— Вы правы; они этого не понимают.
Брат и невестка очень спокойно заявили мне, что судейские еще не переступали порога замка Шамрон и никогда сюда не войдут и что хозяева его не допустят, чтобы из-за какой-то болтливой дурочки нарушали их права.
— Я не понимаю вас, сестра, — прибавил граф, — зачем вы вмешиваетесь во все это; вы умная женщина и великосветская дама, а устраиваете склоки, как горничная!
Настал мой черед рассердиться; я не терпела, когда со мной пытались обращаться подобным образом, и мой досточтимый братец поплатился за свои глупые речи. Я принялась еще более горячо поддерживать свою любимицу и решительно заявила графу, что увезу Жюли вопреки всем и вся, оставив, однако, за собой право заранее предупредить г-жу де Люин, чтобы эту историю не представляли ей в невыгодном для меня свете. Милую тетушку только что назначили фрейлиной королевы; при ее высоком положении я могла быть раздавлена ею, если бы она настроилась против меня, а мне этого никак не хотелось.
Поставив все на свои места, я успокоилась. Однако я понимала, что нельзя надолго задерживаться в этом доме, чтобы окончательно не спутать карты.
Мадемуазель де Леспинас выходила из своей комнаты лишь для того, чтобы прийти ко мне; она больше не спускалась ни в гостиную, ни в столовую и совсем перестала заниматься со своими учениками.
— О! — со смехом воскликнул мой брат. — Ваша упрямица уступит. В Шамроне глубокие рвы, прочные двери и толстые стены; даже соринка не вылетит отсюда без моего ведома, и глупышке придется очень громко кричать, чтобы ее услышали за пределами этого крепостного вала. Ясно, что вы не сможете увезти ее незаметно.
— Брат, вы творите произвол и совершаете дурной поступок. Будь я на месте этой девушки, я бы непременно сбежала и отправилась прямо в Лион, чтобы потребовать управы на вас, заставить признать свои права и лишить вас состояния. Надо быть ангелом, чтобы такое стерпеть.
Господа де Виши посмеялись надо мной и бросили нам обеим вызов, предлагая попытаться обмануть их бдительность; я передала это мадемуазель де Леспинас; она лишь улыбнулась и слегка пожала плечами, сказав:
— Ничего не бойтесь, сударыня, они не станут устраивать сцен и не помешают нам уйти. Господин де Виши считает себя очень ловким и полагает, что знает все, а я уже целый месяц веду переписку, о которой он не подозревает. Еще две недели, не больше, и эти люди сами распахнут перед нами двери, вот увидите.
Я с большим нетерпением ожидала исхода дела; мне хотелось уехать, ибо я скучала в Шамроне гораздо больше, чем в Париже. Наконец, наступила развязка, причем не такая, как я полагала.
Однажды вечером, когда стояла жуткая погода и я собиралась спуститься к ужину, в мою дверь неожиданно постучали. Жюли никогда не приходила в такое время; я решила, что это кто-то из слуг, и довольно резко крикнула: «Войдите!»
— Это я, сударыня, — сказала мадемуазель де Леспинас.
— Вы, в этот час, моя королева! — воскликнула я.
— Да, сударыня, час, который я предрекала, настал.
— Каким образом?
— Господин де Виши, столь уверенный в своем всеведении, не перехватил в эту жуткую погоду почту, которую я только что получила. Вот долгожданные бумаги. Теперь я уверена, что отомщу графу либо покажу ему, какую душу он унизил; в любом случае моя свобода у меня в руках. Одно мое слово, и девица, которую он так презирает и пугает своими башнями и стенами, призовет сюда вопреки его воле тех, кого закон вооружает своим мечом, либо, если вы по-прежнему согласны взять меня на попечение, дорогая благодетельница, я докажу вам, что вовсе не страдаю неблагодарностью и что меня можно любить.
— Поедемте со мной, это самое достойное и самое мудрое решение; подумайте также о вашей матушке.
— Я о ней подумала, сударыня, и вы это скоро увидите. Ждите меня сразу же после ужина; надеюсь, вы будете мной довольны.
VIII
На ужин я пришла с довольно озабоченным видом; меня стали расспрашивать, в чем дело, и я отвечала, что все в порядке. Подобные глупости срываются с уст прежде, чем успеваешь подумать. Меня оставили в покое.
За ужином мы были одни; из-за скверной погоды в доме не было ни одного гостя, даже кюре; дети никогда не участвовали в вечерней трапезе, и, таким образом, за столом велась непринужденная беседа.
В тот вечер мы довольно быстро вернулись в гостиную; брат предложил мне сыграть в пикет против моей невестки, и я согласилась. Я видела карты не очень отчетливо, и он давал мне советы. Едва лишь мы начали играть, как дверь отворилась и появилась мадемуазель де Леспинас.
Как я и ожидала, хозяева замка издали двойной возглас изумления: девушка держала в руках сверток бумаг; она спокойно, с достоинством приблизилась, поздоровалась с графом и графиней и осталась стоять возле стола.
— Зачем вы пришли, мадемуазель? — спросил мой брат.
— Я пришла попросить вас, сударь, а также госпожу де Виши в последний раз объясниться.
— В таком случае садитесь, мадемуазель, — предложил граф, — мы готовы вас выслушать. Подумайте только, с кем и в присутствии кого вы будете говорить.
Мадемуазель де Леспинас присела на стул и посмотрела на г-жу де Виши решительно и чрезвычайно кротко одновременно.
— Я желаю уйти из этого дома, сударыня, — сказала она.
— Это невозможно, мадемуазель.
— Я собираюсь последовать за госпожой маркизой дю Деффан, которой угодно предоставить мне в своем доме приют.
— Я не спорю, мадемуазель, но, к сожалению, мне придется вас огорчить: вы никуда не поедете.
— Прошу прощения, сударыня, я уеду. По какому праву вы удерживаете меня здесь?
Супруги довольно озадаченно переглянулись. Между тем г-жа де Виши, более вспыльчивая, чем ее муж, резко встала и ответила:
— По праву дочери, не желающей видеть свою мать опозоренной; по праву матери, не желающей видеть своих детей ограбленными.
— Прошу вас, сударь, соблаговолите взять на себя труд прочесть вот это, — продолжала Жюли, не ответив своей сестре, — вы увидите, что все эти права ничего не значат в глазах правосудия и что по одному моему слову в ваш замок нагрянут служители королевского прокурора при парламенте Дижона, чтобы именем закона заступиться за сироту.
Брат взял бумагу, прочел ее и побледнел от гнева:
— Как вы это раздобыли, мадемуазель?
— Это мой секрет, сударь.
— Сегодня же вечером я прогоню всех слуг.
— Не прогоняйте их, сударь, они ни в чем не виноваты, как и вы.
— Я узнаю…
— Вы узнаете то, что мне будет угодно вам сообщить. Выслушайте меня до конца. Как видите, теперь я свободна.
Граф прекрасно это понимал.
— Так вот, я не стану пользоваться этой свободой; я хочу, чтобы вы вернули мне ее сами и ради этого собираюсь уничтожить причину вашего беспокойства.
— Ах! — вскричала графиня. — Вы отдадите нам эти проклятые документы!
— Нет, сударыня, нет, я вам их не отдам. Никто никогда не получит из моих рук свидетельств материнской вины, и я забрала эти бумаги из тайника, куда они были ею помещены, лишь для того, чтобы самой хранить их, а также чтобы самой распорядиться ими по своему усмотрению.
Супруги опустили головы в полном замешательстве — они не ожидали такого от этой юной девушки.
— А теперь, сударыня, еще немного терпения, и я закончу. Вы не признавали меня своей сестрой и не желали любить меня как сестру, хотя я просила вас лишь об этом. Стало быть, вы не являетесь и никогда не будете моей сестрой. Я презираю богатство и отказалась бы от самого славного имени королевства, если бы мне пришлось купить его ценой бесчестья моей матери; что же мне делать с доказательствами, которые так вас пугают? Матушка любила меня до самой смерти, она растила и лелеяла меня у своей груди с нежностью, которую никто и никогда не заставит меня забыть. Я ее дочь, и ничто не может помешать мне оставаться таковой в своих и в ее глазах, а больше мне ничего не нужно. Согласитесь отпустить меня с госпожой дю Деффан, и я немедленно, на ваших глазах, уничтожу эти бумаги; вам больше нечего будет бояться.