Распахнулась дверь в прелестную спаленку, стены которой были обтянуты белым атласом с рисунком из цветов, казавшихся живыми. Комната была таинственно освещена, взгляд привлекал к себе альков, к которому вот уже два часа заманивала короля юная обольстительница.

— Сир! Мне кажется, Замор еще не появлялся, — заметила она. — Мы по-прежнему заключены в замке, нам остается бежать через окно.

— При помощи простынь? — спросил король.

— Ваше величество! — улыбнулась графиня-обольстительница. — Разве им нельзя найти лучшее применение?

Король со смехом заключил ее в свои объятия, графиня уронила белую розу, и цветок покатился по полу, роняя лепестки.

XXXIV

ВОЛЬТЕР И РУССО

Мы уже говорили, что спальня замка Люсьенн как с архитектурной точки зрения, так и по своему убранству представляла настоящее чудо.

Расположенная в восточной части замка, она была так надежно защищена позолоченными ставнями и шелковыми занавесями, что дневной свет проникал в нее, лишь когда, подобно придворному, получал право присутствовать на большом и малом утреннем выходе короля.

Летом невидимые отдушины освежали здесь очищенный воздух, будто бы навеянный тысячью вееров.

Когда король вышел из голубой спальни, было десять часов.

На этот раз королевские экипажи уже с девяти часов стояли наготове у парадного подъезда.

Замор, скрестив на груди руки, отдавал — или делал вид, что отдает? — распоряжения.

Король выглянул из окна и увидел приготовления к отъезду.

— Что это значит, графиня? — спросил он. — Разве мы не будем завтракать? Видно, вы собираетесь выпроводить меня голодным.

— Господь с вами, сир, — ответила графиня, — но мне казалось, что у вашего величества назначена встреча в Марли с господином де Сартином.

— Черт побери! — сказал король. — Я думаю, можно было бы сказать Сартину, чтобы он приехал ко мне сюда. Это так близко!

— Ваше величество окажет мне честь, вспомнив, что не ему первому пришла в голову эта мысль.

— К тому же сегодня слишком прекрасное утро для работы. Давайте завтракать.

— Сир, вам нужно будет подписать для меня бумаги.

— По поводу графини де Беарн?

— Совершенно верно. И потом, необходимо назначить день.

— Какой день?

— И час.

— Какой час?

— День и час моего представления ко двору.

— Ну что ж, — сказал король, — вы действительно заслужили быть представленной ко двору, графиня. Назначьте день сами.

— Ближайший, сир.

— Значит, у вас все готово?

— Да.

— Вы научились делать все три реверанса?

— Еще бы: я упражняюсь вот уже целый год.

— А платье?

— Его можно сшить за два дня.

— У вас есть «крестная»?

— Через час она будет здесь.

— В таком случае, графиня, предлагаю вам договор.

— Какой?

— Вы больше не будете напоминать мне об этой истории виконта Жана с бароном де Таверне?

— Значит, мы приносим в жертву бедного виконта?

— Вот именно.

— Ну что ж! Не будем больше говорить об этом, сир! День представления?

— Послезавтра.

— Час?

— Десять часов вечера, как обычно.

— Обещаете, сир?

— Обещаю.

— Слово короля?

— Слово дворянина.

— По рукам, государь!

Графиня Дюбарри протянула королю изящную ручку; Людовик XV коснулся ее.

В это утро весь замок почувствовал хорошее расположение духа своего господина: ему пришлось уступить там, где он давно уже и сам решил уступить, но зато выиграть в другом — значит, победа за ним. Он даст сто тысяч ливров Жану с условием, что тот отправится проигрывать их на воды, в Пиренеи или в Овернь. В глазах Шуазёля это будет выглядеть как ссылка. А в замке были еще луидоры для бедняков, пирожки для карпов и комплименты росписям Буше.

Хотя король плотно поужинал накануне, завтрак он съел с большим аппетитом.

Между тем пробило одиннадцать. Прислуживая королю, графиня поглядывала на часы, которые, как ей казалось, шли слишком медленно.

Король соблаговолил приказать, чтобы графиню де Беарн, когда та приедет, проводили прямо в столовую.

Кофе уже был подан, выпит, а графиня де Беарн все еще не появлялась.

В четверть двенадцатого во дворе раздался стук копыт пущенной в галоп лошади.

Дюбарри встала и выглянула в окно.

Со взмыленной лошади соскочил курьер Жана Дюбарри.

Графиня вздрогнула, но, так как никоим образом нельзя было выказывать волнения из-за боязни перемен в расположении духа у короля, она отошла от окна и села рядом с ним.

Вошла Шон с запиской в руке.

Отступать было некуда, нужно было прочесть записку.

— Что это у вас, милая Шон? Любовное послание? — спросил король.

— Разумеется, сир!

— От кого же?

— От бедного виконта.

— Вы в этом уверены?

— Убедитесь сами, сир.

Король узнал почерк и, подумав, что в записке может идти речь о приключении в Лашосе, сказал, отводя руку с запиской:

— Хорошо, хорошо. Мне этого достаточно.

Графиня сидела как на иголках.

— Записка адресована мне? — спросила она.

— Да, графиня.

— Король позволит мне?..

— Конечно, черт побери! А в это время Шон расскажет мне «Ворону и Лисицу».

Он притянул к себе Шон, напевая, по словам Жан Жака, самым фальшивым голосом во всем королевстве:

Над милым слугою утратила власть я,

Меня покидают веселье и счастье…

Графиня отошла к окну и прочитала:

«Не ждите старую злодейку: она говорит, что обожгла вчера вечером ногу и не выходит из комнаты. Можете поблагодарить Шон за ее столь своевременное появление вчера, ведь именно ей мы всем этим обязаны: старая ведьма ее узнала, и весь наш спектакль провалился.

Пусть этот маленький оборванец Жильбер, который всему причиной, благодарит Бога за то, что ему удалось сбежать, не то я свернул бы ему шею. Впрочем, пусть не радуется: когда я его отыщу, еще не поздно будет сделать это.

Итак, подводим итоги. Вы должны немедленно выехать в Париж, иначе мы вернемся к первоначальному состоянию.

Жан».

— Что-то случилось? — спросил король, заметив внезапную бледность графини.

— Ничего, сир. Это известие о здоровье моего деверя.

— Надеюсь, наш дорогой виконт поправляется?

— Ему лучше, сир, благодарю вас, — ответила графиня. — А вот и карета въезжает во двор.

— Это, конечно, карета графини?

— Нет, сир, господина де Сартина.

— Куда же вы? — спросил король, видя, что Дюбарри направляется к двери.

— Я оставлю вас одних и займусь своим туалетом, — ответила Дюбарри.

— А как же графиня де Беарн?

— Когда она приедет, сир, я буду иметь честь предупредить ваше величество, — сказала графиня, судорожно сжав записку в кармане пеньюара.

— Итак, вы покидаете меня, графиня, — тяжело вздохнул король.

— Сир! Сегодня воскресенье: бумаги, подписи, бумаги…

Приблизившись к королю, она подставила ему свои свежие щечки, и на каждой из них он запечатлел звонкий поцелуй, после чего она вышла из комнаты.

— К черту подписи! — заворчал король. — И тех, кому они нужны. Кто только выдумал министров, портфели, бумаги?

Едва король договорил, в дверях, противоположных той, через которую вышла графиня, появился и министр и портфель.

Король снова вздохнул — еще тяжелее, чем в прошлый раз.

— А, вот и вы, Сартин! — произнес он. — Как вы точны!

Это было сказано с таким выражением, что трудно было понять, похвала это или упрек.

Господин де Сартин открыл портфель и приготовился извлечь из него бумаги.

В эту минуту послышалось шуршание колес на посыпанной песком аллее.

— Подождите, Сартин, — остановил король начальника полиции и подбежал к окну. — Что это, графиня куда-то уезжает?

— Да, сир.