— И это была правда, — прошептала побледневшая девушка, — теперь я знаю, что это была правда! — И, потеряв сознание, она рухнула на пол.

Жан схватил Пьера за плечи и оттолкнул назад:

— Ты в своем уме, Пьер? Не ее должно карать, а того презренного!

— Верно! — согласился Пьер Пекуа, стыдясь своей несдержанности.

Суровый и замкнутый, он отошел в сторону, а Жан тем временем наклонился над неподвижной Бабеттой. Так прошло немало времени.

Издалека, почти с равномерными перерывами, доносились пушечные залпы.

Наконец Бабетта открыла глаза и, пытаясь вспомнить, что произошло, спросила:

— Что случилось?

Она перевела еще затуманенный взгляд на склонившегося над нею Жана Пекуа. Странное дело: ей показалось, будто Жан совсем не грустен. На его добродушном лице застыло выражение глубокой нежности и какого-то странного удовлетворения.

— Надейся, Бабетта, надейся! — негромко произнес Жан.

Но коща она посмотрела на бледного и подавленного Пьера, она невольно вздрогнула — к ней сразу же возвратилась память.

— Простите, простите… — зарыдала она.

Повиновавшись мягкому жесту Жана, Пьер подошел к сестре, приподнял ее и посадил в кресло.

— Успокойся, — сказал он, — я на тебя зла не держу. Ты и так немало пострадала!.. Успокойся. Я скажу тебе то же, что и Жан: надейся!..

— Но на что я могу еще надеяться?

— Что прошло, того не вернешь, но зато можно отомстить,

— нахмурился Пьер. — Повторяю, я тебя простил. Знай, Бабетта: я тебя люблю, как и прежде, но гнев мой не угас, он только обратился к одному лицу. Теперь я должен покарать презренного Мартина Герра…

— О брат! — со стоном перебила его Бабетта.

— Да, ему не будет пощады! Ну, а с его хозяином, с господином д’Эксмесом, у меня особые счеты, ему я верю по-прежнему.

— Я же говорил! — подхватил Жан.

— Да, Жан, и ты был прав, как всегда. Теперь все разъясняется. Благодаря признанию Бабетты мы теперь знаем, что виконт д’Эксмес не обманул нашей дружбы.

— О, я знаю его благородное сердце! — заметил Жан. — Он наверняка задался целью возместить сен-кантенское поражение громовой победой.

И сияющий ткач протянул руку к окну, будто приглашая прислушаться к оглушительному реву пушек, который, казалось, становился все сильнее и сильнее.

— Жан, — спросил Пьер Пекуа, — о чем говорит нам эта канонада?

— О том, что господин д’Эксмес там.

— Верно. Но, кроме того, — добавил Пьер на ухо своему двоюродному брату, — она говорит нам: "Помните пятое число!"

— И мы о нем помним!

— Теперь, коща все неясности позади, — отозвался Пьер,

— у нас будут другие заботы. За три дня нам надо сделать многое. Нужно обойти все укрепления, поговорить с друзьями, распределить оружие…

И вполголоса он повторил:

— Будем помнить, Жан, пятое число!

Через четверть часа озабоченные оружейник и ткач вышли из дома.

Казалось, они начисто забыли о существовании какого-то там Мартина Герра, а тот, в свою очередь, даже не подозревал о горестной участи, которая уготована ему в Кале, где он отродясь не бывал.

XV

В ПАЛАТКЕ

Три дня спустя, к вечеру 4 января, французы, несмотря на пророчества лорда Уэнтуорса, еще продвинулись вперед. Они не только перешли мост, но и захватили форт Ньелле вместе со всеми имеющимися там запасами оружия и снаряжения. Такая позиция давала французам полную возможность заткнуть ту брешь, через которую могли просочиться подкрепления англичан и испанцев. Подобный результат, пожалуй, вполне оправдывал трехдневную ожесточенную борьбу.

— Но это же абсурд! — воскликнул губернатор Кале, когда увидел, что английские солдаты, несмотря на все его усилия, панически бегут к городу.

И он — какое унижение! — вынужден был последовать за ними, ибо долг его — погибнуть последним.

— Наше счастье, — сказал ему лорд Дерби, когда они очутились вне опасности, — наше счастье, что Кале и Старая крепость все же могут продержаться два или три дня. Форт Ризбанк и выход к морю свободны, а Англия не за горами!

На военном совете, созванном лордом Уэнтуорсом, было установлено, что спасти их может только Англия. С самолюбием считаться теперь не приходилось. Если тут же сообщить в Дувр о происшедшем, то через сутки они получат мощное подкрепление, и тогда Кале спасен!

Скрепя сердце лорд Уэнтуорс согласился с этим решением. И вскоре одинокая шлюпка отчалила от берега, увозя гонца к дуврскому губернатору.

Потом англичане приняли все возможные меры для укрепления Старой крепости — самого уязвимого места в обороне Кале. Ну, а форт Ризбанк был надежно защищен морем, дюнами и горсткой солдат городской стражи.

А пока осажденные собирают силы для отражения приступа, заглянем-ка за городскую стену и посмотрим, чем заняты в этот вечер виконт д’Эксмес, Мартин Герр и их воинственный отряд. Для этого нам достаточно приподнять край палатки, чтобы сразу обнаружить там Габриэля с его волонтерами.

Картина была поистине живописна. Габриэль сидел на единственном табурете и, наклонившись, о чем-то напряженно размышлял. Мартин Герр, сидя у его ног, прилаживал пряжку к портупее; время от времени он поглядывал на своего хозяина, но не решался нарушить его молчаливые думы.

Рядом с ним, на груде плащей, лежал и стонал раненый. Увы, это был не кто иной, как Мальмор! В другом конце палатки благочестивый Лактанций пылко и добросовестно перебирал четки. Нынче утром, при взятии форта Ньелле, он, к несчастью, отправил к праотцам трех своих братьев во Христе.

Возле него стоял Ивонне. Он уже успел высушить и вычистить свое платье от грязи и пороха и теперь выискивал местечко, где можно было бы хоть немного отоспаться.

Шарфенштейн-дядя и Шарфенштейн-племянник решали сложнейшую задачу — вычисляли свою долю, причитавшуюся им при дележке утренней добычи.

Остальные молодцы, расположившись посреди палатки, азартно играли в кости. Большой дымный факел, воткнутый прямо в землю, отбрасывал красные блики на их возбужденные лица.

Мальмор испустил болезненный стон. Габриэль поднял голову и обратился к своему оруженосцу:

— Мартин Герр, не знаешь, который час?

— Точно не знаю, ваша милость. Дождь загасил все звезды. Но думаю, что идет к шести вечера. Вот уже больше часа, как совсем стемнело.

— А врач обещал быть к шести? — спросил Габриэль.

— Совершенно точно, господин виконт. Поглядите, так и есть — вот он!

Габриэль с первого же взгляда узнал гостя и, вскочив с табурета, воскликнул:

— Мэтр Амбруаз Парэ!

— Виконт д’Эксмес! — ответил Парэ с глубоким поклоном.

— Ах, мэтр, я и не знал, что вы в лагере, так близко of нас!

— Я всегда там, где могу принести пользу.

— О, узнаю вас! Но сегодня я рад вам вдвойне, потому что намерен прибегнуть к вашему таланту.

— О ком же идет речь?

— Об одном из моих людей, получившем удар копьем в плечо!

— В плечо? Тоща это пустяки, — заметил хирург.

— Боюсь, что не так, — понизил голос Габриэль, — один из его приятелей столь неловко выдернул древко из раны, что острие осталось внутри.

Амбруаз нахмурился, но все же спокойно произнес:

— Посмотрим, однако…

Его подвели к раненому. Амбруаз Парэ разбинтовал плечо Мальмора и внимательно исследовал ранение. Затем, с сомнением покачав головой, сказал:

— Ничего страшного.

— Если так, — воскликнул Мальмор, — то завтра я смогу драться?

— Не знаю, — проговорил Амбруаз Парэ, зондируя рану.

— Все-таки чуток больно… А когда будете извлекать проклятый обломок, будет еще хуже?

— Нет, хуже не будет… Вот он, — протянул ему врач острие копья, только что извлеченное из раны.

— О, я вам весьма обязан, господин хирург! — вежливо поблагодарил Мальмор.

Шепот удивления и восхищения донесся до слуха Амбруаза Парэ.

Габриэль воскликнул:

— Как? Уже все? Да ведь это чудо!