– Есть выпивка? – спросил Селиванов.

Она достала из-под стола бутылку. Посуды не нашлось. Селиванов глотнул из горла.

– Зоя в переводе с греческого означает «жизнь», – сказала Зоя.

Она была грязная, толстая, с опухшим землистым лицом, свалявшимися волосами, обветренными губами, отвисшими до пупка титьками, с татуировкой на руке в виде купидончика.

– Да уж, – сказал он.

– А ты во сне плакал.

Он выглянул в окно. Начинало светать. Улица была пуста.

– Пора мне уходить. Отец ждёт.

– Ну, раз пора, значит, пора.

– Пока.

– Счастливого пути.

Селиванов посмотрел на неё, передёрнулся от отвращения и пошёл по коридору к выходу.

Восторг был такой, что хотелось выбежать из собственного тела.

Придя домой, Наташа переодела и умыла Ирочку, включила ей мультики на планшете, поставила разогреваться кастрюлю с супом и задумалась, кому позвонить в первую очередь. Вариантов было не так много, и она выбрала маму.

– Наталья, что случилось? – сказала мама вместо приветствия. – Что-то с Ирой?

– Нет-нет. Почему ты так решила? – спросила Наташа, расхаживая по кухне. Усидеть на месте было невозможно.

– Взгляни на часы, – строго сказала мама. – Обычно мы созваниваемся в шесть. А сейчас сколько?

– Ничего не случилось, успокойся. То есть нет, случилось! Ещё как случилось!

– Господи, помилуй!

– Случилась удивительная вещь. Сядь.

– Я лежу.

– Ой, тогда лежи. А почему ты лежишь? Тебе плохо?

– Нет, мне хорошо. Я поела и смотрю «Мужское и женское». Гордон обозвал гостя гнидой и пообещал оторвать ему яйца. Как ты считаешь, это нормально?

– Нет, это не очень нормально, – сказала Наташа. – Это как-то даже слишком. Зачем они такое показывают? И зачем ты это смотришь?

– Но другого-то ничего нет, – сказала мама. – Ладно. Ты скажи лучше, что там у тебя произошло.

– Я сейчас взорвусь.

– В каком смысле?

– Меня пригласили сниматься в кино, – сказала Наташа и замерла с приоткрытым ртом.

Мама молчала.

– Ты слышишь?

– Слышу, конечно. А кто пригласил?

– Я гуляла с Ирочкой в парке. Подошёл мужчина, сказал, что он ассистент режиссёра и пригласил на съёмки.

– Он извращенец! – сказала мама. – Не вздумай никуда ходить.

– Нет. Он с «Ленфильма».

– Можно подумать, на «Ленфильме» нет извращенцев, – сказала мама.

– Почему ты так говоришь? Я его погуглила. Он есть на «Кинопоиске».

– Как его фамилия?

– Кузин. А главный режиссёр фильма какой-то Панкрашов.

– Не знаю таких. И когда ты идёшь?

– Завтра утром. Кстати, он пригласил нас с Ирочкой. Сказал, что нужна женщина с ребёнком.

– Мне это всё очень не нравится.

– Но почему?

– Я уже объяснила. И потом, ты ведь не актриса, Наталья. Почему они тебя выбрали?

– Он сказал, что у меня подходящее лицо. Да и роль ведь не главная…

Наташа вздохнула и представила сценку. Режиссёр Панкрашов разглядывает на экране ноутбука фотографии актрис, задерживается на Наташиной, поворачивается к ассистенту и говорит: «Слушай, старик, а она ничего, давай на главную роль попробуем?» Правда, дальше в фантазию влезли мамины страхи, и ассистент Кузин ответил: «А можно я её потом высеку? Надо у реквизиторов кнут попросить». Панкрашов проворчал: «Только не как в прошлый раз! Пол не отмыть было».

– Такие вот новости, – сказала Наташа, чувствуя, что весь восторг куда-то улетучился.

– А гонорар тебе полагается? – спросила мама.

– Наверное.

– Ты не спросила?

– Я немного растерялась. Когда он подошёл, я испугалась, даже газовый баллончик приготовила.

– Кстати! – сказала мама. – Если всё-таки пойдёшь на эти пробы, баллончик держи при себе. Мало ли что.

– Обязательно!

– И про деньги спроси. А вдруг хорошо заплатят?

– Конечно, спрошу.

Они ещё немного поболтали. Вернее, говорила в основном мама. Она пожаловалась на чирей, рассказала про знакомую, заболевшую раком, назвала Гордона марамоем, а губернатора города старым маразматиком. Наташа сидела у окна, смотрела на улицу, слушала и время от времени повторяла:

– Ага. Ага. Ага. Ага.

Наконец, мама попрощалась.

Суп потихоньку выкипал. Наташа погасила огонь, налила в две тарелки, подождала, пока он немного остынет, и привела Ирочку.

– Мама, а когда мы будем в кино сниматься? – спросила дочь.

– Завтра всё узнаем, – сказала Наташа.

– А папе расскажешь?

– Посмотрим. Ешь.

– А можно я ему позвоню и расскажу?

– Давай мы сначала снимемся, а потом, когда уже фильм будет готов, ты ему расскажешь, сделаешь сюрприз. Договорились?

– Папа узнает, что мы в кино снимались, и сразу захочет вернуться, – заключила Ирочка.

Наташа промолчала.

Утром они пришли на «Ленфильм». С погодой не повезло, моросил холодный октябрьский дождик. Ирочка капризничала. Наташа плохо себя чувствовала. Она нервничала и толком не спала ночью. Задремать удалось лишь под утро. Почти сразу зазвонил будильник. Встала с тяжёлой, неповоротливой головой. Возник соблазн никуда не идти. Но не хотелось расстраивать Ирочку. Дочь весь вечер говорила о съёмках.

В прохладном вестибюле «Ленфильма» толпился народ. Десяток обветшалых старух и несколько стариков, похожих на алкашей. Наташе показалось, что все на неё смотрят. Смутившись, она вывела Ирочку на улицу и набрала номер Кузина. Из трубки раздался протяжный женский стон. И тут же заиграло что-то скрежещущее, видимо, какой-то хеви-метал. Или как он там называется? Наташа в этом не разбиралась.

– Слушаю вас, – ответил усталый мужской голос.

– Валерий Александрович? – спросила Наташа. От волнения её голос слегка взвизгнул.

– Кто это?

– Наталья Попова. Вы вчера нас пригласили на пробы в кино. Помните, в парке? Мы с Ирочкой приехали.

– А, ну здорово, – сказал Кузин. – Вы внизу?

– Мы на улице стоим.

– Заходите внутрь.

И отключился.

– Мама, кому ты звонила? – спросила Ирочка.

– Режиссёру, – ответила Наташа.

– А что он сказал?

– Сказал зайти.

Они вернулись в вестибюль. К ним тут же подошла старуха с опухшим лицом, наклонилась к Ирочке и начала сюсюкать:

– А кьто тють у няс? Кьто? А как няс завуть?

Наташе стало противно. Ирочке, кажется, тоже. От старухи пахло пылью, паутиной и, возможно, могилой. Она достала из кармана конфету и чуть ли не силой запихала Ирочке в руку.

– Утю-тю-тю-тю. Какая миленькая, какая розовенькая.

– Простите, – сказала Наташа. – А вы тоже на пробы?

Старуха выпрямилась.

– Куда? – спросила она.

Из длинного коридора вышла полная женщина лет пятидесяти, стриженная под машинку.

– Так-так, – сказала она басом. – Все в сборе? Идёмте переодеваться.

Народ потянулся в коридор. Наташа стояла на месте. Заметила, что Ирочка разворачивает конфету, отобрала и сунула в карман. Дочь выпятила нижнюю губу и прослезилась.

– Это плохая конфета, – сказала Наташа. – Её нельзя кушать.

– Почему?

– Бабушка носила её в попе.

Ирочка сморщилась и высунула язык.

– Я тебе куплю хорошую конфету.

– Мамочка, а можно мне «Баунти»? Я так её люблю.

Женщина, стриженная под машинку, подошла к ним.

– Вы на съёмки «Фашистов» пришли?

– А я даже не знаю, – ответила Наташа, зачем-то достала телефон и зажгла экран, будто там была подсказка. – Нас пригласил Валерий Александрович Кузин.

– Идёмте переодеваться.

– А Кузин?

– Я за него, – сказала женщина.

– А что сейчас будет? Пробы? – спросила Наташа, шагая за женщиной.

– Зачем пробы? Сейчас переоденетесь и поедете на съёмки.

– Так сразу? А текст? Я не знаю, что говорить. И не репетировала.

– Ничего страшного, – сказала женщина насмешливо. – Тебя как зовут?

Она наклонилась к Ирочке.

– Иришенька солнышко, – ответила та важно.

– Ишь ты!

– А вас? – спросила Ирочка.