— О, хороших домов здесь много, только не для нас.

— Как не для нас? Для кого же?

— Да для англичан! Все дома сняты герцогом Бекингемом.

— Что? — спросил де Гиш, которого это имя заставило насторожиться.

— Да, мой дорогой, герцогом Бекингемом. Его милость прислал заранее курьера, который здесь уже три дня и снял все хорошие помещения в городе.

— Но ведь не занимает же герцог всего Гавра, черт побери!

— Конечно, не занимает, потому что он еще не высадился, но когда высадится, займет.

— Хорошо! Человек, занявший целый дом, довольствуется им и не снимает второго.

— Да, но два человека?

— Ну, допустим — два дома… четыре, шесть, десять, если хочешь, но ведь в Гавре домов сто.

— В таком случае сняты все сто.

— Невозможно.

— Ах, упрямец, говорю я тебе, что Бекингем снял все дома, окружающие здание, где должны остановиться вдовствующая королева Англии и принцесса, ее дочь.

— Ого, вот это интересно! — сказал де Вард, поглаживая шею своей лошади.

— Но это так.

— Вы уверены, господин де Маникан?

Задавая вопрос, де Вард искоса посмотрел на де Гиша, словно желая узнать, насколько можно доверять его ДРУГУ-

Тем временем наступила ночь. Факелы, пажи, лакеи, конюхи, лошади и кареты наводнили порт и площадь. Факелы отражались в канале, который наполнялся водой прилива, а по другую сторону мола виднелись тысячи лиц любопытных матросов и горожан, старавшихся не упустить ни одной подробности зрелища.

— Но, — вскричал де Гиш, — почему герцог Бекингем решил так заблаговременно нанять помещения?

— На это у него была причина, — ответил Маникан.

— Ты знаешь ее? Скажи!

— Наклонись.

— Что же? Этого нельзя сказать громко?

— Суди сам.

Де Гиш наклонился.

— Любовь, — прошептал Маникан.

— Я ничего больше не понимаю.

— Скажи лучше "еще не понимаю".

— Объясни.

— Слушай же: говорят, что его высочество герцог Орлеанский будет самым несчастным из мужей.

— Как? Герцог Бекингем?..

— Это имя приносит несчастье особам королевского дома Франции.

— Итак, герцог?..

— Уверяют, будто он до безумия влюблен в принцессу и не хочет никого подпускать к ней.

Де Гиш вспыхнул.

— Хорошо, хорошо, благодарю, — сжал он руку Маникана. Потом он выпрямился и добавил: — Ради Бога, Маникан, постарайся, чтобы это не дошло до ушей французов, в противном случае, Маникан, под солнцем нашей страны засверкают шпаги, которым не страшна английская сталь.

— Впрочем, — продолжал Маникан, — я не знаю, не выдумка ли эта любовь; может быть, все это басни.

— Нет, — сказал де Гиш, стиснув зубы, — это, должно быть, правда.

— В конце концов какое дело тебе, да и мне тоже, станет или нет принц тем, кем был покойный король? Герцог Бекингем-отец — для королевы; герцог Бекингем-сын— для молодой принцессы; для всех остальных — ничего.

— Маникан, Маникан!

— Черт возьми! Это или факт, или по крайней мере общее мнение.

— Замолчи, — остановил его граф.

— А почему нужно молчать? — возразил де Вард. — Это очень почетно для французской нации. Вы не разделяете моего мнения, виконт?

— Какого? — грустно спросил Бражелон.

— Я спрашиваю, не почетно ли, что англичане оказывают честь красоте наших королев и принцесс?

— Простите, я не знаю, о чем идет речь, и прошу объяснить мне.

— Герцогу Бекингему-отцу нужно было приехать в Париж, чтобы его величество король Людовик Тринадцатый заметил, что его жена — одна из красивейших женщин французского двора. Теперь нужно, чтобы Бекингем-сын, в свою очередь, подтвердил красоту принцессы французской крови своим преклонением перед ней. Отныне дипломом на красоту будет служить любовь, внушенная нашим заморским соседям.

— Извините, — ответил Бражелон, — я не люблю таких шуток. Мы, дворяне, — хранители чести наших королев и принцесс. Если мы будем смеяться над ними, что же останется делать лакеям?

— Ого, сударь, — возмутился де Вард, уши которого покраснели. — Как я должен понимать ваши слова?

— Понимайте как угодно, — холодно ответил де Бражелон.

— Рауль, Рауль, — пытался охладить его де Гиш.

— Господин де Вард! — воскликнул Маникан, видя, что тот направил свою лошадь в сторону Рауля.

— Господа, господа, — сказал де Гиш, — не подавайте дурного примера на улице. Де Вард, вы не правы.

— Не прав? В каком отношении?

— Не правы в том, что всегда и обо всем говорите дурно, — отрезал Рауль со своим неумолимым хладнокровием.

— Пощади, Рауль, — шепнул де Гиш.

— Не деритесь, пока не отдохнете; не то ваш поединок добром не кончится, — сказал Маникан.

— Вперед, вперед, господа, — вмешался де Гиш, — едемте.

И, оттеснив лошадей и пажей, он проложил себе путь в толпе, увлекая за собой всю французскую свиту.

Большие ворота какого-то двора были раскрыты. Де Гиш въехал туда; Бражелон, де Вард, Маникан и четверо других дворян последовали за ним.

Там они устроили нечто вроде военного совета относительно мер, к которым надлежит прибегнуть, чтобы спасти достоинство посольства.

Бражелон высказался за то, что необходимо уважать право первенства.

Де Вард предложил захватить город силой, что Маникану показалось чересчур смелым. Он посоветовал прежде всего выспаться. По его мнению, это было самое благоразумное. К несчастью, для того чтобы последовать его совету, не хватало немногого: кроватей и крыши.

Де Гиш молча думал несколько минут, потом громко сказал:

— Кто меня любит, за мной!

— Свита тоже? — спросил паж, подошедший к группе.

— Все! — крикнул стремительный молодой человек. — Маникан, покажи нам дом, который должна занимать ее высочество принцесса.

Не понимая намерений графа, его друзья двинулись за ним в сопровождении веселой и шумной толпы народа.

Со стороны порта, налетая могучими порывами, дул ветер.

XXXVI В МОРЕ

На следующий день погода была спокойнее, хотя все еще дул ветер. Солнце поднялось в красном облаке, и его кровавые лучи заискрились на гребнях черных волн.

С караульных вышек вели непрестанное наблюдение.

К одиннадцати часам утра заметили судно, которое шло на всех парусах; два других виднелись в полумиле от него.

Корабли летели, как стрелы, выпущенные могучим стрелком, но море так волновалось, что быстрота их движения не уменьшала качки, бросавшей суда то на правый, то на левый борт.

Вскоре форма кораблей и цвет вымпелов показали, что это суда английского флота. Впереди шел корабль с адмиральским флагом; на нем ехала принцесса.

Немедленно распространилась весть о ее прибытии. Вся французская знать устремилась в порт, а народ высыпал на набережную и на мол.

Через два часа отставшие суда догнали адмиральский корабль, и все три, видимо не решаясь войти в узкий вход гавани, бросили якорь между Гавром и мысом Гев.

Тотчас же адмиральский корабль салютовал двенадцатью пушечными выстрелами; форт Франциска I ответил тем же.

Немедленно сто шлюпок вышли в море; все они были разукрашены богатыми тканями и предназначались для того, чтобы доставить французских дворян на корабли, стоявшие на якоре.

Но стоило посмотреть, как качались эти шлюпки даже в бухте, — а за молом, точно горы, вздымались и с грохотом разбивались на отмелях волны, — чтобы всякому стало ясно, что ни одна из них не пройдет и четверти расстояния до кораблей.

Однако, несмотря на ветер и бурю, лоцманская шлюпка собиралась выйти из порта, чтобы предоставить себя в распоряжение английского адмирала.

Де Гиш выбирал суденышко поустойчивее, на котором можно было бы добраться до английских кораблей, когда заметил лоцманскую шлюпку.

— Рауль, — спросил он, — не находишь ли ты, что разумным и сильным существам, вроде нас с тобой, стыдно отступать перед грубой силой ветра и волн?

— Я как раз думал об этом, — ответил Бражелон.

— Что же? Давай сядем в шлюпку и поплывем! Хочешь, де Вард?