У г-жи де Тансен было много любовников, и я не собираюсь это скрывать, но подтверждаю, что ее дети умерли еще в младенчестве и, стало быть, она не могла от них отказываться. Вскоре вы будете знать историю графини не хуже меня и сможете осуждать или защищать ее по своему усмотрению, но, по крайней мере, справедливо.

Графиня Александрина была слишком хитрой и держалась в своем капитуле таким образом, что снискала всеобщее расположение и любовь. Вначале, как и в Монфлёри, она всех забавляла и в то же время вела себя безупречно, не давая повода для упреков. Среди канонисс не было ни одной, которая не питала бы к ней приязнь и не пела бы ей дифирамбы.

Родителям графини и епископу Гренобльскому, давшему ей рекомендацию, писали, выражая благодарность за бесценный подарок капитулу и умоляя его преосвященство вновь использовать свое влияние, чтобы доход новоявленной канониссы вскоре существенно возрос, что обычно достигается с возрастом или благодаря выдающимся заслугам.

Однако г-жа де Тансен нуждалась не в этом: она не довольствовалась такой малостью, и у нее были другие планы. Она ни во что не вмешивалась, выражала своим заступникам весьма пылкую признательность и становилась еще более обворожительной. Она соблюдала устав, заявляя во всеуслышание, что покинула монастырь не за тем, чтобы вести более праздную жизнь, а вследствие того, что не считала себя достойной неукоснительно следовать строгим предписаниям святого Августина (по-моему, в аббатстве Монфлёри жили монахини-августинки).

Канонисса нередко проводила в церкви несколько часов подряд; лишь Богу известно, о чем она там думала. Своим поведением она служила укором другим канониссам, женщинам несколько светским, каковыми они все и являются, но она не позволяла себе ни одного упрека или замечания в их адрес.

Между тем г-жа де Тансен втайне от всех строила далеко идущие планы. Она не собиралась оставаться в Нёвиле до конца своих дней: это значило бы разве что сменить одну тюрьму на другую; она грезила о Париже с его интригами, блеском и авантюрами; ей надо было туда попасть, причем подобающим образом. Досточтимая матушка графини не стала бы посылать дочь в Париж и, главное, не смогла бы обеспечить ее средствами для жизни в этом городе.

Графиня Александрина очень осторожно вошла в доверие аббатисы; она так льстила и угождала этой особе, что вскоре всецело завоевала ее доверие, и та уже не могла обходиться без нее. Как-то раз аббатиса объявила графине, что берет ее в секретари и в этом качестве она входит в совет капитула.

В двадцать лет! Какой триумф, такого еще не бывало. Графиня лишь выразила благодарность и продолжала держаться столь же скромно, так что это ни у кого не вызвало недовольства.

Ей простили этот успех.

Как только канонисса освоилась с делами, она начала в них вмешиваться, да так ловко, что стала заправлять всем. На ее счастье, капитул вел тяжбу с соседним помещиком по поводу неких исключительных прав, от которых канониссы не желали отказываться. Дело рассматривали в Лионе; но его рассматривали также, причем в первую очередь, в Париже, в Королевском совете.

Госпожа де Тансен заявила, что дело ведется плохо и его представляют неправильно; она показала бумаги, явно доказывающие, что если продолжать в том же духе, то тяжба будет проиграна.

— Надо, чтобы кто-то занимался только этим процессом, — робко предложила канонисса.

— Конечно, — ответили ей, — но кто же?

— Ах! Трудно сказать!

И тут каждая из дам начала высказывать свое мнение.

— Не знаю, почему у капитулов нет полномочных представителей в совете его величества, ведь мы тоже в своем роде сила. У нас есть ленники и арендаторы, у нас свои важные интересы при дворе.

— Это предложение стоит обсудить.

— Очень вас прошу, сударыня. Подумайте, какое влияние мог бы приобрести капитул Нёвиля.

— Вы правы.

— Мы должны избрать особу, способную представлять госпожу аббатису и капитул, такую, что в любом случае не посрамит нашей чести.

— Какого-нибудь церковного сановника.

— Нет, одну из нас; никто не ведет свои дела лучше самого человека.

— Кого же?

— Ах! Не знаю.

— Многие из наших дам в отпуске, но ни одна из них не обладает необходимыми качествами.

— Во-первых, это ум.

— Кроме того, сдержанность.

— Кроме того, такт.

— Вдобавок красота, которая никогда не повредит.

— И безупречное поведение.

— Значит, вам нужно само совершенство, сударыня? — спросила в заключение аббатиса.

Каждая из присутствующих высказала свои соображения, за исключением г-жи де Тансен; выдвинув предложение, она хранила полное молчание и наблюдала за происходящим.

— А вы, графиня Александрина, — спросила аббатиса, — вы молчите? Что вы об этом думаете?

— Думаю, вы правы, сударыня: эти дамы требуют совершенства, которого нет и в помине.

— Ничего подобного, — заметила одна старуха, — не надо далеко ходить, эта особа здесь.

— Где же?

— Это вы, госпожа де Тансен.

— Я?!

Графиня покраснела от радости, что, наконец, добилась своего; этот румянец отнесли на счет скромности.

— Разумеется! — воскликнула аббатиса. — Но как же мы будем без нее обходиться?

В ответ раздался дружный тяжелый вздох.

— Сударыни, — пролепетала графиня, — вы меня смущаете, вы оказываете мне слишком много чести, я недостойна…

— Вы достойны всяческих похвал и почестей. Решено, вы будете нашей представительницей.

Графиня заставила упрашивать себя целую неделю, повторяя, что для нее это слишком большая жертва, что она терпеть не может свет и хочет жить в уединении, — словом, прибегала к тщеславным и лицемерным уловкам, которые всегда производят благоприятное впечатление и вводят людей в заблуждение.

Согласитесь, что если в многолюдном собрании найдется порочный и умный человек, то он будет верховодить и найдет способ стать всеобщим кумиром. Люди, действующие по первому побуждению, люди честные, ничего не добиваются на земле, в том обществе, каким оно является в наши дни. Я убедилась в этом на собственном опыте и опыте других. В тех редких случаях, когда я шла на поводу у своих чувств, я неизменно оказывалась в дураках; это касается даже моей любви к г-ну Уолполу, который то и дело ко мне придирается, потому что я слишком хорошо к нему отношусь.

Мой друг прочтет это только после моей смерти, поэтому я не беспокоюсь о том, что он будет меня бранить: я уже этого не услышу.

Я никогда никого не любила так сильно, как этого человека, и не питала подобной страсти ни к Формону, ни к председателю Эно, ни к Пон-де-Велю, ни к кому-либо другому. Стоит ли жить без малого восемьдесят лет и становиться слепой старухой ради того, чтобы иметь подобные чувства!

Вернемся, однако, к г-же де Тансен, которая никогда никого не любила ни в молодости, ни в старости.

Итак, было решено, что она отправится в Париж в качестве представительницы капитула и будет переписываться непосредственно с госпожой аббатисой и членами совета; отныне графиня обладала неограниченными полномочиями и должна была получать довольно значительное ежегодное вознаграждение в соответствии со своим высоким положением, а также каждый год возвращаться в Нёвиль, чтобы отчитаться и получить новые указания, причем в наиболее удобное для нее время года. В остальном — полное доверие, полная независимость и чрезвычайно лестные речи по поводу того, что от нее ожидают.

Осуществив свое самое заветное желание, графиня Александрина не спешила проявлять свою радость. Она сдерживала чувства, колебалась и делала вид, что обрекает себя на чудовищную жертву, покидая свое любимое затворничество; плутовка так искусно притворялась и проливала столько слез, что, когда она уезжала, все в Нёвиле считали ее самой несчастной женщиной на свете и восхищались ее самоотверженным поступком на благо обители.

Графине дали скромную свиту: одну горничную и лакея — она отказалась от другой прислуги. Она выжидала, чтобы впоследствии возместить упущенное. Уже во время первого ночлега на пути в столицу г-жа де Тансен написала брату, приглашая его приехать к ней в Париж; ей было известно, на что способен этот аббат, такой же любитель склок, как и она, и чего от него ждать; при этом он был более чувствительным человеком и легче поддавался влиянию. Сестра служила ему ширмой, защищавшей его от глупостей; если бы не она, он наделал бы их еще больше.