Придя к себе, он тотчас занялся ночным туалетом с еще большей тщательностью, чем обыкновенно; он чувствовал себя победителем. И пока его камердинеры были заняты работой, он напевал мотивы балета, под которые недавно танцевал король.
Потом он позвал портных и велел им показать приготовленные на завтра костюмы; оставшись очень довольным, он одарил каждого из них. Наконец принц обласкал также шевалье де Лоррена, возвратившегося с празднества.
Шевалье, поклонившись принцу, хранил некоторое время молчание, как командир стрелков, решающий, в какую сторону ему нужно прежде всего направить огонь. Затем, словно решившись, он начал:
— Обратили ли вы внимание на одно странное обстоятельство, ваше высочество?
— Нет. На какое?
— На якобы дурной прием, оказанный его величеством графу де Гишу.
— Якобы дурной?
— Да, конечно, потому что на самом деле король ведь вернул ему свою благосклонность.
— Я что-то не заметил этого, — сказал принц.
— Как! Вы не заметили, что король, вместо того чтобы отправить его в ссылку, что было бы вполне естественно, как будто оказал поощрение его странному упорству, позволив ему снова занять место в балете?
— И вы находите, что король был не прав, шевалье?
— А вы, принц, разве не разделяете моего мнения?
— Не совсем, дорогой мой шевалье, и я одобряю короля за то, что он не подверг немилости несчастного графа, скорее сумасброда, чем злонамеренного человека.
— Ну, а меня, — заметил шевалье, — это великодушие, признаюсь, очень удивляет.
— Почему же? — спросил Филипп.
— Я считал короля более ревнивым, — со злостью ответил шевалье.
В течение нескольких мгновений принц чувствовал какое-то раздражение в словах своего фаворита; и последняя его фраза подействовала, как искра на порох.
— Ревнивым! — вскричал принц. — Ревнивым! Что это значит? Ревнивым к чему или к кому, скажите на милость?
Шевалье заметил, что у него вырвалась невзначай злобная фраза, как это иногда с ним случалось. И он постарался, пока не поздно, замять се.
— Да просто к своему авторитету, — ответил он с притворным равнодушием. — К чему же еще может ревновать король?
— Ах да, конечно! — сказал принц.
— А разве, — продолжал шевалье, — ваше королевское высочество не замолвили бы словечка за милого графа де Гиша?
— Ей-Богу, нет! — отвечал принц. — Гиш — малый умный и храбрый. Но он вел себя легкомысленно с моей женой, и я не желаю ему ни худа ни добра.
Шевалье заронил подозрение относительно де Гиша, как он попробовал это сделать относительно короля; но он, видимо, заметил, что в настоящую минуту требуется снисходительность и даже полное равнодушие и для освещения положения ему необходимо будет поднести лампу к самому носу мужа.
При помощи этого маневра иногда удается обжечь других, но чаще обжигаешься сам.
«Отлично, отлично, — думал про себя шевалье. — Подожду-ка я де Варда; он за один день сделает больше, чем я за месяц, ибо, я думаю, прости меня Боже, или, вернее, прости его Боже, что он еще ревнивее, чем я. Впрочем, мне нужен не де Вард, а какое-нибудь событие, которого при данных обстоятельствах я не вижу. Конечно, возвращение де Гиша, когда его прогнали, очень знаменательно, но значение этого факта умаляется, если принять во внимание, что де Гиш вернулся как раз в тот момент, когда ее высочество больше не интересуется им. В самом деле, принцесса занята королем, это ясно. Но помимо того, что король мне не по зубам, да мне и не нужно кусать его, принцессе недолго осталось любезничать с его величеством, так как поговаривают, что король больше не интересуется ею. Отсюда следует, что мы должны сидеть спокойно и ожидать какого-нибудь нового каприза: он-то и решит дело».
С этими мыслями шевалье опустился в кресло; принц разрешил ему садиться в своем присутствии. Так как у де Лоррена иссяк весь запас язвительности, то разговор с ним не представлял уже никакого интереса.
К счастью, как мы уже сказали, принц был в прекрасном расположении духа, которого хватило бы на двоих, до той минуты, когда, отпустив лакея и свиту, он прошел к себе в спальню. Уходя, он поручил шевалье передать привет принцессе и сказать ей, что так как ночь сырая, то он, боясь за свои зубы, не спустится больше в парк.
Шевалье вошел к принцессе как раз в тот момент, когда она возвращалась в свои комнаты. Он в точности исполнил поручение, и ему бросилось в глаза равнодушие, не лишенное некоторого смущения, с которым принцесса выслушала его сообщение.
Это показалось ему новым.
И если бы этот странный вид был у принцессы, когда она собиралась уходить, он бы непременно последил за ней. Но принцесса возвращалась домой; делать было нечего. Он повернулся на каблуках, похожий на цаплю, осмотрелся по сторонам, тряхнул головой и машинально направился к цветникам.
Не успел он сделать сотню шагов, как встретил двоих молодых людей, шедших под руку, опустив головы и разбрасывая попадавшиеся им под ноги камешки. То были господа де Гиш и де Бражелон.
Их вид, как всегда, возбудил у шевалье де Лоррена инстинктивное отвращение. Тем не менее он сделал им глубокий поклон и получил в ответ такой же.
Потом, увидев, что парк пустеет, что огни иллюминации догорают и что подул утренний ветерок, он повернул налево и возвратился в замок через маленький двор; а двое молодых людей повернули направо и продолжали путь к большому парку.
Когда шевалье поднимался по маленькой лестнице, которая вела к потайному ходу, он заметил, как в проходе между большим и малым двором показалась женщина, а за ней другая.
Женщины эти шли быстро, что можно было угадать в темноте по шелесту их шелковых платьев. Фасон их мантилий, изящное сложение, таинственный и высокомерный вид, особенно у той, которая шла первой, поразили шевалье.
— Удивительно знакомые фигуры, — сказал он себе, останавливаясь на последней ступеньке лестницы.
Подобно хорошей ищейке, он собрался уже идти вслед за ними. Но в этот момент его остановил бежавший за ним уже несколько минут лакей.
— Сударь, — доложил он, — приехал курьер.
— Ладно, ладно, — отвечал шевалье. — У нас есть время; до завтра.
— Он привез какие-то спешные письма, которые господину шевалье, может быть, будет приятно прочесть.
— Вот как! — воскликнул шевалье. — Откуда же они?
— Одно из Англии, а другое из Кале. Последнее прислано с нарочным, и, по-видимому, очень важное.
— Из Кале! Какой же дьявол пишет мне из Кале?
— Мне кажется, что я узнал почерк вашего друга графа де Варда.
— О, в таком случае я сейчас приду, — вскричал шевалье, позабыв, что он сию минуту только собирался шпионить. И он поднялся к себе, а тем временем две незнакомки исчезли в глубине противоположного двора.
Последуем же за ними, оставив шевалье разбирать письма.
Когда они подошли к деревьям, первая остановилась, запыхавшись и осторожно приподымая вуаль.
— Что, далеко еще до того места? — спросила она.
— Да, ваше высочество, еще шагов пятьсот; но пусть ваше высочество немного отдохнет, а то мы скоро устанем.
— Ваша правда.
И принцесса (потому что это была она) прислонилась к дереву.
— Послушайте, сударыня, — сказала она, немного отдышавшись, — не скрывайте от меня ничего, скажите мне правду.
— Ах, ваше высочество, вы уже рассердились, — ответила дрожащим голосом молодая девушка.
— Да нет, моя дорогая Атенаис, успокойтесь, я нисколько не сержусь. Да, в сущности, все это меня не касается. Вас беспокоит, не сказали ли вы чего-нибудь лишнего под дубом; вы боитесь, что, может быть, задели короля, и я хочу вас успокоить, убедившись сама, можно ли было вас слышать.
— Ах, конечно, можно было, король стоял совсем близко от нас.
— Да, но вы, вероятно, говорили не очень громко, так что некоторые слова можно было и не расслышать?
— Ваше высочество, мы думали, что мы совершенно одни.
— Вас было трое?
— Да. Лавальер, Монтале и я.
