Во время моей повторной работы в ГСВГ Представительство возглавлял генерал-лейтенант Иван Анисимович Фадейкин. Мы, военные чекисты, хорошо его знали, так как он в 60-е годы возглавлял военную контрразведку, откуда и пришел руководителем Представительства.

Сам Иван Анисимович был выходцем из военной среды, участвовал в Отечественной войне и после окончания академии получил направление во внешнюю разведку. Таким образом, в нем хорошо сочетался опыт службы в армии, разведке и контрразведке.

Иван Анисимович относился к числу взыскательных руководителей. Сам активно занимался делом и строго спрашивал за работу с подчиненных. Будучи человеком умным, он обладал наблюдательностью и хорошей памятью, четко мыслил. Знал немецкий язык. Ему были чужды заискивания и угодничество. Свои оценки и мнение высказывал прямо и открыто, без лавирования. За это его недолюбливали некоторые руководители КГБ.

Аппарат Представительства Иван Анисимович держал в руках. Постоянно заботился об авторитете нашей страны и органов КГБ в ГДР. С министром МГБ Мильке был на «ты», уважительно называл его «Эрих», однако без всякой фамильярности. Мильке считался с Иваном Анисимовичем, внимательно прислушивался к его рекомендациям и советам.

Когда в середине 70-х годов встал вопрос о замене Фадейкина, его перевели в Москву на второстепенный и менее активный участок работы. Для всех было ясно, что это необоснованное понижение, в ущерб делу и интересам государства. Однако официальная процедура перевода была необычайно торжественной и пышной. По этому поводу прибыли в Берлин генералы Г.К. Цинев и В.А. Крючков. В адрес Ивана Анисимовича на проводах звучали хвалебные и заздравные речи, лилось шампанское. Когда я спросил одного из офицеров Представительства, как понимать эту фальшь славословия, он, улыбнувшись, ответил:

— Борис Васильевич, разве вы не знаете, что когда хоронят человека, о нем говорят только хорошее.

Иван Анисимович не уехал сразу в Москву, а лег подлечиться в госпиталь Группы войск. Я навестил его там. Стояли первые весенние дни, и мы долго бродили по пробуждающемуся от зимы госпитальному парку. Говорил он сдержанно, глуша в себе возмущение. Я по-человечески понимал, что творится у него в душе.

Мне было известно о неудовлетворенности Ивана Анисимовича новым местом работы, его стремлении возвратиться на активный участок внешней разведки. С трудом ему удалось вырваться резидентом за границу. Но к этому времени его уже поразил смертельный недуг, и он вскоре скончался.

Германскую Демократическую Республику и Группу советских войск в Германии постоянно посещали лидеры Советского Союза, партийно-правительственные делегации, крупные военные и другие руководители. Отдельные встречи, отмеченные неординарностью, запомнились мне. О них и попытаюсь рассказать.

Летом 1961 года, во время визита в ГДР, Н.С. Хрущев посетил и Группу войск. Встреча с ним состоялась в Бюнсдорфе, на стадионе. В ней участвовали делегации всех семи армий. Люди, собранные заблаговременно, стояли в тесноте на футбольном поле под жарким солнцем и несколько приустали.

На трибуне в торце футбольного поля наконец появились Никита Сергеевич в светлом свободном костюме, соломенной шляпе, оживленный и улыбающийся, его супруга Нина Петровна, главком Иван Игнатьевич Якубовский и сопровождающие их лица.

Встречу открыл Якубовский зычным приветствием Хрущева как Верховного главнокомандующего Вооруженными силами Советского Союза. К микрофону подошел Никита Сергеевич. Присутствующие встретили его тепло, аплодисментами. Говорил он эмоционально, откровенно, в своей типичной манере. Записей не имел. Мысли излагал непоследовательно, они буквально натыкались друг на друга. Оратор часто обращался к аудитории с вопросами и сам же отвечал на них.

В выступлении Хрущев утверждал, что в промышленности и сельском хозяйстве дела идут хорошо, благоприятно складывается и международная обстановка. Правительство уделяет много внимания развитию химической промышленности, строительству предприятий синтетического волокна. В связи с этим, подчеркнул Никита Сергеевич, в ближайшие годы все женщины страны будут одеты в нейлон и перлон. Широко ведется жилищное строительство, дома возводятся добротные, с удобствами. При этом Хрущев для контраста напомнил, что еще не так давно сама матушка императрица Екатерина II пользовалась ночным горшком. Коснувшись международного положения и попутно ругнув американцев, он доверительно сообщил аудитории, что в бомбардировке столицы Йеменского государства Саны участвовала не египетская авиация, как о том писала пресса, а наши военные летчики — ребята из Рязани, Смоленска, Вологды и других русских городов. В таком вольном изложении продолжалось все выступление Хрущева в течение 35–40 минут.

Пока выступали Якубовский и Хрущев, возле трибуны суетился генерал-майор авиации Алексей Микоян, снимая на кинокамеру происходящее. Заметив его, Хрущев в микрофон громко сказал: «Привет, Алеша!». А когда генерал вытянулся и отдал честь, пояснил для собравшихся: «Это Алексей, сын моего лучшего друга Анастаса Микояна. Служит в Группе войск командиром авиационной дивизии».

Возвращаясь из Бюнсдорфа в часть, я испытывал ощущение внутреннего дискомфорта. Казалось, что руководители столь высокого ранга обязаны чтить народ и не позволять себе такие сумбурные выступления перед ним. Одновременно у меня почему-то появилось чувство жалости к газетным работникам, которые вынуждены «причесывать» и «приглаживать» речи Хрущева, чтобы сделать их приемлемыми для публикации…

В июле 1963 года заведующий адмотделом ЦК КПСС Н.Р. Миронов вместе с министром обороны Р.Я. Малиновским посетили Группу советских войск в Германии. Во время приезда в ГДР Николай Романович Миронов один день провел в 18-й гвардейской армии, познакомившись в Форет-Цинне с полевыми укреплениями, а также штабом и воинской частью 14-й гвардейской мотострелковой дивизии в городе Ютербоге. Командование армии встречало гостя с радушием и волнением. Как принято в войсках, «навело марафет» в военном городке.

Беседа Миронова с членами военного совета состоялась за чашкой чая. Шел откровенный разговор о положении в Группе войск, упущениях в боевой подготовке, назревших проблемах. Непринужденная обстановка, созданная гостем, позволила присутствующим говорить откровенно, без оглядки.

Завершая разговор, Николай Романович неожиданно для всех сказал:

— Мы намерены забрать от вас Гераскина и назначить начальником особого отдела округа. Как смотрят на это члены военного совета армии? Не допустим ли мы ошибки?

Неподготовленность к такому повороту событий, нестандартная форма обсуждения вопроса о моем выдвижении заставили меня смутиться, почувствовать себя, подобно девице на выданье. Поддержка военного совета оказалась полной. Это меня успокоило и обнадежило.

Несколько позже Николай Романович мне доверительно сказал, что дело идет о службе в Закавказском военном округе и вопрос о новом назначении, скорее всего, решится в конце года.

После посещения 14-й дивизии в столовой военного совета состоялся обед, где присутствовал и я. Из тем, обсуждавшихся за столом, в моей памяти сохранились две, имеющих определенный интерес.

Миронов обратил внимание военных на обилие в казармах и городках наряду с портретами членов Политбюро ЦК КПСС портретов руководителей Министерства обороны. При этом заметил:

— Нельзя раздваивать веру офицеров и солдат между партией, с одной стороны, и военными руководителями — с другой. Необходимо воспитывать преданность только Родине, присяге и партии. Зачем, например, вывешен портрет начальника Главпура Епишева? Он по своему положению такой же начальник отдела ЦК, как и я.

Зашел разговор и о по-прежнему бытующем в армии подхалимаже и угодничестве.

— Это вредная для армии болезнь, — подчеркнул Николай Романович, — главный удар надо наносить не по подхалимам, а по начальникам и руководителям, поощряющим и плодящих их. Как правило, подхалимы — люди умные. Стоит раз или два их серьезно одернуть, приструнить, и они сделают для себя необходимые выводы.