— Уильям, где вы, Уильям? — позвал внезапно звонкий и громкий голос.
— Меня зовут; прощайте, Мод. Да хранит вас Дева Мария, да оградит она вас от всякого зла! Будьте счастливы, Мод; но, если вы не увидите меня больше, если я не вернусь, вспоминайте иногда о бедном Уилле, который любит вас и будет любить вечно.
Последние слова молодой человек произнес едва слышно: слезы душили его; потом он обнял Мод, прижал трепещущую девушку к своему сердцу, страстно поцеловал ее и убежал, не оглядываясь, хотя нежный голосок и окликал его.
"Он не оставил мне времени недвусмысленно объяснить ему, что это признание я сделала из чувства порядочности, — подумала Мод, опечаленная внезапным уходом Уильяма. — Ну, ничего, я завтра скажу ему, что в моем сердце нет ни малейшего сожаления о прошлом: как же он обрадуется!"
Увы! Этого завтрашнего дня пришлось ждать долго!
Человек двадцать крепких мужчин-арендаторов, вооруженных копьями, мечами и луками со стрелами, окружили на почтительном расстоянии сыновей сэра Гая Гэмвелла, его племянника Маленького Джона и Гилберта Хэда.
— Я немало удивлен, что Робин заставляет себя ждать, — говорил старик своим молодым спутникам, — не в привычках моего сына лениться.
— Терпение, мастер Гилберт, — ответил Маленький Джон, выпрямляясь во весь гигантский рост, чтобы осмотреть даль пытливым взором, — не только Робина нет, мой кузен Уилл тоже куда-то запропастился. Готов поспорить, что не без причины они нас задерживают на пару минут.
— Да вот они! — воскликнул кто-то.
Уилл и Робин подошли быстрым шагом.
— Вы забыли час нашей встречи, сын мой? — спросил Гилберт, протягивая руку молодым людям.
— Нет, отец, прошу прощения, что заставил себя ждать.
— В путь! — воскликнул Гилберт. — Маленький Джон, — добавил он, оборачиваясь к молодому человеку, — ваши друзья ясно представляют себе цель нашей вылазки?
— Да, Гилберт, и они поклялись смело идти за вами и верно вам служить.
— Значит, я могу полностью рассчитывать на их поддержку?
— Полностью.
— Прекрасно. Еще одно слово: чтобы попасть в Ноттингем кратчайшим путем, наши враги пройдут через Мансфилд, потом двинутся по большой дороге, которая делит пополам Шервудский лес, и окажутся около перекрестка, где мы и будем ждать их в засаде… Дальше я могу не рассказывать. Маленький Джон, вам мои намерения известны?
— Известны, — ответил молодой человек. — Ребята! — воскликнул Маленький Джон по знаку старика. — Хватит у вас смелости вонзить свои саксонские зубы и тела норманнских волков? Хватит ли мужества победить или умереть?
Энергичное "Да!" было ответом молодому человеку.
— Ну что же, вперед, мои храбрецы!..
— Ура! Повоюем! — воскликнул Уилл, идя с Робином за воинственно настроенным отрядом.
— Ура! Ура! — радостно закричали саксы.
И эхо в темном лесу повторило:
— Ура! Ура! Ура!
— Что это с вами, друг мой Уилл? — спросил Робин, беря за руку молодого человека, шедшего рядом с ним в глубокой задумчивости. — Мне кажется, что ваше веселое лицо затуманилось облаком черной грусти. Крики наших соратников недостаточно приятны для ушей милого Уильяма или его пугает опасность нашего предприятия?
— Какой вы мне странный вопрос задали, Робин, — ответил Уильям, поднимая на друга грустный взгляд. — Спросите у гончей, нравится ли ей преследовать оленя, спросите у сокола, нравится ли ему камнем падать с высоты облаков на ничтожную пташку, но не спрашивайте меня, боюсь ли я чего-нибудь.
— Я спросил вас об этом лишь с целью отвлечь вас от мрачных мыслей, которые вас одолевают, дорогой Уилл, — ответил Робин, — от этих мыслей глаза ваши потускнели и лицо побледнело, что меня беспокоит. У вас горе, Уилл, и, видно, серьезное горе, так поделитесь им со мной, ведь я ваш друг.
— Нет у меня горя, Робин, я таков же, каким был вчера и каким буду завтра, и вы увидите, что в битве я буду как всегда впереди.
— Я ничуть не сомневаюсь в вашем мужестве, дорогой мой Уилл, но мне кажется, на душе у вас неспокойно: что-то печалит вас, я уверен в этом. Будьте же откровенны со мной, а вдруг я могу быть вам полезен, хотя бы для того, чтобы разделить груз ваших забот, ведь уже от этого становится легче. Если вы с кем-то поссорились, скажите мне, и я помогу вам.
— Причина моей печали не так серьезна и значительна, дорогой Робин, чтобы и дальше оставаться тайной. Если бы я хорошенько поразмыслил, то случившееся меня бы не удивило и не огорчило… Простите мои сомнения, но, вопреки моей воле, есть в моем сердце чувство, которое противится всякой откровенности. Гордость или робость это — сам не знаю. Но такой друг, как вы, — это мое второе я. Ваши вопросы требуют ответа, и дружба готова одолеть ложный стыд, я…
— Нет, нет, дорогой Уилл, — живо прервал его Робин, — храни свою тайну; у страданий есть право на скромность, и я прошу тебя извинить мою дружескую навязчивость.
— Это я должен просить прощения за то, что эгоистичен в своих страданиях, дорогой Робин! — воскликнул Уилл и отрывисто засмеялся, причем смех его зазвучал печальнее, чем плач. — Я страдаю, в самом деле страдаю, и я обнажу перед тобой раны своей души. Ты разделишь мое первое горе, как делил со мной первые игры, потому что дружба соединила нас теснее, чем узы крови, и пусть меня повесят, Робин, если я не люблю тебя так, как нежнейший из братьев.
— Ты говоришь правду, Уилл, привязанность сделала нас братьями. Ах, где наше светлое детство? Счастье, которым мы наслаждались, уже не вернется!
— Счастье вернется к вам, Робин, пусть другое, в других одеждах, под другим именем, но это все равно будет счастье. Ну а я ни на что больше не надеюсь, ничего не желаю, сердце мое разбито. Вы знаете, Робин, как я любил Мод Линдсей… я даже слов не найду, чтобы объяснить вам, что за неодолимую страсть я испытываю при одном упоминании ее имени. Ну вот, а теперь я знаю…
В сердце Робина закралось тягостное опасение.
— Ну, и что же вы знаете? — встревоженно спросил он.
— Когда вы пришли за мной в сад, — заговорил Уильям, — я был там с Мод, я пришел сказать ей то, что уже давно повторяю ей изо дня вдень; я говорил, что мечтаю, чтобы она стала дочерью моей матери и сестрой моим сестрам. Я спросил, не постарается ли она хоть немного меня полюбить, и Мод ответила, что еще до того, как она поселилась к усадьбе Гэмвеллов, она отдала спою любовь. И гут, Робин, рухнули все мои надежды, что-то сломалось во мне: это разбилось мое сердце, Робин, мое сердце. Судите же сами, как я несчастен.
— Мод сообщила вам имя того, кого она любит? — с беспокойством спросил Робин.
— Нет, — ответил Уилл, — она только сказала, что этот человек не любит ее. Вы можете это понять, Робин? Есть на свете человек, который не любит Мод, а Мод его любит! Человек, которого ищет ее взгляд и который избегает этого взгляда! Неслыханный грубиян! Презренный негодяй! Я предложил Мод поймать его и принудить подарить ей свою любовь. Я предложил ей хорошенько побить его, а она отказалась! О, она его любит! Любит! А после этого печального и трудного признания, — продолжал Уильям, — бедная, великодушная Мод предложила мне свою руку. Я отверг ее. Разум, честь и верность заставляют мою любовь умолкнуть… Проститесь с веселым и смеющимся Уиллом, Робин, он умер, умер навсегда.
— Ну-ну, Уильям, мужайтесь, — мягко возразил Робин, — ваше сердце болит, его нужно лечить, его нужно исцелить, и первым врачом буду я. Я знаю Мод лучше, чем вы: в один прекрасный день она полюбит вас, если уже не любит. Уверяю вас, Уильям, вы просто плохо поняли девичью исповедь — она вызвана крайней деликатностью: Мод пыталась объяснить вам свою прежнюю суровость и заставить вас еще больше оценить предложение, которое вы столь необдуманно отвергли. Поверьте мне, Уильям, Мод — очаровательная девушка, честная и прекрасная, и, воистину, она достойна вашей любви.
— Ничуть не сомневаюсь! — воскликнул молодой человек.
— Не нужно приписывать горестям мисс Линдсей лишнюю глубину, друг мой, и мучить свою душу вздорными домыслами. Мод и сейчас вас очень любит, я в этом уверен, а полюбит еще больше.
