Исход войны известен. Скоро к России и Пруссии примкнула Австрия; Наполеон был разбит под Лейпцигом; в декабре 1813 г. он вынужден был перейти через Рейн и уже в апреле 1814 г. подписал отречение от престола. Нуждаясь в народном сочувствии для борьбы с Наполеоном, король не скупился на обещания и уже в самом начале войны (в манифесте от 17 марта 1813 г.) он обещал свободу и права всем сословиям и «право голоса во внутренних делах государства». В это время все почувствовали силу народного движения и не могли не проникнуться невольным уважением к народу. В Берлин посыпались адреса, в которых составители высказывались за необходимость введения конституции, на том же настаивала и почти вся печать. Голоса в пользу конституции раздавались и в правительственных верхах: Гарденберг, несмотря на неудачный опыт двух созванных им парламентов, довольно решительно поддерживал конституционную партию: генерал Гнейзенау писал в это время, что только хорошая конституция может привязать к Пруссии вновь приобретенные земли. Король, казалось, готов был уступить: в обращениях к населению отдельных провинций он несколько раз давал обещания, правда, не особенно определенные, созвать народных представителей; наконец, в указе от 22 мая 1815 г. он высказался уже более определенно о своем намерении дать Пруссии народное представительство с законодательными правами. Но исполнить это обещание король не спешил; оно дано было под давлением обстоятельств, под влиянием сознания, что своим спасением Пруссия и династия были обязаны только народному движению. Но после 1815 г. волна народного воодушевления стала быстро спадать. Прусские горожане и прусское крестьянство были способны только на минутный подъем, но для длительного отстаивания своих прав у них не хватало ни сил, ни выдержки; дворянство, удовлетворенное условиями, в которых протекало освобождение крестьян, снова выступило в своей прежней роли верной опоры трона. При таких условиях король нашел возможным отречься от обещания дать Пруссии общенациональное представительство. Единственной уступкой, которую он согласился сделать либеральной партии, было введение государственного совета (1817 г.), в котором должны были обсуждаться различного рода законодательные предложения до окончательного одобрения их королем. Государственный совет должен был ограничить влияние на управление и законодательство негласных советников короля, но его бюрократический состав и бюрократические привычки мешали ему взять на себя инициативу хоть сколько-нибудь серьезных реформ. В Пруссии наступила пора реакции. Министр внутренних дел Шукман, святоша, проникнутый идеями христианского государства, стал удалять со службы всех чиновников нехристианских вероисповеданий; министр полиции князь Виттгенштейн возобновил вскрытие частной переписки; в 1817 г. прусские реакционеры, вдохновляемые герцогом Мекленбургским, сделали даже попытку добиться отмены всеобщей воинской повинности, в которой они видели опаснейшее порождение революционного духа; скоро они пошли еще дальше и стали добиваться отмены недавно введенного деления министерств по роду дел и замены его делением по провинциям. Конечно, эти попытки были заранее обречены на неудачу, но, как показатель настроения самых влиятельных кругов прусского общества, они очень характерны. Чтобы придать благовидный характер своему отречению от конституционных обещаний, Фридрих Вильгельм III в 1823 г., как будто во исполнение этого обещания, согласился на введение провинциального представительства с совещательным правом голоса. В восьми прусских провинциях были введены областные штаты, но они получили крайне ограниченные права и могли совещаться только по вопросам местных дел; их мнения представлялись королю лишь в том случае, если все восемь штатов были согласны между собой; при этом представители дворянства имели в них решительный перевес над горожанами и крестьянами (представителей от дворян было 278, от городов — 182 и от крестьян — 124). Если они сыграли какую-нибудь роль в общественной жизни Пруссии, то только в укреплении в ней положения дворянства.
В то же время началось гонение на писателей и на печать. Прусское правительство не остановилось даже перед такими знаменитыми именами, как Фихте, Шлейермахер, Арндт. Их сочинения запрещались (Фихте), за их деятельностью устанавливался надзор (Шлейермахер); Арндта даже лишили профессуры. Знаменитые Карлсбадские постановления, подчинившие университеты контролю правительственных чиновников, уничтожившие студенческие общества и наложившие тяжелую руку на печать, в крупных государствах Германии, кроме их инициатора — Австрии, соблюдались со всей строгостью только в Пруссии. Вообще прусская внутренняя политика шла в то время рука об руку с австрийской; Меттерних находил покорных исполнителей своих желаний в прусских министрах. По доносам созданной Меттернихом майнцской следственной комиссии и ее преемницы — франкфуртской комиссии — прусские власти предупредительно арестовывали всех, кто навлекал на себя гнев Меттерниха. Другим руководителем правительства Фридриха Вильгельма III был русский император Николай I. Прусский король считал его своим лучшим другом и, составляя ранний (1827 г.) проект своего завещания, советовал своим преемникам прежде всего держаться за союз с Австрией и Россией. Умирая, он был убежден, что пора конституционных увлечений для Пруссии прошла безвозвратно и что самодержавный строй установился непоколебимо. В самом конце своего долгого царствования, всего за два года до смерти, он в новом проекте завещания (1838 г.) категорически запрещал своему преемнику вносить какие бы то ни было изменения в самодержавный строй прусского государства без согласия всех принцев королевского дома. В длинные годы того покоя, который наступил в Пруссии вслед за возбуждением 1807–1815 гг., ему казалось странным и непонятным, как мог он держать у власти таких министров, как Штейн, Гарденберг, Шарнгорст, В. фон Гумбольдт. Он был убежден, что только теперь, во второй половине своего царствования, он нашел настоящую дорогу для своего правительства и что с этой дороги Пруссия уже никогда не свернет.
Единственным светлым пятном на темном фоне второй половины царствования Фридриха Вильгельма III является его финансовая политика; здесь прежде всего надо отметить таможенные мероприятия. Они были результатом признания со стороны государства известного значения и за прусской буржуазией. Правительство Фридриха Вильгельма III не могло игнорировать того подъема, который пережила прусская промышленность после уничтожения Гарденбергом цеховых стеснений; немало содействовали ее подъему и новые территории, которые были даны Пруссии Венским конгрессом, а также и полученная Пруссией от Франции контрибуция в 100 миллионов франков. Промышленность развивалась в это время еще довольно медленно и постепенно, но Фридрих Вильгельм III недаром носил в себе добродетели среднего немецкого бюргера и не был глух к вопросу об экономическом подъеме бюргерского сословия. Среди его министров и чиновников были люди, чутко относившиеся к интересам буржуазий (фон Бюлов, Кунт, Моц, Маасен), и в 1818 г. был издан закон, которым в Пруссии уничтожались многочисленные внутренние таможни с заменой всех прежних таможенных сборов общим пограничным тарифом. Покровительственные пошлины в настоящем смысле слова еще не были установлены, потому что ввозившиеся промышленные товары облагались крайне невысоким налогом (пошлина в 10 % ценности с непрусских товаров и в 20 % — с товаров колониальных), но прусская промышленность, хотя и не огражденная от конкуренции английских и французских фабрикантов, могла работать теперь на более широкий, чем прежде, рынок. А с 1819 г. началась неустанная агитация знаменитого Фридриха Листа в пользу объединения всей Германии в один общий таможенный союз, и правительство Фридриха Вильгельма III нашло в себе достаточно практического смысла для того, чтобы стать во главе общегерманского таможенного объединения. Таможенный союз, охвативший в середине 30-х годов почти всю Германию, был делом рук Пруссии; он был и свидетельством того, что Пруссия уже начинала становиться на путь капиталистического развития, и доказательством, что она сумеет извлечь для себя выгоды от укрепления ее экономических связей с другими немецкими государствами. В этом союзе был уже залог будущего германского империализма под гегемонией Пруссии. И в других отношениях финансовая политика Фридриха Вильгельма III имела рациональные зерна. Скопидомный король знал цену деньгам; он уменьшил свой цивильный лист, подчинил дворянство таможенному налогу, а также и введенной в 1820 г. сословной подати, поднял косвенные налоги. В результате государственные финансы Пруссии, совершенно расстроенные при отце Фридриха Вильгельма III, значительно улучшились при сыне.
