— Вы должны мне пообещать, — заявил ей полковник, — тянуть время, когда прибудет карета, и не давать путешественнику лошадей.

— Я так и сделаю, сударь. Что еще?

— Еще вы предупредите меня, когда он приедет.

— Где, сударь, скажите на милость? Здесь?

— Нет… не здесь… Пользы от этого не будет; не надо меня предупреждать, но задержите его как можно дольше. Я оставлю здесь двух своих людей, и они меня известят, так будет лучше.

Затем Дуглас довольно щедро оплатил расходы и ушел вместе со своим ближайшим сообщником, оставив других на постоялом дворе и тихо приказав им немедленно известить его в указанном месте, как только прибудет карета.

Увидев это, г-жа Лопиталь пришла в сильное волнение, однако не пала духом и стала еще усерднее угождать злоумышленникам, наводившим на нее страх. Она предложила им вина в надежде избавиться от мерзавцев, напоив их допьяна, но они отказались. Тот, что приехал последним, падал от усталости; он ограничился глотком вина и, желая отдохнуть, растянулся на деревянной скамье, стоявшей у ворот.

— Бог ты мой, сударь, — промолвила хозяйка, — да вам же здесь очень неудобно; эта карета может сильно задержаться. Почему бы вам не пойти наверх и не лечь в постель? Там вы спокойно заснете. Мы с вашим слугой останемся здесь и предупредим вас. Не сомневайтесь.

Незнакомец сначала заупрямился, затем стал колебаться и наконец согласился, так как его одолевал сон. Он сказал своему слуге:

— Не отходи от ворот, если дорожишь жизнью, и, как только карета появится, разбуди меня, слышишь? А не то я забью тебя до смерти палкой.

Слуга дал слово; его хозяин, успокоенный этим обещанием, последовал за г-жой Лопиталь в одну из комнат, расположенную в задней части дома, где она приготовила для гостя удобную постель и осторожно заперла его для большей безопасности. После этого женщина поспешила к одной из своих подруг, которой доверяла как самой себе; поведав ей о своих догадках и опасениях, она попросила принять путешественника, которого собиралась к ней привести.

— Вы живете на дальней улице; если вывести этого человека через заднюю дверь, никто его не увидит, и, коль скоро у меня получится дома то, что я задумала, мы его спасем.

Соседка пообещала ей помочь.

Обе женщины послали за священником и рассказали ему о том, что творилось в Нонанкуре. Король Яков был католиком, и потому преподобный отец проявил усиленное рвение. Он отдал женщинам свою сутану, парик и другую одежду, в которую они собирались облачить принца; затем г-жа Лопиталь вернулась домой, чтобы завершить самую сложную часть спектакля.

Она увидела, что слуга томится скукой и бранится от досады.

— Полноте! — воскликнула хозяйка. — Пропустите глоток с моим форейтором, и время пролетит быстрее.

— Мне запретили пить.

— Кто же об этом узнает? Тем временем я постою за вас на страже, и, как только наш голубчик прибудет, вы тотчас же об этом узнаете.

Бутылка превосходного старого вина довершила соблазн; форейтор, которому очень нравилась его роль, немало поспособствовал делу собственным примером, но ему пришлось умерить свой пыл, чтобы не наносить ущерб сотрапезнику, который, когда дело дошло до третьей бутылки, свалился под стол, к большому удовольствию г-жи Лопиталь.

Отныне она была хозяйкой положения и встала у ворот на часах. Карета все не появлялась, и женщину терзала смертельная тревога, ибо, если бы мужчина наверху проснулся, ей бы явно пришлось плохо.

Слуга, спавший внизу, зашевелился; хозяйка страшно перепугалась и собралась было позвать к себе на помощь. К счастью, он снова закрыл глаза и затих.

В это самое время подъехала карета.

XXXIV

Госпожа Лопиталь устремилась навстречу экипажу и направила его на окольную дорогу, которая вела к дому ее подруги; она не отвечала на задаваемые ей вопросы и не давала никаких разъяснений.

— Всему свое время, — прибавила она, — не задерживайтесь здесь.

Они приехали к подруге славной женщины; едва переступив порог дома, г-жа Лопиталь встала перед королем Яковом на колени, заливаясь слезами:

— Я вас сразу узнала, государь, по вашим портретам, и вдобавок у меня уже были догадки. Умоляю вас мне верить и позволить взять все на себя, иначе вы можете попасть в западню. Я не знаю, сколько этих людей, но они несомненно собираются посягнуть на вашу жизнь.

Король поднял г-жу Лопиталь, выслушал ее рассказ, сердечно поблагодарил и пообещал всецело ей довериться. Затем он переоделся в наряд аббата, расположился в доме, где никто не предполагал его увидеть, и стал ждать.

Тем временем хозяйка почтового двора отправилась в полицию, сообщила там обо всем и попросила прислать подкрепление, чтобы задержать спящего кавалера и пьяного слугу. Это оказалось нелегко. Мужчина оказал сопротивление, ссылаясь на то, что он англичанин и принадлежит к свите посла, а также заявил, что в его лице нарушают международное право.

— Докажите, что вы говорите правду, и вас немедленно отпустят.

— У меня нет этих доказательств, но мой начальник полковник Дуглас предоставит их сколько угодно.

— Где он?

— Я не знаю, он обогнал нас в пути.

— Зачем?

— Это мне не известно, он не посвящал нас в свои планы.

Они долго препирались, было много разногласий; в конце концов, задержанных все же отправили в тюрьму. Дуглас целую неделю рыскал по окрестным дорогам, но тщетно: он никого не нашел. Принц оставался три дня в Нонанкуре в доме подруги г-жи Лопиталь под видом священника; затем он снова отправился в путь. Господина де Торси оповестили о случившемся, он позаботился о безопасности беглеца и уберег его от всех ловушек; таким образом, король благополучно добрался до Бретани и отправился по морю в Шотландию; всем известно, что за этим последовало.

Дуглас вернулся в Париж и с неподражаемой наглостью принялся громко жаловаться на нарушение международного права; лорд Стэр также вздумал роптать, но господин регент позвал его к себе и заставил замолчать, припомнив подробности данной истории; они договорились никогда больше о ней не вспоминать.

Что касается г-жи Лопиталь, то английская королева пригласила ее в Сен-Жермен и всячески обласкала; она подарила гостье свой портрет — вот и все, что та получила. Правда, это был бедный двор. Славная женщина, которая спасла жизнь короля, до конца своих дней оставалась хозяйкой почтового двора. Как-то раз я говорила господину регенту, что следовало бы вознаградить г-жу Лопиталь, ибо она избавила его от великого позора и не позволила навеки запятнать его доброе имя. Филипп Орлеанский возразил, что это его не касается и что он никогда не вмешивается в подобные дела. Регент всегда так отвечал, когда ему нечего было сказать.

Узнав о том, что произошло, лорд Болингброк охладел к курфюрсту Ганноверскому; его сердце и разум не могли примириться с убийством человека. Однако он сомневался в успехе своего союзника, и жизнь показала, что он был прав.

Госпожа де Виллет увезла милорда в свое поместье Марсийи неподалеку от Ножан-сюр-Сен, воспользовавшись предлогом, что ей нужны его советы по поводу дома, который она там строила. Изгнанник с нетерпением ждал известий, но их все не было; в итоге же пришли они слишком рано: все пропало.

— Итак, — произнес Болингброк со вздохом, — с династией Стюартов покончено!

Милорд отправился в Эксла-Шапель на воды, чтобы отвести от себя подозрения и убедить всех в своей непричастности к этому делу. Разнесся слух, что Болингброк женился там на г-же де Виллет и что она стала протестанткой. Я полагаю, что милорд сам это придумал, чтобы отвлечь внимание от другого, ибо ничего подобного не было. Аббат Алари, постоянно находившийся с влюбленными, не раз меня в этом уверял.

Вскоре они уехали из Марсийи. Сен-Джон хотел жить в своем доме, а не в имении любовницы. Болингброк долго искал себе приют и в конце концов решился приобрести поместье Ла-Сурс в окрестности Орлеана; он превратил этот дом в волшебный дворец. Милорд жил там в свое удовольствие, и эта жизнь была больше достойна зависти, чем его прежние почести. Болингброк провел много лет в этом уединенном месте, о котором у меня сохранились самые приятные воспоминания; изгнанник предавался там развлечениям, занимался наукой, искусствами и принимал чудесных людей, которых он превосходно умел выбирать. Вот что писал мне Вольтер, побывавший у милорда раньше меня и стремившийся внушить мне желание приехать к нему: