— Надо же будет как-нибудь объяснить убийство!
— Ну хорошо, доктор, я готов подчиниться и обещаю, что не стану преследовать преступника. Но ведь Бог справедлив! Безнаказанность — только приманка: Господь непременно отдаст мне его в руки!
— В таком случае это будет означать, что Господь приговорил его к смерти. Вашу руку, сударь!
— Вот она!
— Что я должен сделать для мадемуазель де Таверне? Приказывайте.
— Необходимо найти подходящий предлог для ее высочества дофины, дорогой господин доктор, чтобы увезти сестру на некоторое время из Трианона. Скажем, тоска по родным местам, необходимость в свежем воздухе, другом образе жизни…
— Это несложно.
— Это ваше дело, в этом я полагаюсь на вас. Я увезу сестру в тихое место, в Таверне к примеру, подальше от любопытных глаз, от подозрений…
— Нет, нет, это невозможно: бедной девочке нужен постоянный уход и ласковые утешения, ей не обойтись без медицинской помощи. Дайте мне возможность навещать вас неподалеку отсюда, в каком-нибудь известном мне кантоне, в хорошо скрытом от чужих глаз месте, в сто раз более надежном, нежели захолустье, куда вы хотите ее увезти.
— Вы так считаете, доктор?
— Да, я полагаю, и не без оснований, что так будет лучше. Чем дальше вы будете от столицы, тем больше вызовете подозрений. Подозрение — словно круги от упавшего в воду камня: чем дальше от центра, тем шире. Однако сам-то камень никуда не денется: круги исчезают со временем, зато никто так и не может найти причину волнения под толщей воды.
— Ну, доктор, в таком случае — за дело!
— Все будет устроено сегодня же.
— Предупредите ее высочество дофину.
— Я переговорю с ней утром.
— А все остальное?..
— Через двадцать четыре часа вы получите мой ответ.
— Благодарю вас, доктор, вы для меня как бог.
— Раз мы обо всем условились, молодой человек, нам надлежит исполнить следующее: возвращайтесь к сестре и постарайтесь ее утешить. Берегите ее!
— Прощайте, доктор, прощайте!
Доктор провожал Филиппа глазами до тех пор, пока тот не исчез из виду, потом вернулся к корректуре и к сорнякам в своем садике.
CL
ОТЕЦ И СЫН
Когда Филипп возвратился к сестре, он заметил, что она чем-то встревожена.
— Друг мой! — заговорила она. — Пока тебя не было, я хорошенько обдумала все, что произошло со мной за последнее время. Мне кажется, я сойду с ума! Ну как, ты виделся с доктором Луи?
— Я только что от него, Андре.
— Этот господин выдвинул против меня страшное обвинение: оно подтвердилось?
— Он не ошибся, сестренка.
Андре побледнела и нервно сдавила свои тонкие белые пальчики.
— Имя! — воскликнула она. — Я хочу знать имя погубившего меня негодяя.
— Сестра! Ты не должна знать его!
— Филипп! Почему ты не хочешь сказать мне правду? Ты лжешь самому себе… Я должна знать его имя. Пусть я слаба, пусть в моем распоряжении только молитва! Я буду молиться о том, чтобы Божий гнев настиг этого преступника… Имя этого человека, Филипп!
— Дорогая сестра! Давай никогда об этом больше не говорить!
Андре схватила его руку и заглянула ему в глаза.
— Так вот как ты мне отвечаешь? Ты, у которого на боку шпага.
Во время этого гневного выпада Филипп побледнел от ярости, однако тотчас взял себя в руки.
— Андре! — заговорил он. — Я не могу сообщить тебе того, чего сам не знаю. Судьба к нам немилостива: от меня скрыта эта тайна. Впрочем, если бы разразился скандал, это поставило бы под удар честь нашей семьи, однако, Бог милостив, и тайны ненарушима…
— …кроме одного человека, Филипп… Для того, кто был с нами так дерзок, кто сейчас смеется над нами!.. О Господи! Этот подлец спрятался в надежном месте и в душе издевается над нами!
Филипп сжал кулаки, поднял к небу глаза и не произнес ни слова в ответ.
— Может быть, я знаю этого человека? — вскричала Андре, кипя от гнева и возмущения. — Позволь, Филипп, я сама тебе его представлю: ведь я заметила, какое странное влияние он на меня оказывает. Мне кажется, я просила тебя к нему съездить…
— Этот человек ни в чем не виноват. Я с ним виделся, и у меня есть доказательство… Не думай об этом больше, Андре, не думай…
— Филипп! Возьмем выше. Поищем виновника среди первых людей королевства… Может, это сам король?..
Филипп обнял бедную девочку, терявшуюся в догадках и кипевшую возмущением.
— Знаешь, Андре, ты всех этих людей перебирала во сне и оправдала их, потому что видела, если можно так выразиться, как совершилось это преступление.
— Значит, я назвала виновного? — воскликнула она; взор ее пылал.
— Нет, — возразил Филипп, — нет! Ни о чем меня больше не спрашивай! Последуй моему примеру: смирись с тем, что произошло, горе это непоправимо, а для тебя оно вдвойне тяжело из-за того, что виновник его еще до сих пор не наказан. Но не надо терять надежду… С нами Бог, он отомстит за нас, он доставит нам, несчастным и обиженным, эту радость.
— Отомстит!.. — шепотом повторяла она, напуганная тем, как страшно Филипп выговорил это слово.
— А пока тебе надо отдохнуть, сестричка, от всех твоих печалей, от пережитого стыда, от боли, которую я причинил тебе своими глупыми расспросами. Если бы я знал!.. Ах, если бы я знал…
В отчаянии он обхватил руками голову. Резко поднявшись, он затем продолжал с улыбкой:
— На что мне жаловаться? Моя сестра чиста и невинна, она меня любит! Она не предала ни моего доверия, ни моей дружбы. Моя сестра так же молода и добра, как и я; мы будем жить вместе и вместе состаримся… Вдвоем мы будем сильнее целого света!..
По мере того как молодой человек пытался утешить Андре, она все больше хмурилась. Ее бледное чело клонилось все ниже, неподвижный взгляд и вся ее поза свидетельствовали о глубоком отчаянии, которое Филипп изо всех сил пытался рассеять.
— Ты все время говоришь о нас двоих! — заметила она, подняв голубые глаза и внимательно рассматривая подвижное лицо брата.
— О ком же мне еще говорить, Андре? — спросил молодой человек, выдерживая ее взгляд.
— У нас же… есть отец… Как он отнесется к своей дочери?
— Я тебе еще вчера сказал, чтобы ты оставила все свои печали и страхи, — холодно проговорил Филипп. — Как ветер разгоняет утренний туман, так и ты постарайся, чтобы рассеялись все твои воспоминания и чувства, кроме тех, которые ты испытываешь ко мне… По правде говоря, дорогая Андре, тебя никто на свете не любит, кроме меня, а меня никто не любит, кроме тебя. Мы несчастные, всеми брошенные сироты, почему мы должны себя связывать родственными обязательствами или испытывать к кому-нибудь признательность? Разве мы когда-нибудь были облагодетельствованы отцом или чувствовали его заботу?.. Ты читаешь в моих мыслях и чувствах, — продолжал он с горькой улыбкой. — Если бы тот, о ком ты говоришь, заслуживал твою любовь, я сказал бы: "Люби его!" Но я молчу, воздержись и ты, Андре.
— Но что же я тогда должна думать?..
— В дни великих испытаний человек, сам того не желая, слышит хорошо знакомые с раннего детства и не сознаваемые им до той поры слова: "Бойся Бога!.." Да, Господь напомнил нам о себе в страшную минуту!.. "Почитай отца твоего…" Сестра! Самое убедительное доказательство почтительного отношения к нашему отцу — вычеркнуть его из памяти.
— Ты прав… — огорченно прошептала Андре, опускаясь в кресло.
— Дорогая моя! Не будем терять времени на пустые разговоры. Собери вещи. Доктор Луи обещал предупредить ее высочество дофину о твоем отъезде. Ты знаешь, какой предлог он для этого избрал: необходимость в перемене климата, необъяснимые боли… Итак, приготовь все вещи к отъезду.
Андре встала.
— И мебель? — спросила она.
— Нет, только белье, одежду и драгоценности.
Андре повиновалась.
Она достала из шкафов дорожные сундуки, а из гардероба, где прятался Жильбер, свою одежду, потом она взяла футляры с драгоценностями, собираясь положить их в главный сундук.
