Машка с самого детства была бестолковой, бесшабашной растрепой. Мама ее это очень хорошо понимала и держала свою девицу в ежовых рукавицах. И то не всегда успевала за ней уследить.

Все девочки, как девочки, а эта…

С утра в тугую корзиночку на Машкиной голове вплетены матерью разноцветные ленты: глаза Машины от этого сделались по-китайски загадочными. На плечиках висит коричневое отглаженное платьице и черный свеженький передник. Гольфики ажурные, с помпончиками. Воротничок и манжеты аккуратно, с ревом (потому что под маминым присмотром) два раза отпороты, на третий раз пришиты как следует – от середины по краям. Туфельки начищены. Чудо, что за девочка, хоть в кино снимай.

А вечером домой является чудо-юдо-рыба-поросенок! Гольфы на ногах – гармошкой! Манжеты – испачканы. На коленях прислюнявлены листы подорожника (на носу –тоже, на всякий пожарный случай). Разноцветные ленты выбились из сложносочиненной корзиночки и развеваются хвостом. Да и вообще – вся прическа такая… такая… В общем такая романтичная лохматость вполне сошла бы, если бы не колючки от бурьяна, запутавшиеся в волосах.

На кармашке черного передника расползлось жирное пятно – Машка на обеде туда положила котлету с хлебом. Она, конечно, совсем не виновата, что любит есть, когда читает. После большой перемены по расписанию стоял урок чтения. И что, голодать ей? Изменять своим привычкам? Котлетка была такая ароматная, поджаристая. Хлебушек – мягкий. Ну и…

Училка, потянув носом, вытащила у Машки котлету из кармана двумя пальцами и выкинула в урну. Маша – в рев.

– Да как так можно еду выбрасывать! Вы же сами говорили!

Класс заволновался. Память у класса отличная. Учительница Галина Петровна, молоденькая, вчерашняя студентка, совсем недавно читала ребятам грустный рассказ «Теплый хлеб». И все плакали. А Мишка Григорьев – громче всех, так ему было жалко лошадку! И сейчас он тоже орал! Галина Петровна краснела и бледнела. Урок был сорван. Она что-то там бекала-мекала – бесполезно. Учительский авторитет падал стремительно в глубокую пропасть.

Пришлось ей врать ученикам, что хлебушек она «просто положила в ведро, а вечером отнесет птичкам». Да кто ей поверит! В итоге в Машином дневнике размашисто, с нажимом, жирнющее замечание:« Сорвала урок котлетами!!!»

И на погоны – Кол! Точнее, единица, подписанная в скобочках (ед.), чтобы Маша не умудрилась исправить оценку на четверку.

После вечерней взбучки и плача Ярославны в туалете, куда ее заперли на сорок минут, стирки манжет, гольфиков и передника – вручную, под материнским присмотром, Машка дала себе зарок никогда и ни с кем не спорить. Себе дороже. Думаете, она покорилась? Как бы не так! Она просто решила все делать по-своему, не спрашивая ни у кого советов. Взрослые врут – точка. Уж сама, как-нибудь.

Вот так столовская котлета определила нелегкий Машин жизненный путь.

Отца своего она не знала. Мама рассказывала, что он геройски погиб.

– На войне? – Машка округляла глаза, которые быстро заполнялись скорбными слезами.

– Э-э-э, ну не то, чтобы… – терялась мама, – ну…

– Попал в авиакатастрофу, – на голубом глазу четко оттарабанила бабушка, мамина мама, ответ на сложный вопрос, – ушел в крутое пике!

Ну, бабушка-то знала, в какое «пике» ушел папа Маши. Но разве стоило об этом говорить маленькой девочке, как две капли похожей на своего папашеньку? Пусть вспоминает его, как героя. Героя-любовника чертова!

Красивая и смелая дорогу перешла Машиному папе, когда Наталья была на седьмом месяце. Да какая там красота: курица с длинной жилистой шеей. И ходила эта курица… как курица: вытягивая ту самую длинную шею, словно высматривая, кого клюнуть. Балерина-а-а, черт бы ее драл! И ножки у балерины были длинные, желтые, куриные. Лапки несушки, а не ноги. С Натальей близко не сравнить.

Мама Маши светилась здоровьем и полнотой. Таких женщин хочется потискать и искренне засмеяться от удовольствия:

– Ах, душечка, Наталья Петровна!

Почти по Чехову. Те же полные плечи, те же ямочки на щеках, те же румяные губки бантиком. Лет сто назад любой бородатый купчина золотой прииск к ногам Наташкиным швырнул бы: "На! Пользуйся! Дай только ручку твою облобызать!"

А теперь в моде обтрепанные лахудры с куриной походкой. Муж Валера встретил ЭТУ в универсаме. ЭТА гуляла вдоль прилавков и мяла в руках сеточки с конфетами: ирисками «Золотой ключик» и «Кис-кис». Валера рядышком толкался, выбирал среди трехлитровых банок сок: березовый или сливовый. И так они оба мучились, так страдали, что даже немного вспотели. Валера пожалел девицу с длинной, тонкой, как у лебедя, шеей и сказал:

– Кис-кис вкуснее. Мягче.

– Ах, да? Вы так мне помогли! Я совсем измучилась. Я, знаете ли, не себе покупаю, коллеге. И совсем, знаете ли, забыла спросить, какие ей больше нравятся.

Благодарная, она, в свою очередь, предложила свою помощь Валере. И, немного посоветовавшись, они купили банку яблочного сока. Потому что беременным яблочный сок чрезвычайно полезен! По пути домой познакомились, разговорились. Балерина звалась Еленой, знала много умных слов и умела красиво хлопать длинными (с театра стыренными) ресницами. Она так увлекательно рассказывала об Одетте и Кармен, что Валерик просто очумел от дикого желания посмотреть на балет хоть одним глазком. Елена пообещала ему контрамарку так, что Валерик понял: одной контрамаркой тут не обойдется. На том и разошлись, не забыв обменяться рабочими телефонами.

Домой молодой муж вернулся совсем другим человеком. Он машинально чмокнул жену, поставил на стол авоську с банкой и пропал в ванной, где брился, плавал в пене, получившейся из дефицитного шампуня, и напевал что-то романтическое себе под нос.

А Наталью вырвало при виде яблочного сока. Она хотела березового. И говорила об этом раз сто, но Валера… ее, видимо, не расслышал. В общем, пришлось ей идти в магазин самой. После она тихонько шептала матери, что ей тогда еще был подан знак, но она, дура, так и не поняла намеков судьбы.

Валера посетил театр балета и долго аплодировал третьему лебедю с краю, решив про себя, что та необыкновенно грациозна. Самая лучшая, в сто раз прекрасней примы. А собственная пузатая гусыня –жена – Елене даже в подметки не годится.

Конечно, у влюбленных начались трепетные свидания, на которых их губы нежно, как бабочки, соприкасались и тут же испуганно разлетались. А когда балерина пригласила любимого в маленькую квартирку, до потолка заставленную статуэтками и вазочками, окружавшими мягкую тахту под нежным балдахином – тот пропал раз и навсегда. Яркие пятна диванных подушек на сером фоне гладких стен говорили об утонченном вкусе хозяйки. Настоящий скромный приют нежной принцессы! Куда там Наташкиным коврам, фикусам и начищенным до блеска сковородкам! Прочь из жизни, пошлость! Здравствуй, изящество и красота!

Мама Натальи, Галина Анатольевна, любила приходить к молодым в гости, чем смущала и стесняла Валерика. Но ей на его смущение начхать с высокой, высокой колокольни. Девка уже на седьмом месяце, живот, как у беременной крольчихи – надо помогать. Она первая поняла, что зять переродился. Из покладистого, робкого парня превратился в чучело, в паяца, крутившегося у зеркала и постоянно что-то насвистывающего себе под нос. На Наталку – ноль внимания. Зато с каким интересом смотрит «Танцы разных народов» по «музыкальному киоску»! Теща взяла Валерика на карандаш. Она была решительной и грамотной теткой, поэтому насмотревшись «Знатоков», устроила профессиональную слежку за блудным родственником.

Результаты поисков были потрясающими: зять после работы вилял как заяц, пытаясь запутывать след, а потом исчезал в дебрях соседнего микрорайона. Соратницы вездесущей Галины Анатольевны установили, что товарищ Валерий Алексеевич почти каждый день ныряет во второй подъезд тридцатого дома, где падает в объятия «проститутки Ленки», местной балеринки, а потому, «проститутки» вдвойне! А там, дело техники.