По крайней мере эта особа относилась к себе несколько лучше, чем к своему кавалеру!

Для графини Александрины наступили другие времена.

Она снова стала вольничать, как говорил Вольтер, который терпеть ее не мог. Она раздражала его, как пила, добавлял он.

Графиня по-прежнему меняла любовников, и карьера аббата шла своим чередом; брат и сестра реже встречались, так как он был в разъездах, а она постоянно находилась в Париже, ибо не могла бы жить в другом месте. Канонисса отделалась от своего капитула и заручилась папской грамотой, позволявшей ей вести мирскую жизнь.

Она то и дело прикрывалась этой бумагой и, не стесняясь, пускала ее в ход.

Я подхожу к главному происшествию в жизни г-жи де Тансен, из-за которого любая другая женщина сгорела бы со стыда и умерла от горя: к истории несчастного Ла Френе, свидетелями которой мы все стали, а я вдобавок оказалась замешанной в нее, что сильно меня тревожило.

Следует сделать небольшое отступление, чтобы пролить на это свет.

Аббат де Тансен только что отбыл в Рим в качестве прислужника кардинала де Бисси на время конклава; между тем графиня познакомилась в доме какого-то из просвещенных людей, которые ее окружали, со старым эгоистом Фонтенелем и сделала его своим любовником, так как она начала писать и надеялась, что он будет расхваливать ее сочинения.

Госпожа де Тансен долгое время не знала Фонтенеля; она была очарована его умом, красноречием и стала усиленно приглашать его к себе; он не отказывался.

Мало-помалу эта связь перешла в привычку вместе беседовать, обмениваться шутками и остротами; однако и он, и она были нужны друг другу. В отсутствие брата рядом с графиней не было никого, кто бы ей настолько подходил.

Как-то раз Фонтенель вел с этой особой шутливый разговор и сообщил ей, что он знает одного весьма чувствительного человека, члена Большого совета, который воспылал к ней страстью и жаждет за ней поухаживать.

— Что ж, приведите его ко мне, — ответила г-жа де Тансен, — чувствительный человек — такая редкость в наше время; я была бы не прочь с ним встретиться, чтобы как следует на него поглядеть.

— Этот человек не нуждается в средствах, он из приличной семьи судейских, вы можете его принять и представить кардиналу.

В ту пору Дюбуа был еще жив.

Господин де Ла Френе, тот самый чувствительный человек, о котором шла речь, в один прекрасный день был представлен кардиналу, и тот хорошо его принял. Знакомый Фонтенеля был не особенно умен, во всяком случае не отличался блестящим умом; он был довольно хорошо сложен и обладал благородными манерами; как бы то ни было, он был не лишен неких достоинств, ибо г-жа де Тансен, знавшая толк в мужчинах, удостоила его своей милостью и благоволила к нему на протяжении четырех лет.

Я бы не поручилась, что она осыпала милостями только Ла Френе, и у нас немало причин так думать.

Эта связь была очень бурной. Ла Френе оказался страшным ревнивцем. Он питал такую страсть к своей любовнице, что в пылу ярости постоянно грозился убить ее, убить своих соперников и в довершение всего покончить с собой.

Любовник устраивал г-же де Тансен отвратительные сцены, заставая у нее мужчину, особенно после смерти кардинала Дюбуа, когда, по его мнению, стал полновластным хозяином положения.

Я всегда подозревала, что Ла Френе не совсем в своем уме. Он часто приезжал ко мне, часами жаловался на свои беды и, признаться, чрезвычайно мне надоедал. Я никогда не могла понять, каким образом графиня Александрина так долго его терпела.

Однажды утром Ла Френе находился в моей комнате; я не знала, как от него отделаться, и пыталась найти выход из положения, как вдруг доложили о приходе д’Аржанталя, дожидавшегося меня в будуаре. Я воспользовалась этим предлогом и направилась к нему.

Д’Аржанталь был страшно разгорячен; он находился в невообразимо возбужденном состоянии и бросился в мои объятия. Дверь осталась открытой.

— Ах, сударыня, вы видели мою тетушку?.. — спросил он.

— Нет, — ответила я, удивившись этому вопросу не меньше, чем тону, каким он был задан.

— Я повсюду ее ищу, мою добрую, милую тетушку! Вы видите, как я запарился, гоняясь за ней, тем не менее мне надо ее увидеть.

— Почему это так срочно? Что вам нужно ей сказать? У вашей досточтимой матушки случилось какое-то событие? У вас очень радостный вид…

— Радуюсь ли я?! Еще бы! Сегодня утром тетушка была со мной такой доброй, такой милой, такой любезной!

— Чем же она вас порадовала, мой бедный д’Аржанталь?

— Я вам скажу, скажу вам одной, я должен это сказать, чтобы нс задохнуться от нетерпения.

Меня настолько разбирало любопытство, что я забыла о Ла Френе, оставшемся в моей комнате, села рядом с д’Аржанталем и начала его торопливо расспрашивать.

Сияющий молодой человек поведал мне, что он любит свою тетушку, питая к ней не любовь, а скорее сильную приязнь, но никогда не осмеливается ей об этом сказать, так как она внушает ему невероятное почтение. Словом, утром, приехав к г-же де Тансен позавтракать, д’Аржанталь дерзнул признаться ей в своих чувствах, попросил у нее совета, а также предложил стать его наставницей и подругой, ибо характер матери не позволял ему найти в ней то, что он искал.

Госпожа де Тансен ответила племяннику с очаровательной доброжелательностью, что она в восторге от этой просьбы, что она очень его любит, готова стать его советчицей во всех делах и надеется видеться с ним очень часто, как подобает тетушке и подруге.

Д’Аржанталь был так рад, так счастлив, что поблагодарил ее очень неловко, будучи не в силах высказать то, что думал; позже, успокоившись, он принялся искать ее повсюду, у всех друзей, чтобы выразить ей свою признательность.

Это было очень простодушно, и мне не в чем было его упрекнуть.

В то время как мой юный друг изливал душу, я услышала, как дверь моей комнаты оглушительно хлопнула — казалось, она едва не слетела с петель. И тут я вспомнила, что Ла Френе находился там, а также подумала о его страшной ревности.

— Ах! — вскричала я. — Нам суждено стать причиной несчастья… Ла Френе все слышал.

— Боже мой! Сударыня, я бегу к тетушке.

— Не вздумайте этого делать! Тут лечение окажется хуже болезни. Графиня и сама сумеет как-нибудь выкрутиться; она слишком умна, чтобы бояться этого болвана.

— Все равно, я волнуюсь.

— А я вам говорю, что незачем волноваться. Ваша тетушка отделается какими-нибудь словами, угрозами и сотрясанием воздуха, а потом все утихнет.

Молодой человек тотчас же ушел; тем не менее я не стала бы утверждать, что он не был слегка влюблен в свою тетушку, разумеется, сам того не ведая, ибо д’Аржанталь, знавшийся с девицами легких нравов и актрисами, сохранил редкостную чистоту чувств.

Позже я узнала от г-жи де Тансен, к каким ужасным последствиям привел этот разговор.

LIV

Госпожа де Тансен только что вернулась домой, когда появился г-н де Ла Френе. Его бледность и дрожащий голос предвещали грозу; дама к этому привыкла и не особенно испугалась. Она спокойно спросила, что с ним случилось.

Ла Френе опустился в первое попавшееся кресло и замер, словно лишившись чувств. Графиня подошла к нему и повторила вопрос.

При этих словах Ла Френе подскочил как ужаленный.

— Что со мной случилось, сударыня, что со мной случилось?!.. Вы еще смеете об этом спрашивать?

— Ну да, спрашиваю и всегда буду спрашивать. Вы сошли с ума либо заболели.

— Я не сумасшедший и не больной, сударыня!.. Я, наконец, прозрел. Я вас раскусил: я слышал признание из уст вашего пособника.

— Какого пособника?

— О! Что за бесстыдница! Какого пособника? Стало быть, у вас их много, раз вы спрашиваете у меня его имя?

Госпожа де Тансен расхохоталась:

— Это смешно, просто смешно, сударь, я не желаю больше ничего слушать и не отказываюсь от своих слов: определенно, вы сошли с ума.

Бедняга и в самом деле был не в своем уме, он это уже доказал, однако его припадок только начинался; Ла Френе разразился страшной бранью и внезапно, когда графиня этого не ожидала, остановился и потребовал свои карманные пистолеты, которые она у него одолжила.