— Послушай, — сказал он. — Ты ведь должен был знать, что тебе придется пуститься в бега и каково тебе будет после того, как ты бросишь бомбу. Разве ты не строил никаких планов бегства?

— Ты стоял и ждал, пока взорвешься? — спросила Хильди, вспомнив странное поведение Митта на берегу.

Митт устремил взгляд на вздымающийся и опадающий горизонт. Он решил, что ему следует все рассказать своим попутчикам, раз уж они поведали ему о своем глупом побеге с пирогами. Однако в истории Хильди была какая-то странность — что-то не совсем складное. Митт ощущал это так же ясно, как, похоже, это чувствовал в отношении него Йинен.

— Планы были, их составили «Вольные холандцы», — объяснил он. — Но я не слушал их, потому что собирался дать себя поймать. Я хотел убить Хадда, а потом, после ареста, сказать, что меня подучили «Вольные холандцы». Так я отомстил бы за донос на моего отца. Это ведь они его выдали! Я планировал это полжизни. Можно сказать, что моя мать растила меня для этого. А потом ваш отец взял и за полсекунды все испортил. Вот почему я там застыл — из-за того, что все пошло прахом!

Йинен и Хильди молчали. Митта не удивило то, что он их ошеломил. Он оторвал взгляд от горизонта и заметил, как они переглянулись — не потрясено, а очень недоуменно.

— Все пошло прахом! — зло, напористо повторил он. — Я три года собирал порох. Мы с матерью строили планы целых пять лет. А потом ваш отец, вместо того чтобы хватать меня, пинком отшвыривает бомбу! Я бегу прямо на этих дурней-солдат, а они меня упускают! И что мне было делать потом? Идти к дворцовым воротам и кричать: «Вот он я!»?

— Дело не в этом, — отозвался Йинен. — Ты говоришь, что все доносят из-за того, что им страшно. И я тебе верю. Но тогда почему ты винишь за донос вольных холандцев и не винишь ту женщину, которая подарила тебе Либби Бражку?

— Она ведь не была мне другом, так? — резковато бросил Митт.

Наступило новое молчание, удивленное и неловкое.

Его заполняли только звуки снастей «Дороги ветров» под ветром, который, похоже, стал слабеть. Хильди и Йинен снова переглянулись. Оба думали о сыне графа Ханнартского и пытались решить, как высказать то, о чем думают.

— Мне трудно судить о том, какой должна быть мать, поскольку я свою маму не помню, — осторожно проговорила Хильди. — Но...

Она замолчала и растерянно посмотрела на Йинена.

— Но ведь ты же знал, — выпалил Йинен, — и твоя мать знала, что случается с теми, кого арестовывают за такие вещи? Ты знаешь про моего дядю Харчада?

Лицо Харчада и тот жуткий страх, который вселился в Митта при виде него, теперь соединились в его подсознании с кошмаром о Кандене, ковыляющем к двери. Его кожа под курткой покрылась мурашками. Но он не собирался признаваться Хильди и Йинену в том, что он чувствует.

— Я кое-что слышал о нем. Хильди содрогнулась.

— Я видела. Кое-что.

— Вот почему мы сказали, что отвезем тебя на Север, — добавил Йинен.

— Спасибо, — отозвался Митт.

Он снова пристально уставился на горизонт. Ему было непонятно, что с ним происходит. Ему было холодно и тошно. Он постарался прогнать Кандена и Харчада из своих мыслей, но все равно ему казалось, что на него лег тяжелый груз, от которого болела голова и очень хотело поморщиться. Йинен и Хильди изумленно смотрели на него: лицо Митта вдруг стало совсем старым, так что в нем не осталось почти ничего детского.

— Послушайте, — сказал Митт минуту спустя. — Я снова устал. Ничего, если я пойду и лягу?

Хильди безмолвно приняла от него румпель. Митт нырнул в каюту и провалился в тяжелый сон.

— Йинен, зачем тебе понадобилось все это говорить? — прошептала Хильди, что было совершенно несправедливо.

— Потому что я не понял, — ответил Йинен. — Я и сейчас не понимаю. Почему он вдруг пошел спать?

— Думаю, потому что ты... мы слишком сильно расстроили его, — предположила Хильди. — Он страшно запутался. Наверное, это потому, что он необразованный.

— Он и меня запутал, — сердито буркнул Йинен. — Я даже не знаю, жалеть его или нет.

Начал накрапывать дождь.

Йинен с Хильди нашли брезент и завернулись в него. Дождь стал усиливаться, а ветер постепенно крепчал, и волны стали такими крутыми, что Хильди было трудно управлять яхтой и одновременно удерживать парус. Парус стал желтовато-серым и тяжелым от дождевой воды.

— Гадко! — бросила она.

С кончика ее носа и подбородка капала вода.

— Не знаю — может, стоит взять рифы?[1] — сказал Йинен.

Ближе к полудню Митта разбудила сильная качка. Он решил, что ветер переменился и стал дуть со стороны берега.

Он сонно проковылял к румпелю — и обнаружил, что идет настоящий ливень. Дождь заливал место рулевого и струился по палубе, барабаня по брезенту, которым накрылись Хильди с Йиненом, и оставляя мириады оспин на желтовато-серых волнах. Митту совершенно не понравилась клыкастая форма этих рябых волн.

— Я как раз думал, не стоит ли на всякий случай взять рифы, — сказал Йинен.

Митт посмотрел на него и сонно нахмурился под холодными струйками дождя, побежавшими по его лицу. Позади Йинена крошечная фигурка Либби Бражки блестела от дождя, как новенькая. А за ней через серебряную пелену дождя смутно просматривалось нечто, походившее на гигантскую гору, шагающую в небо с суши, — чудовищную, черную и близкую.

— Что ты скажешь насчет рифов? — спросил Йинен.

Митт в ужасе воззрился на гору черной грозы. Когда он в последний раз видел нечто подобное, Сириоль поспешно повернул «Цветок Холанда» к Малому Флейту — и они едва успели прийти туда. А этот шторм был вдвое ближе. Шансов добраться до берега у них не было. Эта парочка сидела спиной к туче, но все-таки!..

— Горелый Аммет! — воскликнул Митт.

— Ну, я подумал, что рифы взять стоит, — неуверенно проговорил Йинен.

— Да что ж это я стою и слушаю твои вопросы? — отчаянно бросил Митт. — Надо было разбудить меня еще час назад! Берем три рифа, и побыстрее, ради Старины Аммета! Готов держать пари, что эта яхта очень плохо слушается руля в шторм!

Йинен был поражен.

— Три?

Хильди от изумления выпустила из рук мокрый румпель. «Дорога ветров» накренилась, и гик пронесся у них над головами. Митт поймал его, с трудом преодолел давление ветра и промокшего паруса и с такой поспешностью закрепил, что Йинену стало понятно: происходит нечто серьезное. Он вылез из-под брезента и под ударами дождя забрался на крышу надстройки, к снастям, опускавшим грот. Когда же он увидел шторм, который скрывал от него брезент, он больше не удивлялся приказу Митта. Самому Йинену не приходилось бывать в море во время такой плохой погоды, но он знал, что, когда небо так выглядит, все суда поворачивают и на полном ходу возвращаются в Холанд. Он подобрал огромный треугольник паруса на пару локтей. Митт начал подвязывать образовавшуюся складку к буму с помощью веревок, свисавших с паруса. Он старался работать как можно быстрее.

— У нас есть штормовой парус! — крикнул ему Йинен.

Митт покачал головой: он понимал, как много времени займет у двух мальчишек уборка такого большого и намокшего паруса и постановка другого.

— Нас поймает с голым задом. Может, мы уже попались. У нее ужасно высокая посадка. Подвязывай. Живее!

Они вязали холодные и мокрые рифовые узлы до боли в пальцах. Хильди стояла на сиденье рулевого, удерживая румпель ногой, и подвязывала ту часть паруса, которая была у нее над головой. Митт с Йиненом ползали по крыше надстройки и подвязывали парус там. Потом они проделали это во второй и в третий раз. После этого парус «Дороги ветров» превратился в нелепый крошечный треугольник, над которым поднималась длинная пустая мачта. Теперь дождь уже хлестал потоками. Они почти ничего не видели за пределами серого круга диаметром локтей в тридцать. Но внутри этого круга волны стали серо-зелеными, высокими и острыми. Голая мачта раскачивалась вперед и назад. Палуба поднималась и опадала до тошноты круто.