Откуда могли взяться такие разноречивые сведения?

И, однако, в этом была доля истины.

Габриэль, пытаясь избавиться от страшных воспоминаний и еще более страшных мыслей, не мог усидеть на одном месте. Нестерпимая жажда действия бросала его по всему краю. Пешком или на коне, бледный и мрачный, похожий на античного Ореста, гонимого фуриями, он блуждал как неприкаянный по городам, деревням, полям, заходя в дома только на ночлег.

Однажды, коща война на севере уже утихла, он заглянул к одному своему знакомому, к мэтру Амбруазу Парэ, недавно вернувшемуся в Париж. Обрадованный Амбруаз Парэ встретил его как героя и задушевного друга.

Габриэль, словно изгнанник, возвратившийся из далеких странствий, принялся расспрашивать хирурга обо всех давным-давно известных новостях.

Так он узнал, например, что Мартин Герр выздоровел и теперь находится, видимо, на пути в Париж, что герцог де Гиз и его армия стоят лагерем под Тионвилем, что маршал де Терм отбыл в Дюнкерк, а Гаспар де Таван овладел Гином, и что у англичан не осталось ни одной пяди французской земли, как в том и поклялся Франциск Лотарингский…

Габриэль слушал внимательно, но новости эти не взволновали его.

— Благодарю вас, мэтр, — сказал он Амбруазу Парэ. — Мне приятно было узнать, что взятие Кале пошло на пользу Франции. Однако не только ради интереса к этим новостям явился я к вам, мэтр. Должен признаться: меня взбудоражил наш разговор в прошлом году, в маленьком домике на улице Сен-Жана. Теперь мне хотелось бы побеседовать с вами о вопросах религии, которые вы постигли в совершенстве… Вы, вероятно, перешли уже на сторону Реформации?

— Да, виконт, — не колеблясь, ответил Амбруаз Пара. — Кальвин благосклонно ответил мне на мое письмо и рассеял последние мои сомнения, последние колебания. Ныне я один из самых ревностных среди посвященных.

— Тогда не угодно ли вам приобщить к вашему свету нового добровольца? Я говорю о себе. Не угодно ли вам укрепить мою зыбкую веру, подобно тому, как вы укрепляете истерзанное тело?

— Мой долг — облегчить не только физические страдания человека, но и страдания его души. Я готов вам служить, господин д’Эксмес.

Больше двух часов длилась их беседа, во время которой Амбруаз Пара был пылок и красноречив, а Габриэль — спокоен, печален и внимателен.

Потом Габриэль встал и, протягивая руку хирургу, сказал:

— Благодарю, наш разговор пойдет мне на пользу. Время, к сожалению, не такое, чтоб я мог открыто присоединиться к вам. Мне нужно подождать… Но благодаря вам, мэтр, я понял, что вы идете по верному пути, и отныне считайте, что я если не делом, то сердцем уже с вами. Прощайте, мэтр Амбруаз… Мы еще свидимся…

Габриэль молча распрощался с хирургом и ушел.

Через месяц, в самом начале мая 1558 года, впервые после своего таинственного исчезновения он появился в особняке на улице Садов святого Павла.

Там было немало перемен. Две недели назад вернулся Мартин Герр, а Жан Пекуа с Бабеттой жили там уже третий месяц. Но судьба, очевидно, не пожелала довести испытание преданности Жана до конца, и за несколько дней до возвращения Габриэля Бабетта разрешилась мертвым ребенком.

Бедная мать сильно убивалась, но в конце концов нежные утешения мужа и материнская забота Алоизы несколько смягчили ее горе.

Итак, однажды они сидели вчетвером за дружеской беседой, как вдруг дверь отворилась, и в комнату медленно и спокойно вошел хозяин дома, виконт д’Эксмес.

Они с радостными возгласами вскочили со своих мест и бросились к Габриэлю. Когда первые восторги утихли, Алоиза засыпала вопросами того, кого вслух называла "господин", а в сердце своем — "дитя мое". Где это он так долго пропадал? Что намерен делать сейчас? Останется ли наконец среди тех, кому так дорог? Но Габриэль грустно взглянул на нее и приложил палец к губам: значит, он не желает распространяться ни о прошлом, ни о будущем.

И чтобы избавиться от настойчивых расспросов, он сам стал расспрашивать Бабетту и Жана Пекуа: не нуждаются ли они в чем-нибудь, имеют ли они сведения о Пьере, оставшемся в Кале… Он посочувствовал горю Бабетты и постарался ее утешить, насколько можно утешить мать, потерявшую свое дитя.

Почти целый месяц провел Габриэль среди друзей и домочадцев, но, хотя был он добр и любезен, по всему было видно, что пребывает он в мрачной меланхолии.

Мартин Герр не спускал глаз со своего вернувшегося хозяина. Габриэль и с ним поговорил, но, к сожалению, ничем не напомнил о давнем обещании покарать преступника, некогда прикидывавшегося его оруженосцем. Мартин же настолько уважал Габриэля, что не смел первым заговорить об этом с виконтом.

Но вечером, уже собираясь уходить, Габриэль сам обратился к Мартину Герру:

— Мартин, я не забыл о тебе. Я все время искал, допытывался и, кажется, нашел следы той правды, что тебя волнует.

— О, господин виконт! — радостно пробормотал смутившийся оруженосец.

— Да, Мартин, — продолжал Габриэль, — я собрал нужные сведения и чувствую, что иду по верному пути. Но мне нужна твоя помощь, друг мой. На той неделе поезжай к себе на родину, но по дороге остановись в Лионе. Через месяц я с тобой там встречусь, и мы согласуем дальнейшие наши действия.

— Слушаюсь, господин виконт, — отвечал Мартин Герр. — Но неужели до той поры мы не увидимся?

— Нет, сейчас мне нужно побыть одному, — непререкаемым тоном возразил Габриэль. — Я снова вас покину, и не надо меня удерживать, это меня только огорчит. Прощайте, друзья мои! Помни, Мартин, через месяц мы встречаемся в Лионе.

— Я буду вас там ждать, господин виконт.

Габриэль тепло распрощался с Жаном Пекуа и его женой, крепко пожал руки Алоизе и, словно не замечая скорби своей старой кормилицы, ушел в ночь… И снова — беспокойные метания, снова — бродячая жизнь, на которую, казалось, он был обречен…

XXXIII

НОВАЯ ВСТРЕЧА С АРНО ДЮ ТИЛЕМ

Минуло еще шесть недель, и вот мы уже у порога красивого домика в деревушке Артиг, что неподалеку от Риэ.

15 июля 1558 года…

На гладко выструганной деревянной скамейке сидел какой-то человек, проделавший, судя по его запыленной одежде, немалый путь. Он, развалясь, протягивал ноги, обутые в грязные башмаки, женщине, стоявшей перед ним на коленях и, видимо, собиравшейся их расшнуровать.

Человек недовольно хмурил брови, женщина улыбалась.

— Долго я буду ждать, Бертранда? — грубо спросил он. — Ты выводишь меня из терпения! До чего же ты неуклюжа!

— Вот и готово, Мартин, — кротко промолвила женщина.

— Что готово? Эх! — заворчал мужчина. — А где домашние туфли? Ну! Разве ты вовремя догадаешься их принести, дубина ты стоеросовая!.. А я сиди босой и жди!

Бертранда метнулась в дом и через секунду вернулась с туфлями.

Вы, конечно же узнали, кто перед вами. Да, да, это был все тот же хам и грубиян Арно дю Тиль, укрывшийся под именем Мартина Герра, и ныне укрощенная и удивительно смиренная Бертранда де Ролль.

— А где мой стакан меда? — пробурчал Арно.

— Все готово — робко сказала Бертранда, — я сейчас принесу…

— Опять дожидаться! — нетерпеливо топнул он ногой. — Поторапливайся, а не то… — И он выразительным жестом завершил свою недосказанную мысль.

Бертранда исчезла и вернулась с молниеносной быстротой. Мартин взял из ее рук стакан меда и с явным удовольствием залпом выпил его.

— Здорово! — причмокнул он языком, как бы удостаивая благодарности жену.

— Бедный мой дружок, тебе жарко! — Бертранда осмелилась отереть платком лоб своего сурового муженька. — Надень шляпу, а то простудишься. Ты, наверно, устал?

Он ответил ей тем же ворчанием:

— И надо было мне считаться с какими-то дурацкими обычаями и гонять по всей округе, чтоб созвать на обед целую стаю голодных родичей! Как же, годовщина свадьбы!.. Клянусь, я начисто забыл про этот нелепый обычай, и вот только вчера ты мне напомнила… Ну ничего, обошел теперь всех… Через два часа вся родня с ненасытными челюстями будет здесь…