Несомненно, госпожа Жоффрен занималась неблагодарным трудом. Взять хотя бы польского короля Понятовского, которого она кормила и холила, когда он жил здесь и был бедным дворянином; как только поляк взошел на престол, он пригласил эту даму ко двору, чтобы в свою очередь ее принять. Странное зрелище являла собой эта довольно заурядная мещанка, опекавшая образованных людей и даже коронованных особ. Чего только не увидишь в наше время!
Я, конечно, хорошо знала то, что принято называть светом: весь двор, хотя я там совсем не бывала, весь город, людей, которые были заметны и продолжают оставаться заметными, а также литераторов и художников; мне очень хочется поскорее разделаться с этими последними, сверяясь сегодня с моими записями, а затем скорее продвигаться вперед. Время не терпит; в моем возрасте человек не уверен в завтрашнем дне.
Вот почему я решила встретиться с Пироном, о котором столько слышала; он один утверждал вопреки мнению целого света, что г-н Вольтер — посредственный человек, и я находила его суждение весьма своеобразным. Вольтер боялся Пирона и избегал его: в самом деле, никому не удавалось сочинять такие эпиграммы, как этому сыну аптекаря. Он осыпал ими философов, а также Академию.
Ученое собрание отклонило кандидатуру поэта из-за его знаменитой оды, но «Метромания» открыла перед ним двери Академии; к сожалению, король отказался утвердить это назначение.
В связи с этим Пирон как-то раз произнес в моем доме слова, которые я запомнила:
— Вместо цветистых фраз, которые расточает новый член Академии, ему следовало бы просто сказать: «Большое спасибо!» На что последовал бы ответ: «Не за что!» В таком случае нам пришлось бы выслушивать гораздо меньше скучных речей, и это было бы подарком судьбы.
Пирон был слепцом, как и я; мы с ним обменивались соображениями и замечаниями по этому поводу. Поэт приезжал ко мне редко, лишь зная, что застанет меня одну; больше всего он ненавидел знать, с которой надо было церемониться. Его речь была непрерывным фейерверком острот, насмешек и даже недвусмысленных колкостей. Когда его упрекали за этот поток злых шуток, он отвечал:
— Я не могу сдержать себя, иначе мне придется кусаться.
Сам Вольтер тускнел рядом с Пироном. Вот почему он не любил этого человека с более блестящим, хотя и не столь разносторонним умом, и даже был несправедлив по отношению к нему. Судите сами, кем надо было быть, чтобы затмить Вольтера!
Пирон умер в 73-м году. От него у меня осталась палка, срезанная в его родных лесах, которую он называл хлыстом для дураков. Философ не выпускал ее из рук и сопровождал каждую свою насмешку взмахом этой дубины. Посылая палку мне, он сделал на ней такую круговую надпись:
«Бей, если только осталось кого бить!»
XXXVII
Человеком прямо противоположного склада был г-н Дора, родоночальник пресной поэзии и автор надушенных стишков, над которым шевалье де Буффлер столь остроумно подшучивал. Что касается меня, то этот человек казался мне невыносимым, из-за него я оказалась замешанной в одной истории; вот как это произошло.
Господин Дора был довольно красивый молодой человек; с тех пор он очень изменился (говорят, что он болен). Юноша нравился женщинам, и они это от него не скрывали.
Некая молодая дама, с которой мне приходилось часто видеться и которой я обещала не разглашать ее имя, рассказывая данную историю, влюбилась в этого поэта-голубя; она явилась ко мне поделиться своими любовными терзаниями и спросить у меня совета, что следует делать в подобных случаях, ибо кавалер, казалось, не обращает на нее внимания или, скорее, не осмеливается посмотреть ей в глаза. Я стала убеждать подругу избавиться от этого чувства и успокоиться, поскольку не представляла себе г-на Дора в роли ее любовника.
Дама не согласилась и привела мне в пример г-жу дю Шатле и Вольтера, на что я в свою очередь возразила, что г-ну Дора еще дальше до Вольтера, чем ей — до г-жи дю Шатле.
Гостья ушла от меня недовольной, и я это заметила. Однако она больше не заводила со мной разговора об этой безумной любви; я подумала, что она захвачена уже другой страстью и забыла об этом.
Следующим летом свекровь этой особы пригласила меня в свой загородный дом; мы нагрянули туда без предупреждения. Когда мы приехали, госпожа де *** начала рассыпаться в любезностях; я догадалась, что она недовольна нашим приездом, и не ошиблась.
Я поняла, что следует понаблюдать за ней, и это не составило особого труда: на следующий день неожиданно пожаловал г-н Дора, преисполненный ревностного пыла, словно новоявленный жених. По первым фразам молодого поэта и по его тону я догадалась, что он только лелеет надежды и делает первые шаги; я дала себе обещание, что он ничего не добьется. Однако следовало поспешить: я видела, что милая дама не намерена ждать.
Прежде всего я велела сопровождавшему нас Пон-де-Велю ни в коем случае никуда не отлучаться и ни на миг не оставлять их наедине друг с другом. Он мне это обещал и сдержал свое слово. Впрочем, мы отыскали бы влюбленных по следу: г-н Дора, по своему обыкновению, благоухал всеми ароматами Аравии.
Я увела вдовствующую госпожу де ***, которая была моей старинной подругой, в глубь сада и без всяких предисловий приступила к главному.
— Моя королева, — сказала я, — вам бы понравилось, если бы вашему досточтимому сыну наставили рога с помощью господина Дора? А ведь его позвали сюда не с другой целью, он здесь только за этим.
От удивления моя подруга отпрянула.
— Все обстоит именно так, — продолжала я, — и если вы не наведете порядок, то все свершится завтра утром. Я же никогда не простила бы себе, если бы краса и гордость знати оказалась бы замаранной стихами рифмоплета такого пошиба, и предлагаю вам свою помощь.
— Надо же было моему сыну уехать в Англию и оставить нам эту заботу! Что теперь прикажете делать? Стоять на страже день и ночь, превратиться в церберов? Ах, моя королева, вспомните-ка дни нашей молодости: если они захотят встретиться, то встретятся вопреки нашей воле.
— Поэтому я и не собираюсь мешать их встречам, напротив…
— И что же тогда?..
— А вот что, моя дорогая: главное — не допустить, чтобы они любили друг друга, и, если вам угодно мне поверить, добиться этого будет очень легко.
— Каким образом?
— Сейчас скажу, я уже наметила план. Ручаюсь, что завтра же поэт унесет ноги, а ваша досточтимая невестка окончательно исцелится.
— Сотворите это чудо, и вы будете лучшим из лекарей.
Мы без труда сговорились, а затем вернулись в гостиную, где Дора продолжал благоухать и расточать мадригалы дюжинами. Пон-де-Вель слушал и по-прежнему ничего не понимал. Эта сцена и то, что за ней последовало, были положены на музыку, о чем вам уже говорил г-н Уолпол; имитация получилась необычайно забавной, и он исполнял ее только в узком кругу.
Незадолго до того как мы сели за стол ужинать, дворецкий принес небольшую бутылку вина с Азорских островов, славящегося своими достоинствами, и пустил его по кругу, чтобы возбудить наш аппетит. Молодая женщина вообще не пила вина; мы с Пон-де-Велем отговорились; Дора хотел последовать нашему примеру, но хозяйка дома так настаивала, что поэт был вынужден попробовать вина и даже попросил налить еще из опасения обидеть даму.
— Это вино превосходно, не так ли? — спросила она. — Его привозят из нашего родового поместья, расположенного неподалеку от Мадейры. Раз оно пришлось вам по вкусу, его поставят на столе возле вас, и вы не будете пить никакого другого.
Дора, действительно, счел вино превосходным, хотя и с необычным вкусом; госпожа де *** заявила, что это объясняется местной почвой и в нем главная прелесть напитка. Поэт даже не думал с ней спорить.
Все сели за стол и стали беседовать; Дора читал свои стихи и, сам того не замечая, потягивал вино. Мы быстро разделались с ужином и почти тотчас же разошлись, сославшись на усталость, что несказанно обрадовало влюбленных.
