"О! — сказал себе Робин. — Я чуть было не угодил прямо волку в пасть! Нужно быть внимательнее!"

К счастью, в эту минуту луну прикрыло облаком, терраса оказалась в тени, а долину заливал свет. Солдат, для которого эта долина была, быть может, родиной, по-прежнему стоял неподвижно, погрузившись в созерцание.

— Ну, храни меня Бог! — прошептал Робин и, истово перекрестившись, скользнул вдоль стены, держась за пояс.

На беду, пояс был слишком короток, и, повиснув на его конце, Робин не почувствовал земли под ногами, а он боялся, что шум его падения привлечет часового. Что было делать? Подняться обратно в камеру? Но прутья могли не выдержать усилий, необходимых для такого подъема; уж лучше было продолжать начатое; а потому, отдав себя на волю Провидения и постаравшись собраться для прыжка, юноша выпустил ремень из рук.

Раздался ужасный грохот, будто упала крышка погреба; этот страшный шум вывел часового из задумчивости в тот самый миг, когда наш герой коснулся земли.

Часовой тревожно вскрикнул и, выставив перед собой копье, двинулся к тому месту, откуда послышался этот непонятный звук; но он ничего не увидел, ничего не услышал и, даже не поинтересовавшись, что произвело этот грохот, вернулся на место, где стоял, и снова устремил взгляд на свою любимую долину.

Робин, чувствуя, что он цел и невредим, воспользовался задумчивостью часовою, чтобы уйти подальше, и мри лом тоже не поинтересовался причиной грохота. А между тем он избежал ужасной опасности: одна из отдушин подземелья находилась прямо под окном его камеры и люк не был закрыт; падая, Робин случайно задел его ногой, и крышка захлопнулась; не случись этого, он исчез бы навеки в подземелье. Счастливым обстоятельством оказалось и то, что крышка не была закрыта: если бы он спрыгнул на нее, то она выдала бы его гулким звучанием и ему не удалось бы ускользнуть от часового.

Счастье ему не изменило, и он быстро и бесшумно пошел по пути, который описала ему Мод.

Как ему объяснила девушка, налево от него оказалась отворенная дверь, он вошел в нее, поднялся но лестнице и оказался в галерее, а пройдя ее, — в длиннейшем коридоре.

Дойдя до того места, где коридор разветвлялся, Робин, осторожно нащупав ногой путь и проведя рукой но стене, чтобы не заблудиться, вдруг услышал чей-то шепот:

— Кто тут? Что вы здесь делаете?

Робин прижался к стене, задержав дыхание. Незнакомец тоже остановился и, шаря вокруг себя мечом, пытался понять, откуда исходит шум, который он услышал.

— Наверное, дверь скрипнула, — произнес любитель ночных прогулок и продолжил свой путь.

Справедливо решив, что с помощью вожатого ему будет проще выбраться из лабиринта, где он блуждает уже дольше четверти часа, Робин на почтительном расстоянии последовал за незнакомцем.

Вскоре этот человек исчез за какой-то дверью.

Дверь вела в часовню.

Робин, ускорив шаг, проскользнул за неизвестным и бесшумно притаился за одной из колонн.

Луна бросала пятна белого света сквозь окна на пол, и было видно, что у одного из надгробий молится женщина, скрытая вуалью; незнакомец в монашеском платье с беспокойством оглядел все помещение; увидев женщину под вуалью, он едва сдержался чтобы не вскрикнуть от радости, прошел через неф и, молитвенно сложив руки, подошел к ней. Услышав его шаги, женщина подняла голову и посмотрела на него, дрожа то от страха, то от волнения.

— Кристабель! — тихо окликнул ее монах.

Девушка встала, румянец залил ее щеки, и, бросившись в объятия, раскрытые молодым человеком, она воскликнула с невыразимой радостью:

— Аллан! Аллан! О дорогой мой Аллан!

Гилберт рассказал Маргарет историю Роланда Ритсона, но о самых страшных его преступлениях умолчал, а о любви и страшном конце своей сестры Энни едва упомянул.

— Будем просить Господа простить этому безумцу его грехи, — сказала Маргарет.

И она постаралась скрыть слезы, чтобы еще больше не огорчать мужа.

Старик-монах остался около умершего и читал заупокойные молитвы; время от времени к нему присоединялись Гилберт и Маргарет, а Линкольну было велено вырыть могилу между буком и дубом, о которых говорил презренный Ритсон, и все стали ожидать возвращения из Ноттингема путешественников, чтобы похоронить умершего.

Марианна, предоставленная сама себе, утомилась от бесцельного хождения возле дома и решила пойти навстречу брату. Ланс спал, растянувшись на пороге дома; она позвала его, погладила своей белой ручкой и отправилась с ним, не предупредив Гилберта.

Она долго шла, задумавшись о будущем брата, а потом села под деревом, обхватила голову руками и заплакала. Почему? Она и сама не знала. Мрачные предчувствия теснили ей грудь, тысячи смутных образов роились в голове, и среди них лица дорогого Аллана и юного лесника, истинного графа Хантингдона.

Ланс, верный пес, лежал у ее ног и принюхивался к ветру; уставив на нее огромные круглые глаза, в которых светилось понимание, он, казалось, разделял ее печаль и, подобно ей, испытывал мрачные предчувствия, потому что не спал, а сторожил ее.

Солнце уже скользило по вершинам высоких деревьев, и по лесной поросли начал стелиться туман, когда Ланс вдруг встал и, виляя хвостом, негромко и жалобно залаял.

Его лай заставил Марианну очнуться от мечтаний, и она пожалела о том, что допоздна задержалась в лесу; Ланс радостно запрыгал вокруг нее, она тотчас встала и направилась к дому лесника, все еще надеясь на скорое возвращение Аллана.

Ланс теперь шел не позади Марианны, как утром, а наоборот, бежал впереди, вынюхивая тропинку, и время от времени поворачивал морду, чтобы посмотреть, идет ли девушка за ним.

И хотя Марианна была уверена, что, доверившись чутью такого проводника, она не заблудится, ей пришлось ускорить шаги, потому что темнело очень быстро и в небе блеснули первые звезды.

Внезапно Ланс остановился, весь напрягся, шерсть у него на загривке встала дыбом, уши поднялись, он принюхался к ветру, обнажил клыки и неистово, яростно залаял.

Марианна задрожала и застыла на месте, пытаясь понять, отчего лает пес.

"Может быть, он почуял приближение Аллана", — подумала девушка, внимательно прислушиваясь.

Но вокруг все было тихо. Собака тоже перестала лаять, и Марианна успокоилась. Но, когда она уже собралась, посмеиваясь над своим испугом, пойти дальше, рядом в кустах она услышала чьи-то быстрые шаги и Ланс залаял еще яростнее и громче, чем прежде.

Страх попасть в руки разбойников придал девушке крылья, и она бросилась бежать по тропинке, но вскоре силы оставили ее, она вынуждена была остановиться и чуть не потеряла сознание, услышав грубый и повелительный оклик:

— Уберите вашу собаку!

Ланс, прикрывавший сзади бегство Марианны, бросился на человека, преследовавшего ее, стараясь вцепиться ему в горло.

— Уберите вашу собаку, — снова крикнул незнакомец, — я не собираюсь причинять вам зла!

— Откуда мне знать, что вы говорите правду? — почти твердым голосом спросила Марианна.

— Если бы я был злоумышленником, я бы давно послал стрелу вам в сердце; еще раз говорю — уберите вашу собаку!

Клыки Ланса уже разодрали на нем одежду и вцепились в его тело.

Но при первом же слове Марианны собака разжала челюсти, встала перед девушкой и оскалила зубы, неотступно следя взглядом за неизвестным.

Это был, совершенно очевидно, один из тех стоящих вне закона бродяг, у которых нет ни кола, ни двора и которые грабят лесников, если у тех поменьше мужества, чем у Гилберта, и убивают беззащитных путников. На лице этого мерзавца было написано, что он преступник; одет он был в кафтан и короткие штаны из козьей шкуры, а на голове его сидела большая, грязная и рваная войлочная шляпа, едва прикрывавшая длинные, до плеч, космы. Его густая борода была вымазана собачьей слюной. На боку у него висел кинжал, в одной руке он держал лук, в другой — стрелы.

Марианну обуял ужас, но она старалась казаться спокойной.