Как-то раз, во время офицерской пирушки, Черчилль выказал невероятные способности и силу, вдобавок подкрепленную ловкостью. Этого оказалось достаточно, чтобы он снискал славу богатыря; все наперебой рассказывали о чудесах циркового искусства, которые творил красавец-офицер. Король Карл II узнал об этом не в последнюю очередь, и силач, который легко поднимал необычные тяжести, держась при этом прямо и не оседая ни на дюйм, поверг короля в неподдельное изумление. Он приблизил офицера к себе, не сомневаясь, что такой телохранитель сможет защитить его лучше десяти других.

Об этом забавном происшествии стало известно при дворе и в городе. Любовницей Карла II была тогда некая очень красивая особа, которую справедливо подозревали в том, что она искала среди молодых красавцев Лондона вознаграждение для себя за величие своего царственного любовника. Эта любовница короля заслуживает внимания, поскольку у нее была довольно необыкновенная жизнь.

Даму звали Барбара Вильерс; она была дочь и единственная наследница виконта Грандисона. Девица вышла замуж за Роджера Палмера, графа Каслмена, и вскоре стала фавориткой Карла II, которого она превратила в своего покорного раба.

В угоду любовнице король отправил в отставку великого канцлера графа Кларендона, которого она терпеть не могла.

Вильерс развлекалась, глядя, как он сдает государственные печати, и имела наглость его бранить, на что граф отвечал со стоическим спокойствием:

— Терпение, терпение, миледи! Настанет день, когда вы станете старой и безобразной.

Поистине, он не мог придумать для красотки худшего оскорбления.

В ожидании старости г-жа Каслмен не теряла время даром. Ей рассказали о Черчилле; она решила узнать, чего он стоит, и доблестный солдат не опорочил своей славы.

Удовлетворив любопытство, милейшая г-жа Каслмен решила удостовериться, смогут ли бродячие акробаты и завсегдатаи ярмарок выдержать сравнение с будущим героем, и эти опыты завели ее так далеко, что, при всем своем расположении к графине, Карл II не смог больше притворяться неосведомленным и был вынужден ее прогнать. Дама была отнюдь не прочь удалиться, но потребовала возмещения ущерба и стала герцогиней Кливленд.

Некий дворянин по имени Роберт Филдинг из Уорикшира, давно влюбленный в прекрасную герцогиню, женился на ней третьим браком. Его вторая жена была еще жива; поэтому, когда супруг стал казаться г-же Кливленд уже не столь приятным, она справедливо уличила его в двоеженстве и расторгла свой брак. Беднягу Филдинга собирались без долгих разговоров повесить, но королева Анна его помиловала, вероятно из почтения к супружеским узам!

У герцогини Кливленд было несколько детей; одна из ее дочерей стала монахиней в Понтуазе. Мать послала в аббатство странный подарок: собственное изображение с Младенцем Иисусом на руках; его поставили на алтарь, приняв за Деву Марию. Молодая монахиня, никогда не видевшая матери, которая постаралась сбыть ее с рук как можно раньше, пребывала в неведении, подобно другим, и благоговейно молилась и приносила обеты перед святым образом. Это продолжалась до тех пор, пока одна добрая душа не известила настоятельницу о кощунстве и та не поспешила положить этому конец.

Очевидно, королевским любовницам неплохо жилось в Англии, где дамы кажутся с виду такими недотрогами! Подобное встречается чаще, чем думают.

XXX

Карл II, которого обуяла ревность, для начала послал красавца Черчилля вместе со своим внебрачным сыном герцогом Монмутом сражаться в армию Людовика XIV. Черчилль вернулся в Англию после восшествия на престол Якова II; новый король, которому нравился воин, тотчас же сделал его пэром королевства и генералом. Эта неожиданная милость вызвала всякие толки — молодой человек тогда еще недостаточно отличился. Король женил его на знаменитой Саре Дженнингс, дочери рыцаря Ричарда Дженнингса Сендриджа, правившей Англией при королеве Анне больше, чем ее муж.

Я познакомилась с ней, когда она уже была старухой, во время ее короткого визита во Францию, где на нее смотрели как на что-то необыкновенное. Она сохранила остатки былой красоты и необычайно тонкий ум, но была слишком гордой и высокомерной, чтобы нравиться. Гостья желала царствовать даже в Версальском дворце, куда она не поехала из страха перед этикетом, казавшимся ей оскорбительным для ее достоинства.

Она вертела г-ном Мальборо как шестилетним ребенком. Во время Английской революции она заставляла его совершать всевозможные низости: вынудила предать своего благодетеля короля Якова, и по ее наущению он написал бедному королю послание, являвшее собой верх глупости и дерзости. Вильгельм поспешил этим воспользоваться, однако леди Мальборо, рассчитывавшая сделать его своим рабом по примеру королевы Анны, была слегка разочарована, когда ее причислили к простым герцогиням, как если бы она никогда не уезжала из родительского замка.

Я собираюсь сделать еще одно отступление, и Бог тому свидетель: я не упускаю случая отклоняться от темы, за что меня вечно упрекали философы, чей однонаправленный, симметрический ум стремится лишь к прямым линиям. На этот раз меня простят за отступление, ибо пора прояснить один исторический вопрос, до сих пор остающийся весьма туманным; никто не расскажет об этом лучше меня, так как я осталась уже совсем одна на развалинах этого века, такого жалкого по сравнению с его предшественником, но за которым, судя по всем признакам, должна последовать еще более жалкая эпоха.

Я хочу рассказать об известной песенке «Мальбрук в поход собрался».

Люди не знают, кто ее придумал, и никто не в силах этого сказать: ее приписывали двум десяткам разных авторов, как и «Господина де Ла Палиса». Так вот, я видела, как сочиняли эту жалобную песенку, и хочу сообщить вам, где и как это было.

У г-жи де Севинье был двоюродный брат, который, хотя и не был Бюсси, тем не менее вполне походил на него своими повадками. Этого человека звали Куланж; читатели г-жи де Севинье хорошо его знают, как и его жену, прославившуюся своим хорошеньким личиком и восхитительным остроумием. Они дожили до глубокой старости. Муж до гробовой доски вел себя так же, как в молодости: то была странная кочевая жизнь, подходившая ему и устраивавшая его одного.

Куланж проводил примерно по месяцу с кем-нибудь из своих друзей, а у него их было множество и во Франции, и в других странах. Этот жизнерадостный, добродушный и любезный человек привлекал к себе людей, словно какой-нибудь юноша; он с неистощимой легкостью сочинял посредственные песни, посвящая их разным женщинам, а также разным могущественным или опальным вельможам.

У Куланжа никогда не было силы воли; он покорялся прежде всего обстоятельствам, а также влиянию своих друзей и в особенности своей жены. Они всегда прекрасно ладили, поскольку почти не встречались. Время от времени он возвращался к ней и безропотно соглашался с ее категоричными суждениями, зачастую не понимая их. Куланж начинал свою карьеру в Парламенте как советник-докладчик и бесславно кончил ее там из-за своей рассеянности и одной невинной шутки.

Защищая дело некоего Грапена, требовавшего вернуть пруд, захваченный его противником, докладчик настолько запутался в своих объяснениях, что ни он, ни другие не могли ничего понять, Куланж был слишком умен, чтобы обольщаться на свой счет, и внезапно прервал речь.

— Ей-Богу, господа, — заявил он, — я утонул в пруду Грапена.

Все было кончено: больше никаких дел он не вел.

С г-жой де Куланж все обстояло иначе: она оставалась молодой до тех пор, пока ей удавалось убеждать в этом других. Любовники и поклонники не переводились у нее дольше, чем у кого бы то ни было. В то время как ее окружали кавалеры, она была, если не считать минут ее дурного настроения, самой умной, самой любезной и самой язвительной женщиной Парижа. С возрастом, когда г-жа де Куланж убедилась, что вокруг нее образовалась пустота, она удалилась в Сен-Грасьен и поселилась возле большого Ангенского озера — истинной жемчужины природы. Она принимала там благороднейшее и изысканнейшее общество, и ее ум, слегка отягощенный сожалениями об утраченной молодости, временами становился столь же игривым и прелестным, как прежде.