту пару тотчас же принесли в жертву, когда Флёри потребовал, чтобы король выбирал между ним и любовниками. Господина герцога выпроводили, словно какого-нибудь лакея, а г-жу де При сослали в ее поместье Курбепин. Она играла на клавесине и ни о чем не подозревала, когда ей принесли письмо с королевским повелением. Король находился в Рамбуйе, у господина графа Тулузского, и маркиза думала, что господин герцог тоже там, в то время как лейтенант гвардейцев уже вез его в Шантийи.
Маркиза едва успела собрать часть своих вещей и позвать служанок. Ей не позволили прикоснуться ни к одной из ее бумаг.
— А если это письма моих любовников? — спросила она с присущей ей дерзостью.
— Что ж, сударыня, мы их прочтем, но успокойтесь, никто не станет в них вникать, кроме его высокопреосвященства епископа Фрежюсского.
— Хорошо, он может показать их принцессе де Кариньян во время их свидания с глазу на глаз; они вселят бодрость в этих святош.
Свет не видел более наглой женщины, как я уже об этом говорила.
Маркиза уходила с гордо поднятой головой, громко заявляя, что королева — неблагодарная женщина, король — младенец, а старый Флёри — акула, что она давно это знала и что все еще в этом убедятся.
По-моему, она писала то же самое аббату Брольи или кому-то из ближайшего окружения епископа в надежде, что ему покажут ее письмо. Это не преминули сделать.
Госпожа де При вела себя в Курбепине как малолетний ребенок. Она писала бесконечные нелепые письма своим друзьям, приглашая их к ней приехать, если они не боятся заразиться чумой. Говорили, что маркиза надеялась вернуться ко двору и что она согласилась на эту опалу лишь после того, как лишилась места придворной дамы королевы. Это не так: когда г-жа де При уезжала из Парижа, зная, что епископу Фрежюсскому удалось избавиться от господина герцога, у нее уже не осталось никаких надежд.
Говорили также — чего только люди не говорят, особенно о неудачниках! — что в день своего отъезда г-жа де При прощалась с одним из своих любовников, человеком низкого происхождения, и ее соседи наблюдали за этим через открытое окно. Это очередная ложь: я не отрицаю, что у маркизы был любовник, возможно, даже не один, но они конечно же не были низкого происхождения. Тот, кого она покидала с таким сожалением, был некий молодой лорд, чье имя я забыла, но из очень знатного рода. Он навещал изгнанницу в Курбепине, и я там его встречала.
Мы с г-ном де Мёзом ездили к маркизе в гости, и даже неоднократно. Внешне она не изменилась, но была опечалена, хотя никому никогда в этом не признавалась, даже своим лучшим друзьям.
Мы видели, что г-жа де При угасает с каждым днем. Она начала удручающе меняться; мы пытались придать ей прежнюю веселость и, пока я у нее гостила, каждое утро обменивались куплетами сатирических песенок. Маркиза прислала мне стихи, которые мне не понравились, на мотив «Идет все кое-как».
Я ответила ей куплетом в духе Шаплена, автора «Девственницы», на мотив «Коль Моисей запреты ввел…» Эти стихи нашлись среди моих бумаг; вот они:
Мой вкус прескверным вы сочли, мадам.
