Итак, никто, кроме заключенного, не находился там, где предполагал их найти Грифус.
С тех пор как Роза занималась тюльпаном, она так мало времени проводила с отцом, что только в обычное обеденное время, то есть в двенадцать часов дня, Грифус, почувствовав голод, заметил, что его дочь слишком долго дуется на него.
Он послал за ней одного из своих помощников. Когда тот вернулся и сказал, что нигде не мог ее найти, Грифус сам пошел звать дочь.
Он направился прямо к ее комнате, но Роза не отвечала на его стук.
Позвали слесаря крепости; однако, когда открыли дверь, Грифус не нашел Розы, так же как Роза в свое время не нашла там тюльпан.
Роза в это время въезжала в Роттердам.
Поэтому-то Грифус не нашел ее и в кухне, так же как и в комнате, не нашел он ее и в саду, так же как и в кухне.
Можно себе представить ярость, в какую пришел Грифус, когда, обежав окрестности, он узнал, что дочь его наняла лошадь и уехала как истая искательница приключений, не сказав никому, куда она направилась.
Взбешенный Грифус поднялся к ван Барле, перерыл весь его бедный скарб, грозил посадить его в карцер, в подземелье, пугал голодом, розгами.
Корнелиус даже не слушал, что говорил тюремщик, когда тот ругал и оскорблял его, угрожал ему, и оставался мрачным, неподвижным, неспособным ни к каким ощущениям, глухим ко всяким страхам.
После того как Грифус в поисках дочери тщетно обошел все кругом, он стал разыскивать Якоба и, не найдя нигде, заподозрил его в похищении молодой девушки.
Ну а Роза, сделав остановку на два часа в Роттердаме, вновь двинулась в путь. В тот же вечер она остановилась в Делфте, где и переночевала, и на другое утро прибыла в Харлем на четыре часа позднее, чем туда заявился Бокстель.
Раньше всего Роза попросила проводить ее к председателю общества садоводов г-ну ван Систенсу.
Она застала сего достойного гражданина в таком состоянии, что мы обязаны рассказать об этом, чтобы не изменить нашему долгу художника и историка.
Председатель составлял доклад комитету общества.
Доклад он писал на большом листе бумаги самым аккуратным почерком, на какой был способен.
Роза попросила доложить о себе; но ее простое, хотя и звучное имя — Роза Грифус — не было известно председателю, и ей было отказано в приеме. В Голландии, стране шлюзов и плотин, трудно пробраться куда-либо без разрешения.
Но Роза не отступала. Она взяла на себя миссию и поклялась себе самой не падать духом ни перед отказами, ни перед грубостями, ни перед оскорблениями.
— Доложите председателю, — сказала она, — что я хочу говорить с ним о черном тюльпане.
Эти слова, не менее магические, чем известные "Сезам, откройся!" из "Тысячи и одной ночи", послужили ей пропуском; благодаря им она прошла в кабинет председателя ван Систенса, галантно вышедшего ей навстречу.
Это был маленький, хрупкий мужчина, очень похожий на стебель цветка: голова его походила на чашечку, две опущенные руки напоминали два удлиненных листка тюльпана. У него была привычка слегка покачиваться, что еще больше дополняло его сходство с тюльпаном, колеблющимся под дуновением ветра.
Мы уже говорили, что его звали ван Систенс.
— Мадемуазель, — воскликнул он, — вы говорите, что пришли от имени черного тюльпана?
Для господина председателя общества садоводов Tulipa nigra был первостепенной величиной и в качестве короля тюльпанов несомненно мог отправлять своих послов.
— Да, сударь, — ответила Роза, — во всяком случае я пришла, чтобы поговорить с вами о нем.
— Он в полном здравии? — спросил ван Систенс с нежной почтительной улыбкой.
— Увы, сударь, — ответила Роза, — это мне неизвестно.
— Как, значит, с ним случилось какое-нибудь несчастье?
— Да, сударь, очень большое несчастье, но не с ним, а со мной.
— Какое?
— У меня его украли.
— У вас украли черный тюльпан?
— Да, сударь.
— А вы знаете кто?
— Да, я подозреваю, но не решаюсь еще обвинять.
— Но ведь это же легко проверить.
— Каким образом?
— С тех пор как его у вас украли, вор не успел далеко уехать.
— Почему он не успел далеко уехать?
— До потому, что я видел тюльпан не больше чем два часа тому назад.
— Вы видели черный тюльпан? — воскликнула девушка, бросившись к ван Систенсу.
— Так же как я вижу вас, мадемуазель.
— Но где же?
— У вашего хозяина, по-видимому.
— У моего хозяина?
— Да. Вы не служите у господина Исаака Бокстеля?
— Я?
— Да, вы?
— Но за кого вы меня принимаете, сударь?
— Но за кого вы меня сами принимаете?
— Сударь, я вас принимаю за того, кем вы, надеюсь, и являетесь на самом деле, то есть за достопочтенного господина ван Систенса, бургомистра Харлема и председателя общества садоводов.
— И вы ко мне пришли сказать?..
— Я пришла сказать вам, сударь, что у меня украли мой черный тюльпан.
— Итак, ваш тюльпан — это тюльпан господина Бокстеля? Тогда вы плохо объясняетесь, мое дитя; тюльпан украли не у вас, а у господина Бокстеля.
— Я вам повторяю, сударь, что я не знаю, кто такой господин Бокстель и что я в первый раз слышу это имя.
— Вы не знаете, кто такой господин Бокстель, и вы тоже имели черный тюльпан?
— Как, разве есть еще один черный тюльпан? — спросила Роза, задрожав.
— Да, есть тюльпан господина Бокстеля.
— Какой он собой?
— Черный, черт побери!
— Без пятен?
— Без одного пятнышка, без единой точечки!
— И этот тюльпан у вас? Он здесь?
— Нет, но он будет здесь, ибо я должен его выставить перед комитетом до того, как премия будет утверждена.
— Сударь, — воскликнула Роза, — этот Исаак Бокстель, этот Исаак Бокстель, который выдает себя за владельца черного тюльпана…
— И который в действительности является им…
— Сударь, этот человек худой?
— Да.
— Лысый?
— Да.
— С блуждающим взглядом?
— Как будто так.
— Беспокойный, сгорбленный, с кривыми ногами?
— Да, действительно, вы черту за чертой рисуете портрет Бокстеля.
— Сударь, не был ли тюльпан в белом фаянсовом горшке с изображением на трех его сторонах корзин с бледно-желтыми цветами?
— Ах, что касается этого, то я менее уверен, я больше смотрел на человека, чем на горшок.
— Сударь, это мой тюльпан, это украденный тюльпан, это мое достояние! Сударь, я пришла за ним к вам, я пришла за ним сюда!
— О, вы пришли сюда за тюльпаном господина Бокстеля, — заметил ван Систенс, смотря на Розу. — Черт побери, да вы смелая особа!
— Сударь, — сказала Роза, несколько смущенная таким обращением, — я не говорю, что пришла за тюльпаном господина Бокстеля, я сказала, что пришла требовать свой тюльпан.
— Ваш?
— Да, тот, что я лично посадила и лично вырастила.
— Ну, тогда ступайте к господину Бокстелю в гостиницу "Белый лебедь" и улаживайте дело с ним. Что касается меня, то, так как спор этот кажется мне таким же трудным для решения, как тот, который был вынесен на суд царя Соломона, на чью мудрость я не претендую, я удовольствуюсь тем, что составлю свой доклад, засвидетельствую существование черного тюльпана и назначу премию в сто тысяч флоринов тому, кто его вырастил. Прощайте, дитя мое.
— О сударь, сударь! — настаивала Роза.
— Только, дитя мое, — продолжал ван Систенс, — так как вы красивы, так как вы молоды, так как вы еще не совсем испорчены — выслушайте мой совет. Будьте осторожны в этом деле, потому что у нас в Харлеме есть суд и тюрьма; больше того, мы очень щепетильны во всем, что касается чести тюльпанов. Идите, дитя мое, идите. Господин Исаак Бокстель, гостиница "Белый лебедь".
И г-н ван Систенс, снова взяв свое прекрасное перо, стал продолжать прерванную работу — писать доклад.
XXVI
ОДИН ИЗ ЧЛЕНОВ ОБЩЕСТВА САДОВОДОВ