X

Наутро после торжества, едва лишь я проснулась, мне доложили о приезде г-жи де Парабер. Она ломилась в мою дверь, неожиданно нагрянув в маленькую квартирку, где я жила; я уже стыдилась своего жилища и хотела сменить его на приличный дом. День, проведенный у г-жи де Ферриоль, решил мою судьбу: уже не могло быть и речи о том, чтобы уехать из Парижа; я чувствовала, что отныне нигде больше не смогу жить и мое место здесь.

Когда наша родственница-святоша, не показывавшаяся на людях, узнала, что к ней пожаловала любовница господина регента, она убежала в глубь сада. Мой муж нагрубил ей и назвал ее ханжой; она отвечала, что всей святой воды епархии не хватит, чтобы отмыть место, оскверненное этой развратницей.

Между тем я приняла маркизу, которая была само очарование и сама свежесть, несмотря на ранний час и на то, что она провела целую ночь в Пале-Рояле на одной из тех оргий, вследствие которых век госпожи герцогини Беррийской составил всего двадцать пять лет. Госпожа де Парабер была железной женщиной.

Маленькая, хрупкая, с виду тщедушная, она на самом деле обладала здоровьем мушкетера. Ее красивые, черные, и без того зовущие глаза таили в себе больше сокровищ, нежели обещали; у нее был смуглый цвет лица и иссиня-черные волосы, из-за чего царственный любовник прозвал ее Вороненком. Она посмеивалась над этим прозвищем и часто подписывала им свои утренние записки.

— Милое дитя, — сказала маркиза, входя и не слушая моих извинений, — я знаю, что вы собираетесь мне сказать о своей спальне и туалете; это пустяки. Вы чрезвычайно мне нравитесь, я от вас без ума со вчерашнего вечера и всю ночь говорила об этом господину регенту и госпоже герцогине Беррийской; решено, я отвезу вас к ним.

— Однако, сударыня…

— Вы не желаете?

— Не я, а…

— … господин дю Деффан? — перебила она. — Разве господин дю Деффан что-нибудь желает? Я наблюдала за ним в течение четверти часа, и мне этого хватило, чтобы понять, чего от него можно ожидать. Не спорьте, их королевские высочества вас ждут, и на днях я вас им представлю. Но сейчас речь идет не об этом; я собираюсь вас похитить…

— Меня, сударыня?

— Да, вас, и без вашего мужа. Вы будете со мной обедать.

— Это невозможно.

— Невозможно? Ах! Что за деревенское слово, так здесь не говорят. Как только такая умная особа может его употреблять? Невозможно! Одевайтесь скорее и поедем; этот дом пропах монастырем, отчего меня бросает в жар. Когда вы с ним окончательно распрощаетесь?

Я не знала, что ответить на этот словесный поток, и не представляла, как оставить г-на дю Деффана дома и стремглав лететь куда-то одной! Я сопротивлялась изо всех сил, а г-жа де Парабер лишь смеялась и пожимала плечами, слушая мои возражения. Она открывала мои шкатулки и ящики, доставала оттуда наряды и украшения, откладывая в одну сторону то, что, по ее мнению, я могла оставить, и в другую то, от чего мне следовало избавиться. При этом она говорила не умолкая, напевала, вертелась по комнате, подтрунивала надо мной, целовала меня в обе щеки и издевалась над моей родственницей, ее домом, мебелью, челядью — словом, всем, что меня окружало, в том числе и над моим мужем.

Закончив разбирать вещи, г-жа де Парабер позвала мою горничную и, когда я спросила свою гостью, что она собирается делать, сказала:

— Обождите, сейчас увидите.

В комнату вошла горничная.

— Как вас зовут? — спросила ее г-жа де Парабер.

— Поле, сударыня, — ответила девушка, сделав изящный реверанс.

— Так вот, мадемуазель Поле, госпожа маркиза дарит вам эти уборы и вещи; поблагодарите ее и всегда усердно ей служите; ступайте, милочка, вас позовут, когда надо будет одеть вашу госпожу.

Я оторопела; эта особа распоряжалась моим гардеробом и купленными в Дижоне свадебными подарками, которыми я гордилась; она даже не поинтересовалась, располагаю ли я средствами, чтобы заменить эти предметы новыми. Я уже была готова выразить свою досаду вслух, но г-жа де Парабер это заметила и не дала мне открыть рот.

— Милая крошка, — сказала она, — вам следует одеваться как все; пора забыть провинцию и преобразиться; женщина ваших лет и вашей красоты не может носить всякую мишуру вроде той, от которой я вас избавляю. Не жалейте об этих вещах, купите себе другие и поверьте, если эго вас беспокоит, что у вас не будет нужды в деньгах.

Она снова меня расцеловала и так со мной любезничала, что моя досада прошла. Я даже дала обещание маркизе отобедать с ней и не покидать ее весь день.

— К нам присоединится Вольтер; я решила позабавиться, пригласив его к себе, чтобы он засвидетельствовал мне почтение, ведь этот насмешник написал и наговорил столько гадостей в адрес господина регента! Я обожаю подобные контрасты и стремлюсь к ним; я люблю все необычное и полагаю, что благодаря этому жизнь становится очень приятной. О! Что бы там ни говорили аскеты и моралисты, я ни за что не поверю, что мы появились на свет, чтобы быть несчастными!

Произнеся эти слова, г-жа де Парабер упорхнула, легкая и быстрая, как птичка; я была немало ею очарована и недоумевала, каким образом мне удастся превратиться в светскую даму и не выглядеть законченной провинциалкой. Я уже не верила в свои силы, внушив себе, что выгляжу нелепо, и опасалась замечаний и насмешек. Еще немного, и я вернулась бы в Бургундию; к счастью, зеркало меня удержало.

В то время как я занималась своим туалетом, мне доложили еще об одной посетительнице, не менее приятной, чем предыдущая; я также не могла ее не принять — мне было бы это крайне досадно. Ко мне пожаловала г-жа де Сталь, то есть мадемуазель Делоне: в ту пору она еще не вышла замуж. Два этих визита являли собой странное совпадение. Господин герцог Орлеанский и герцог Менский были заклятыми врагами, они враждовали всю жизнь, а с начала Регентства их ненависть стала неукротимой; я сразу же оказалась между двумя лагерями; уверяю вас, что это было непростое положение.

Мадемуазель Делоне сказала мне то же самое, что и г-жа де Парабер:

— Вы должны поехать в Со. Я думала о вас со вчерашнего вечера; вы обладаете всем, чтобы понравиться госпоже герцогине и стать ее любимицей. Она будет вас обожать; вы затмите всех ее фавориток.

— Вы полагаете, мадемуазель, что ее высочество соблаговолит меня принять?

— С распростертыми объятиями, поверьте, и с великой радостью. В Со часто веселятся: там играют комедии и устраивают восхитительные праздники. Больше всего на свете принцесса любит умных людей, вы же так умны, что наверняка придетесь ей по душе.

— Мадемуазель, я глупа и со вчерашнего дня уверена в этом вдвойне; я недостойна появляться во дворце, где постоянно блещет столько прекрасных умов.

— Оставьте! Вы будете там в первых рядах; я скоро вернусь во дворец и расскажу герцогине о нашей встрече; я не сомневаюсь, что вас скоро пригласят. Госпожа не упустит столь редкого случая познакомиться с особой, сочетающей в себе ум и красоту.

Оказаться в Со и Пале-Рояле! Увидеть ужины господина герцога Орлеанского и комедии г-жи Менской! Неплохо для начинающей; у меня слегка закружилась голова и на миг помутился разум; я направилась прямо к мужу и заявила, что он мне не нужен и я предоставляю ему свободу. Маркиз вытаращил на меня глаза, которые пытались что-то сказать, но ничего не говорили. Господин дю Деффан не был лишен силы воли, но ему было трудно ее проявить.

— По пути я заеду к госпоже де Люин, сударь, и буду рада, если вы пожелаете поехать со мной; после этого я оставлю вас с вашей досточтимой кузиной; не сомневаюсь, что ваше общество придется ей по вкусу. Она ждет на ужин несколько гостей, добродетельных особ, которых я недостойна и которые почерпнут много полезного из вашей беседы.

Господин дю Деффан ненадолго застыл на месте; я не знаю, о чем он думал, если вообще был способен думать; затем он поклонился и ушел.

В назначенный час он был готов и ждал меня в гостиной, пытаясь читать «Эдипа», в котором мало что смыслил. Моему мужу так и не удалось отличить Сфинкса от Минотавра; слова автора оседали в его голове, но он не мог ни объяснить их значения, ни уяснить, к чему они относятся; было необычайно смешно слушать, как маркиз обсуждает пьесу с одним педантом, неизменным сотрапезником его родственницы. Они не понимали друг друга и, в конце концов, принялись браниться учтивейшим образом; поверьте, это было презабавное зрелище, и я держалась в стороне, чтобы его не прервать.