Большой жизненный и военный опыт, фронтовая закалка, фундаментальное образование, сильный характер и ясный ум позволяли генералу Беднягину действовать уверенно, держать себя принципиально, ни под кого не подстраиваться. Помню, как на военных советах он отстаивал свое мнение, даже в тех случаях, когда далеко не все члены совета разделяли его позицию. Анатолию Ивановичу были чужды заигрывание с людьми, слащавость в обращении, боязнь острых оценок. Он имел мужество говорить правду в глаза, пусть и нелицеприятную. Из-за прямоты характера нажил себе немало врагов, жаловавшихся на него в партийные и военные инстанции.

Мне вспоминаются обстоятельства одной своеобразной беседы и оценки Анатолием Ивановичем человеческих слабостей.

Осенью 1962 года в особый отдел 14-й мотострелковой дивизии армии прибыл из Харькова новый оперработник. В то время существовала практика стажировки в подразделениях военной контрразведки ГСВГ сотрудников территориальных органов с целью постижения ими опыта и навыков оперативной работы в войсках. Такой порядок диктовали интересы мобилизационной готовности органов госбезопасности.

За прошедшие годы я забыл фамилию прибывшего сотрудника, поэтому буду именовать его харьковчанином. На удивление всем нам, харьковчанин с первого дня своего приезда проявил крайнюю недисциплинированность: отказался принимать дела, выразил нежелание служить в Группе войск и потребовал возвратить его в Харьков. Свое поведение объяснил неприязнью к немцам в связи с гибелью отца в минувшей войне и трудностями сочетания службы за границей с заочной учебой в Харьковском университете.

Доводы для отказа служить в ГСВГ звучали неубедительно. Во-первых, многие офицеры Группы войск учились заочно в вузах Советского Союза и тоже потеряли близких и родных в годы Великой Отечественной войны. И во-вторых, почему эти вопросы не ставились до командировки за границу?

Проведенное разбирательство подтвердило надуманность аргументов харьковчанина. В действительности он испугался новой для себя обстановки и проявил трусость. Дело в том, что его прибытие в ГСВГ совпало с известным Карибским кризисом, поставившим мир на грань атомной войны, поэтому войска Группы находились в состоянии повышенной боевой готовности, жили напряженной жизнью, были готовы к любым поворотам. Участившиеся боевые тревоги, выходы воинских частей в запасные районы и другие неординарные меры произвели на харьковчанина удручающее впечатление, вселили в него растерянность и страх. Конечно, такое поведение не вписывалось в требования, предъявляемые к сотрудникам органов безопасности.

О случившемся я доложил руководству Управления особых отделов ГСВГ и члену военного совета армии генералу Беднягину, который изъявил желание лично встретиться с харьковчанином. Разговор состоялся обстоятельный, без всякого снисхождения. Он еще раз подтвердил, что харьковчанин человек слабой воли, пугливый и просто трус. Сотрудники особого отдела дивизии рассмотрели персональное дело харьковчанина на партсобрании и за проявленную трусость исключили из партии. В срочном порядке он был отправлен военным самолетом в Советский Союз.

Откомандированный харьковчанин до службы в органах госбезопасности был секретарем районной комсомольской организации. Не попади он в специфическую ситуацию, никто бы о его низких волевых и моральных качествах не узнал. Глядишь, со временем дослужился бы и до больших постов. Наверное, сложная, острая обстановка всегда проверяла и будет проверять, на что способен человек, какова его цена.

Генерал Беднягин относился к людям действия, реально смотрел на жизнь. Никаким иллюзиям не поддавался. Друзей определял не по словам, а по конкретным делам и поступкам. Ценил и берег дружбу. Когда служба разбросала нас по разным регионам страны, Анатолий Иванович не позволял порваться нити наших добрых отношений: звонил, писал, по возможности навещал. Так он вел себя всегда: и работая в аппарате Главпура, и в бытность членом военных советов Одесского и Киевского военных округов.

Незадолго до смерти, поздравляя меня с годовщиной Советской армии, Анатолий Иванович своим каллиграфическим почерком написал: «… хотя формально, по штатному расписанию, Вы всю службу числились как работник КГБ, мы, военные, с которыми Вы работали бок о бок, всегда Вас считали своим и по форме, и по существу. И, как Вы помните, в частности в Форст-Цинне, дарили Вам не только уважение как начальнику военной контрразведки, но и личные симпатии и дружбу…

Было это двадцать с лишним лет тому назад. Были мы, а особенно Вы, молодыми, работали с интересом, в глаза начальству не заглядывали, под него не подстраивались, и все шло как надо… И вот прошло сравнительно много лет. Но воспоминания о прошлом остались. А самое главное — осталась дружба».

Да, Анатолий Иванович умел крепить и цементировать дружбу. Когда у него была возможность, он всегда помогал друзьям советом, а главное — делом. Все это я имел возможность почувствовать на себе.

В начале воспоминаний я уже писал о моем отце Василии Ивановиче, возвратившимся в 1944 году в Киев и вынужденном поселиться на Пушкинской улице в помещении, малопригодном для человеческого жилья. Как-то между делом я рассказал Анатолию Ивановичу о плохих жилищных условиях отца, но ни с какими просьбами к нему на этот счет не обращался. Прошло много времени, и наш разговор забылся.

И вот в середине 60-х годов отца вызывают в Ленинский райсовет города Киева и предлагают приличную комнату в коммунальной квартире дома, расположенного на той же Пушкинской улице. Конечно, отец согласился. Такое неожиданное внимание его удивило, и он в письме ко мне происшедшее расценил расхожим выражением: «не пойму, откуда ветер подул».

А ветер подул, как позднее выяснилось, из Одессы, где Анатолий Иванович проходил службу членом военного совета Одесского округа. Оказалось, что на празднование какого-то юбилея в Одессу прибыла делегация, в состав которой входил и председатель райсовета Ленинского района города Киева. Анатолий Иванович рассказал ему о моем отце, что и послужило толчком к благополучному разрешению болезненной жилищной проблемы моего родителя.

В 1975 году в связи с ухудшением здоровья, перенесенным инфарктом генерал Беднягин ушел с должности члена военного совета КВО. Работая консультантом Военной академии войск ПВО в Киеве, он хотя и не имел четко очерченных обязанностей, тем не менее не только сам без дела не сидел, но, как мне рассказывали, и командованию академии спокойно жить не давал.

Находясь на отдыхе, стремясь тренировать и укреплять сердце, Анатолий Иванович много ходил. В письмах ко мне всегда считал нужным упомянуть, сколько прошагал километров. В октябре 1983 года в Кисловодске, отдыхая днем в палате после прогулки, Анатолий Иванович скоропостижно скончался. Ему тогда шел 70-й год.

Вспоминая Анатолия Ивановича Беднягина, я думаю, не ошибусь, если отнесу его к когорте крупных политических работников советских вооруженных сил. Он родился в семье вологодского крестьянина, в 1934 году вступил в ряды Советской армии и отдал ей всю свою сознательную жизнь, начав службу красноармейцем и закончив генерал-полковником…

В годы работы в 18-й гвардейской армии я имел приятную возможность познакомиться с замечательным человеком и военачальником, позднее ставшим Маршалом Советского Союза, начальником Генерального штаба, первым заместителем министра обороны СССР Николаем Васильевичем Огарковым.

Знакомство произошло при следующих обстоятельствах. В конце лета 1959 года я находился на докладе у генерала Беднягина. Решив все вопросы, собрался уходить, но Анатолий Иванович обратился ко мне:

— Если располагаешь временем, останься. Сейчас будет представляться вновь назначенный командиром 20-й дивизии генерал-майор Николай Васильевич Огарков. Заодно и ты познакомишься с ним.

Предложение я принял с удовольствием. В кабинет вошел моложавый, подтянутый, стройный, приятный генерал. Беседа велась в обычном при представлении русле. Огарков доложило пребывании на фронте, службе в войсках в штабе ДВО, учебе в академии Генерального штаба. Беднягин информировал Огаркова о состоянии боевой готовности и дисциплины в дивизии.